Город Госпожи Забвения (страница 19)
Имея теперь перед собой материальные объекты, на которые он держит курс – Господин и воздух, – Сириус обнаружил, что может совершенно игнорировать ощущения, направляемые ему мистическим органом, когда сосредотачивается на своих материальных ощущениях. Призраки исчезли, хотя всё еще присутствовали по краям его восприятия, и он стал видеть яснее: Господин смотрел в сторону, противоположную той, в которой находился Сириус, а потому пес поплыл на спину Господина, собираясь выпотрошить своего врага сзади, как он раз уже сделал это с одним клиентом распивочной. И тогда он своими большими, как совки, лапами, выкопает органы манипулятора холста из их естественного места пребывания.
Но собаке еще предстояло проплыть немалое расстояние, и он сбросил скорость, погрузившись глубже.
Господин опустился коленями на морское дно, и Натана теперь не было, его заменил медальон на цепочке, очень похожий на то, что прежде носил Натан, только перевернутый. Казалось, это подразумевает, что Натан мертв, но, несмотря на это, из мистического органа стали поступать сцены Натанова будущего, разыгрывавшиеся во всех промежуточных царствах без исключений.
Служебный долг собаки не ограничивается ничем таким, что кодифицируется как закон, и никакое наказание не может быть осуществлено за нарушение утвержденного порядка, но среди собак существовала традиция считать, что их обязанности во времени простираются до дня смерти. Теперь присутствие Натана в материальном царстве не фиксировалось, а потому следовало исходить из предположения, что он находится в царстве нематериальном, – некоторые трактуют это как определение смерти. Но Сириус не считал свои обязательства отмененными вследствие смерти, потому что не считал Натана умершим надлежащим образом. Разве мертвый ребенок может иметь будущее, которое поддается прочтению с помощью мистического органа?
И где находилось тело мертвеца?
Господин повесил медальон на цепочке себе на шею, и Сириус нырнул, теперь его решимость убить прежнего своего хозяина еще больше укрепилась.
Как только Сириус приблизился настолько, что мог броситься в сухой воздух и когтями и зубами прикончить своего врага, Господин сокрушил что-то каблуком своей туфли и исчез.
Вода неожиданно хлынула в воронку и потянула за собой вниз Сириуса. Его крутило и кидало в потоке и в конечном счете выбросило на поверхность.
И опять мы оказываемся в слишком далеком будущем. Когда Сириус нырнул за Натаном, другие остались позади, и они в равной мере заслуживали голоса.
Давайте же снова вернемся во время и место – на коммерческий корабль, с которого пришлось спрыгнуть Сириусу и на котором Натан и его окружение покинули горящий город Мордью. Это большой многопалубный корабль, украшенный в соответствии со вкусом его владельцев, Джайлса и Иоланты, благородных знакомых – слово «друзей» было бы слишком сильным – человека с родимым пятном желтовато-коричневого цвета.
Мы помним, что вскоре после ухода корабля на нем появился Беллоуз с целью забрать Натана назад к Господину, но ему не позволило сделать это появление с нижней палубы мистера Пэджа с Присси, которая делала вид, будто взята им в заложницы. Поскольку Натан не понял, что Присси играет роль «Ложной Девицы», он решил, что ей грозит реальная опасность, и согласился вернуться к Господину, но только в том случае, если Беллоуз спасет ее. Тогда Беллоуз воспользовался трубкой с красным концентратом – волшебным светом, который нейтрализует воздействие Искры, а при контакте убивает – чтобы убить мистера Пэджа.
Однако мистер Пэдж владел волшебным зеркалом – тем, в которое всегда на себя посматривал, что навело нас, возможно, ошибочно на мысль о том, что он тщеславен, – подаренным ему Госпожой Маларкои. Это зеркало отразило красный концентрат назад на Беллоуза. Поскольку Беллоуз был волшебным образом выращен из обычного мальчика, свет вышиб из него Искру и вернул его из того, кем он стал – крупноносым, с конечностями, напоминающими кустарник, доверенным средних лет слугой Господина Мордью – в прежнее обличье: хрупкого мальчика в ранней юности.
Гэм ударил ножом в спину мистера Пэджа, что позволило Натану – который теперь понял, что Беллоуз не его враг, а персона, которой жестоко манипулирует Господин, как и им самим, – передать книгу только что обнаруженному мальчику. Эта книга была братом Беллоуза по имени Адам Берч, который, по словам Господина, заключен в тюрьму Госпожой Маларкои, но на самом деле, как сказал сейчас Натан, был волшебным образом вплетен в книгу между обложками и всё это время находился в Мордью. Из этого Беллоуз понял, что его Господин солгал ему, сильно в ущерб его настроению, как мы вскоре узнаем.
III
Пути расставания, часть первая
Натан пододвинул книгу к нему. Беллоуз знал это, потому что видел обложку – «Кожа, зубы и живой голос мальчика…» – и маленькую руку Натана, которую узнал мгновенно. Когда он стоял за своим пюпитром, он внимательно наблюдал за этой рукой, искал в ней признаки суеты, которые указывали бы на то, что ее владелец теряет внимание, но теперь он видел эту руку, потому что она была именно там, куда был устремлен его взор.
Если бы рука оказалась в каком-нибудь другом месте, он бы ее не увидел, даже сдвинутую на один-два дюйма вправо или влево он бы ее не увидел, потому что его взгляд был привязан к одной точке, а в нем самом не было энергии, чтобы переместить его или изменить фокусировку. Он смотрел перед собой, вниз и вдаль на палубу корабля под малым углом, который его щека образовывала относительно досок палубы, а его курносый нос действовал как упор, удерживающий лицо в данном положении, позволяющем расслабить мышцы.
Повсюду в нем господствовало болезненное ощущение, что из него выкачали его суть, которой совсем недавно там еще была.
В библиотеке Господина была одна книга, рассказывающая о людях, встретившихся с некой знатной особой, которая была носферату – это разновидность людей, которые высасывают кровь из других – и Беллоузу эта книга очень понравилась, хотя некоторые подробности вызвали у него массу вопросов. Теперь он вспомнил об этом, потому что чувствовал, будто на него здесь, на палубе, напал живой мертвец, сделавший его неполноценным для каких-либо действий.
Он не испытывал ни приятного ощущения апатии, ни удовлетворенности, напротив, его переполняла тревожная убежденность в том, что ему суждено умереть. В ушах у него звенело, его зубы источали привкус страха, а давление мира с такой силой налегало на его тело, что грозило разорвать на части.
Просто лежать здесь уже было ужасно.
Рука Натана пропала, но книга осталась. Если мальчик и сказал что-то, то звон в ушах Беллоуза не позволил ему услышать слова.
Мальчика Адама Берча. Прямо на обложке.
Беллоуз был неглупым человеком и этим гордился, но сия хитрость была довольно незамысловата, и он чувствовал, что, вероятно, ошибся с объектом своей гордости. Такого рода вещи… Они напоминали ложь, которую сообщают доверчивому ребенку. «Неужели ты в это поверил?» Смех друзей, все они стоят кольцом, взявшись за руки, танцуют секунд десять, потом кольцо разрывается, и они убегают с воплями и смехом, а он остается, тупо смотрит на свои кулаки, из глаз катятся слезы.
Адам Берч. Его брат.
Может быть, лучше всего ему сейчас было умереть. В конечном счете это была шутка Господина, которая свидетельствовала о том, с каким презрением он относится к своему слуге. И к таким делам. Ко лжи, разносимой подобными шутками. К притворству.
Беллоуз сглотнул.
Можно ли своим решением остановить дыхание? У него не было сил совершить что-нибудь активное. Он не мог порезать себе запястья или выброситься за борт. Он не мог совершить никакого действия. А как насчет бездействия? Вот единственное, что он мог совершить в своем теперешнем состоянии.
Кожа на обложке книги была очень хорошей, очень чистой, без всяких порезов, складок или прочих дефектов. Дробленая слоновая кость была белой на этом фоне.
Его брат. Потерянный так давно. Объект издевательств и насмешек.
Если человек задерживает дыхание, то в конечном счете возникает впечатление, что грудь вздулась. Вы можете чувствовать это внутри себя. Она хочет освободиться от застоялого и использованного воздуха. Это похоже на душу, которая довольно много времени провела в материальном мире, а теперь хочет освободиться. И кто знает, что она найдет на свободе? Собрание любящих мертвецов, поколения в процессе создания, желающие поприветствовать ее?
Он расширяется, этот воздух.
Держать что-то внутри себя было выше сил Беллоуза. Одно дело не дышать, и другое – удерживать в клетке что-то, желающее убежать; второе было не по силам ему, и до момента, когда легкие опустеют, когда воздух вырвется из них в мир, оставались считаные мгновения.
Всякая пустота естественным образом заполняется, чтобы это предотвратить, придется приложить усилия. Взять откупоренную бутылку и бросить в море, а вытащишь ее оттуда и увидишь, что внутрь без всяких усилий попала вода, бутылка никогда не вернется без воды внутри. Легкие Беллоуза были подобны пустой бутылке, а воздух – морской воде, и Беллоуз вскоре понял бесполезность отказа от дыхания.
Но подтверждение истинности того или иного факта и радость, с этим связанная, – две разные вещи. Было много такого, что он знал, но отнюдь этому не радовался. Совсем недавно он воображал, что в служении Господину нет ничего, что не было бы совершенным.
Мышление есть разновидность действия, а поскольку мышления в нем не было, то оно перестало действовать. Мальчик, а он с этого момента был мальчиком, стал объектом, который воспринимал: он воспринимал вид книги, ощущение вздувающегося моря и – неожиданно – звук дождя, его холодок на своей плоти.
Внутри была грусть.
Очень сильная грусть.
– Осторожнее, Гэм! Ты его разорвешь!
– Ничего я не разорву. Он же не бумажный, да? Так вот, Малютка Беллоуз, давай-ка вали вниз, а то здесь дождь.
– А остальные? Мы же не можем их там оставить, верно?
– Они все мертвы, Присси. Мертвее они уже не станут, верно ведь?
– Я знаю, но всё же…
– Если тебя это так беспокоит, позови Дашини, пусть поможет тебе сбросить их за борт. Или маму Натана. Или кого-нибудь из экипажа. По идее собака, вероятно, их дожрет. А заодно и с Пэджем может разделаться.
– Щенок мужского пола сделал относительно разумное предположение. Вполне вероятно, что мистер Пэдж несъедобен по причине своих вкусовых привычек в течение жизни, не исключавших поглощение токсичных веществ, которые могли испортить его мясо. Но эти деграданты жаберники похожи на только что извлеченных из скорлупы ракообразных или молочных телят, не видевших солнца, их запах указывает на съедобность. В отсутствие какой-либо пищи, кроме той, что была конкретно отложена для собаки, я могу поглощать то, что позволено, а остальное оставить на соление. У собаки на этот счет нет никаких угрызений совести, могу вас в этом заверить, и в чрезмерных тратах нет никакой нужды.
– Это отвратительно. Он что, какой-то каннибал, Гэм? Ты мне никогда не нравился, приятель, а я обычно из тех, кто заступается за животных.
– Ребенок-девочка, каннибал, если ты используешь это слово в его правильном значении, поглощает мясо своих сородичей. Я, несмотря на мою способность говорить, принадлежу к совершенно другому типу существ, которые не являются людьми, а потому я не могу…
В некоторых случаях слова, произнесенные другими, есть всего лишь факты. Говорятся какие-то фразы, и виды звуков вибрируют в воздухе, резонируя с тембрами чьих-то голосов, с их ритмами, но, когда эти звуки попадают в уши человека, который слушает их только потому, что у него нет сил их заглушить, эти голоса неотличимы от звука, который производит гвоздь, вытаскиваемый из доски, или от того звука, который производит спичка, когда ею проводят по терке, или от карканья птицы высоко в небе.
Всё это просто раздражающие звуки.
Кто-то нашел Беллоуза (Гэм), а кто-то волновался (Присси), а говорящий пес Анаксимандр сказал то, что он сказал, пока Дашини и мать Натана сердито разглядывали друг друга. Ничто из этого не прошло внутрь Беллоуза глубже органов восприятия. Словно человек, которым он был, пробрался в разум нового, чахлого мальчика, проник глубоко в его нутро и устроил там себе лежбище. Прежний Беллоуз жался в темные места, в такие закутки, которые ничуть не похожи на тот мир, который он покинул.
