– Ваша семерка – это всё, что осталось в городе из тех, кто почитает меня, кто соглашается подчиняться моим указам, – сказала Мать. – Все остальные мертвы. Позвольте мне сказать вам, преданные мои, что этот город вскоре будет зачищен и перестроен. Он вытянется до небес и превратится в гору. Я знаю, зачем вы здесь – чтобы передать мне на хранение ваш контракт. Хотя событие, на которое вы подписывались, еще должно произойти, это случится довольно скоро, а вместе с событием придет и пожар. А еще должно наступить разглашение сыном тайн касательно его матери. Мне эти тайны уже известны, а потому я и от себя добавлю имя в список вашего контракта. Это Кларисса Делакруа, она угроза для всех нас. И хотя этого должно быть достаточно, чтобы удалить опасность для нашего коллектива, я увеличу ваше вознаграждение за ее смерть – это будут деньги и особый нож, удобный для убийства. Приблизьтесь! Я проведу вас в пещеры и шахты, где вы будете защищены, пока для вас – единственных почитателей моего культа в этом городе – не настанет время выполнять ваши обязательства.

Она повела их по пещерам и шахтам, и отсюда направляла в те места, где ей потребуется их присутствие. Анатоля она отправила на торговый корабль, где находились Гэм, Присси и Дашини, чтобы он мог наставить их на путь, который она предвидела для них, и в конечном счете дать Искру, с помощью которой можно было открыть Дверь первого уровня.

Саймону она уготовила явление из будущего на подходе к Золотой Пирамиде, уменьшив таким образом время, которым будут располагать убегающие дети, и таким образом вынуждая их направиться к задней двери.

Монталбану она уготовила появление на будущем дереве, чтобы дети оказались в меньшинстве и не могли расправиться с другими ассасинами с помощью волшебства и насилия.

Грека Мика она приготовила для принесения в жертву, если Дашини понадобится волшебство.

Остальных она направила по другим делам.

Время не значило для нее то, что оно значит для нас, как и пространство, которое не функционировало в ее туннелях обычным образом, поскольку она была существом холста – которого Ассамблея назвала бы аномалией или паразитом. Достаточно сказать, что всё это было проделано посредством манипуляций с холстом, а если кому-то требуется более прозрачный ответ, чем этот, то он может раздобыть интраскоп в Ассамблее, при условии прохождения соответствующего курса обучения, или же можно упросить Клариссу Делакруа научить вас ВНУТРЕННЕМУ ГЛАЗУ, если вы сможете предложить ей что-нибудь взамен, и тогда вы сами сможете увидеть, как это делается, если вам хватит ума понять холст – многим не хватает.

Там она взяла у ассасинов обязательство, писанное кровью, и положила контракт в свой Гроссбух – книгу, которая для этих безбожных негодяев была чем-то вроде Святого Писания, а хранитель книги – их богиней.

Ее туннели были первыми неказистыми шахтами, а потом громадными кавернами в земле, пронзенными внутри сталактитами и сталагмитами, но в конечном счете они превратились в подобие следов, какие оставляет червь в мягкой земле, обрели червеподобный оттенок – чуть розоватый, и становились такими же влажными, как черви, сверкали конденсатом дыхания троглодитов, которые наводили глянец на поверхности ее убежища, полировали стены до такой степени, что кроха поступавшего сюда света – бо́льшая его часть исходила от ее волос – отражалась от одной поверхности к другой, покрывала рябью каждый дюйм, заставляла его двигаться, как ползущего червя.

Они спускались всё ниже и ниже в горные склоны, и было ясно, что область влияния Матери Мордью не ограничивается Морской Стеной, а охватывает большие расстояния во все стороны. Ее норы были глубокими и сложными и никогда не заканчивались, каждый туннель разветвлялся многократно, снова и снова. Если кто-нибудь вытащит сеянец из земли, то увидит такие же разветвления его корней, а в еще большей степени похожи на ее туннели корни кустов или деревьев, но более всего этот комплекс был похож на нити, которыми грибная колония пронзает мир, и протяженность ее трудно определить, потому что эти нити обнаруживаются, кажется, повсеместно.

Мать Мордью провела их по своему обиталищу, теперь она уже не слишком превосходила их ростом, потому что потолки здесь нависали низко над их головами. Когда проход сужался, сжималась и она, превращаясь из гиганта в собственное миниатюрное подобие, а ассасинам пришлось опускаться на четвереньки, чтобы нигде не застрять.

Легкие, будучи согнуты, испытывали повышенное давление, и то чувство, о существовании которого не догадываются те, кто живет на поверхности земли, – страх застрять под землей, которое порождает представление о голове, зажатой между двумя камнями, не позволяющими ей двигаться ни вперед, ни назад, – это коллективное чувство охватило ассасинов, дыхание у них стало частым, взволнованным. Некоторые из них – опять, памятуя различные случаи, когда их приводили сюда – непроизвольно поворачивали назад в надежде подняться к более свежему воздуху и более просторному пространству на поверхности, но стоило им попытаться, именно в том месте, где они были прежде, тут же возникала Мать и троглодиты с ней.

В какой-то момент она обратилась ко всем им и сказала: «Услуга, которую я вам сейчас оказываю, подобна той услуге, какую оказывает мать тем, кого она родила, иными словами, без всяких мыслей о воздаянии, но в ожидании вечной любви тех, ради кого она действует. Вы – мои дети, вы, тщеславные ассасины, и не в силу каких-либо добродетелей, которыми вы владеете, но в силу моего не знающего границ благоволения, которое я распространяю на вас по той причине, что вы прилепились ко мне в вере своей».

В этот момент она была крохотной, ее вполне можно было взять в руку и положить в карман.

Но ассасины лежали на животах, хватали ртами воздух, испекались в собственном жару в этом глубоком фрактальном подземелье. Она подошла к ним, ее чернота была чернее даже этого места, куда не заглядывали солнечные лучи, и подобно тому, как камень или галька истирает ложе быстротечной реки, она напустилась на них, принялась отмывать, как одежду отмывают те же камни в том же самом водном потоке, освобождая их от грязи здесь и сейчас, очищая их от частностей, пока каждый из ассасинов и она вместе с ними не почувствовали себя за пределами материального мира.

Ее ясли

Дети Крена – человекоголовые и змеинотелые враги людей с коровьими головами и обитатели второго уровня Золотой Пирамиды Маларкои – считали себя умудренными до степени, недостижимой в Пирамидных царствах.

Змея ползет по земле и не испытывает никаких чувств ни к чему, у нее одно в голове – кусать, душить и отравлять, но змеи являются змеями и телом, и разумом, тогда как выводок Крена был змеями только телом. Их умы были заточены в бесконечно большей степени и действовали в неизмеримо большем диапазоне, чем змеиные, и размещались в более просторных и удобных человеческих головах.

Они были такими умными, эти дети Крена, что теперь их разговоры целиком посвящались натурфилософии и искусству.

– Что есть красота? – с присвистом спрашивал один из них, и отваживались отвечать на этот вопрос только менее изощренные из их слушателей. Умудренные же кивали, зная, что такой вопрос был только увертюрой, которая приведет к тщательно подготовленному концерту на эту тему, и единственный ответ на такой вопрос, если только в ответе вообще была нужда, сводился к следующему: «Пожалуйста, расскажите нам, что такое красота».

Вдоль веранды, или вокруг беседки в тени деревьев, или под отделанным драгоценностями бельведером – всё это сделал для них Крен – эти человекоголовые змеи извивались телами, держа шеи строго прямо и перпендикулярно земле, насколько это позволяло их телосложение, и, если кому-то из них приходило в голову какое-нибудь прозрение, он тут же делился им с остальными.

Вежливость требовала, чтобы остальные выслушали его.

– Красота, – мог сказать один из них, – это свойство, которое могут распознавать все человекоголовые змеи и с которым могут соглашаться ввиду его неоспоримости. Если кто-то говорит кому-то: «Это красиво», и все вынуждены согласиться, то оно и есть красота.

Человекоголовый змей кивал, но коротким кивком, поскольку длительное нахождение головы у земли считалось вульгарным.

Дозволительность расхождения мнений является признаком продвинутого общества – всё остальное есть форма единообразия, которое склонны принимать стадно мыслящие коровьеголовые люди, – а потому слушатель может держать свою погремушку наготове и негромко шелестеть ею, сообщая таким способом, что придерживается иного мнения. Таким образом, внимание других слушателей привлечено, и она говорит:

– Приводить подобный аргумент равносильно утверждению, что красота всего лишь функция наблюдателей, поскольку мы должны только видеть ее, а потом соглашаться с тем, что это и есть красота, после чего она начинает существовать. Но разве красота не является объективным качеством? Необъяснимым? Более того, разве красота не есть трансцендентное свойство, существующее вне нашего восприятия, но к которому восприятие направлено?

Собравшиеся одобрительно шипят, выслушав эту тираду, даже те, которые не вполне понимают смысл произнесенных слов, потому что они, если и не истинны, но имеют форму разумного дополнения к их коллективному знанию.

Культурные обычаи этих человекоголовых змей требовали, чтобы они образовали своими телами эллипс вокруг двух спорщиков, которые должны были смотреть друг другу в глаза.

– Я не утверждал, что этого загадочного свойства не существует, а потому трактовать мои слова таким образом несправедливо, поскольку я уже подходил к подобному рассуждению, но меня прервали, – произносит он, и она, соглашаясь с такой разновидностью гамбита, отползает назад, кивая, давая ему возможность закончить.

В приятный безоблачный день, согревающий кровь, но не безумно жаркий, Госпожа Маларкои принесла Дашини, которая уже могла ползать, но ходить еще не научилась. В этой части агоры, предназначенной для споров и произнесения речей, она опустила дочку на землю и сказала собравшимся:

– Этот ребенок будет для вас как родная дочь, драгоценная и достойная любви. Возьмите ее, заботьтесь о ней, верните ее мне через семь дней.

И все присутствующие, поскольку они были верны Крену, знали ее как их богиню-покровительницу, Госпожу, и сделали то, что им было сказано.

Дашини ползала туда-сюда, как и все дети в ее возрасте, и пока эллипс вокруг дебатирующей пары слушал их аргументы, туда приползла Дашини, ухватила обоих за хвосты, потрясла их погремушками и рассмеялась. Время от времени кто-нибудь из публики отходил в сторону и возвращался с мышиным барбекю или палочками из приправленных пряностями полевок, но ничто из этого не могло отвлечь ребенка от ее игры.

По всеобщему согласию в конечном счете стало ясно, что представление закончилось.

– Таким образом, – подвел итог один из спорящей пары, – мы видим, что Красота занимает отдельный мир, идеальный мир, тот, который мы можем только прозревать, постигая тайны. Мы вряд ли можем надеяться воспринять его таким, какой он есть, поскольку мы всего лишь человекоголовые змеи, и наша доля – воспринимать мир так, как нам отведено. Если бы мы были, скажем, богами… но мы не боги, а потому должны принимать наши радости там, где можем.

С этими словами человекоголовые змеи отвели Дашини в один из их многочисленных салонов, и там она, еще не научившись говорить, освоила азы риторики.

Ее муж

Червь не думает и не чувствует, он не познает, и он не глуп. Стань червем, и ты не поймешь, что ты потерял в ходе этой трансформации. Ты не поймешь, что ты что-то потерял. Ты вообще ничего не поймешь.

Ты будешь только действовать.

Будешь ползать в грязи. Захватишь клеточные стены всего, что есть близ тебя и не есть ты.