– Фил, дорогой, мне нужна твоя помощь, – произнесла я, глядя, как огни рублёвских особняков остаются позади, превращаясь в размытые пятна света. – Мне нужно… исчезнуть на пару дней. И ещё мне нужен лучший в этом городе специалист по решению очень деликатных финансовых проблем. И нет, это не для того, чтобы составить модный образ.

В трубке на секунду повисла напряжённая тишина. Филипп был не только стилистом, он был умён и прекрасно читал между строк.

– Дорогая, – его голос стал серьёзным, в нём пропала вся игривость. – Судя по интонации, кто-то только что объявил Третью мировую войну. Мне приезжать с шампанским или с лопатой?

Я посмотрела на своё отражение в боковом зеркале. Там, в полумраке, на меня смотрели глаза женщины, у которой отняли всё. И которая теперь была готова на всё.

– Бери и то, и другое, Фил, – тихо, но твёрдо ответила я. – Похоже, нам предстоит сначала праздновать, а потом закапывать трупы. И я сейчас, чёрт возьми, не шучу.

ГЛАВА 4

МАРИНА

Тошнота стала моим новым будильником, безжалостным и точным, как швейцарские часы, которые Вадим дарил мне на десятую годовщину свадьбы. Каждое утро, ровно в семь, она выдёргивала меня из вязкого, тревожного сна и гнала в ванную, где мир сужался до холодного фаянсового овала и ледяного кафеля под босыми ногами. Третий день подряд я встречала рассвет на коленях, обнимая унитаз, словно единственного верного друга, оставшегося в моей новой, убогой реальности. Организм, привыкший к свежевыжатому апельсиновому соку и круассанам из частной пекарни, яростно бунтовал, отказываясь принимать эту жизнь, пропитанную запахом сырости и дешёвого растворимого кофе.

Когда очередной спазм, вывернувший наизнанку пустой желудок, наконец, отпустил, оставив после себя лишь звенящую слабость и привкус желчи, я кое-как поднялась на дрожащие ноги. Зеркало над раковиной, треснувшее в углу, как моя разбившаяся вдребезги жизнь, отразило незнакомку. Бледное, осунувшееся лицо, под огромными серыми глазами залегли фиолетовые тени, а спутанные светлые волосы безжизненно висели тусклыми прядями. Прежняя Марина Белова, холёная, безмятежная, безупречная жена перспективного политика Вадима Белова, умерла. Она осталась там, в прошлой жизни, в роскошной квартире с панорамным видом на Москву, и её сердце остановилось в тот самый момент, когда муж, улыбаясь своей фирменной белозубой улыбкой, произнёс: «Прости, Рина. Наш брак – это проект. И, к сожалению, этот проект исчерпал себя».

Бизнес. Господи, какое же точное и циничное слово он подобрал. Пятнадцать лет моей жизни, моей слепой любви, моей преданности и заботы оказались лишь статьёй расходов в его грандиозном бизнес-плане под названием «Карьера». Статьёй, которую пришло время списать за нерентабельностью. А на моё место пришёл новый, куда более перспективный «стартап» – юная, пышущая здоровьем дочка губернатора, с округлившимся животиком в качестве главного актива. В отличие от меня, «бесплодного придатка», как он однажды обронил в пылу ссоры, тут же извинившись и списав всё на стресс. Тогда я проглотила обиду, поверила. Дура. Нужно было уже тогда, в тот самый миг, собрать свои вещи и уйти, не дожидаясь, пока меня вышвырнут, как сломанную куклу, оставив на столе пачку денег – плату за годы безупречной службы.

Я плеснула в лицо ледяной водой, пытаясь смыть не только остатки сна, но и липкий туман отчаяния. Хватит себя жалеть. Хватит пережёвывать прошлое. Нужно жить дальше. Вот только как? Деньги, которые Вадим «великодушно» оставил, таяли с пугающей скоростью. Я механически пролистывала сайты по поиску работы, но что я умела? Быть идеальной хозяйкой светского салона? Безупречно подбирать галстуки к костюмам? Угадывать настроение мужа по изгибу его бровей? Такие навыки не требовались помощнику менеджера с зарплатой, которой едва хватило бы на аренду этой конуры на окраине вселенной.

На кухне, где капающий кран отбивал похоронный марш по моей загубленной жизни, я заварила себе дешёвый пакетированный чай – горький, как и моя судьба. Просто чтобы нарушить оглушающую тишину, я включила маленький телевизор, оставшийся от прежних жильцов. Бесконечная реклама средств от изжоги, глупое утреннее шоу с натужно смеющимися ведущими, а затем – выпуск новостей. Я обычно не смотрела их, слишком уж они напоминали о мире, частью которого был Вадим, о мире, из которого меня изгнали. Но сегодня пульт выпал из ослабевших пальцев, и я застыла, уставившись в экран.

– …трагедия в семье известного банкира Андрея Орлова, – бесстрастным, отстранённым голосом вещала дикторша, пока на экране сменялись кадры роскошного особняка на Рублёвке, оцепленного полицейскими машинами. – Сегодня ночью его супруга, Ксения Орлова, была найдена мёртвой в собственном доме. По предварительной версии следствия, речь идёт о самоубийстве…

Мир качнулся, накренился и поплыл, теряя чёткость. Чашка с чаем выскользнула из моих пальцев и с оглушительным звоном разлетелась на сотни тёмных осколков по выцветшему линолеуму, забрызгав мои босые ноги горячей, липкой жидкостью.

Ксения… Орлова…

Нет. Не может быть. Это ошибка. Просто совпадение. В Москве тысячи Орловых. Это не наша Ксюша Журская, после замужества взявшая фамилию Орлова. Не моя весёлая, нежная, романтичная Ксю Журская, которая пятнадцать лет назад, на замызганной кухне съёмной квартиры, заставила нас писать свои самые сокровенные мечты на бумажных салфетках и запечатывать их в старую деревянную шкатулку. Она верила в вечную любовь и настоящую дружбу больше, чем мы все, вместе взятые.

Но потом на экране появилось её фото. Свадебное. Счастливая, сияющая Ксюша в объятиях своего лощёного, самодовольного банкира. Та самая фотография, которую она присылала нам в общий чат много лет назад с восторженной подписью: «Девочки, я нашла его! Своего принца!»

Воздух кончился. Он просто исчез из комнаты, из моих лёгких, из всего мира. Я хватала ртом пустоту, как выброшенная на берег рыба, но грудь разрывала беззвучная агония. В ушах нарастал оглушительный гул, похожий на рёв реактивного двигателя, заглушая голос дикторши, которая продолжала бубнить что-то про предсмертную записку и возможные причины, связанные с финансовыми проблемами мужа.

Ксюша… Наша Ксюша… мертва. Её больше нет.

В голове, как битое стекло, замелькали обрывки воспоминаний. Вот мы, четыре девчонки, клянёмся в вечной дружбе над бутылкой дешёвого шампанского. Аня, как всегда серьёзная и язвительная, пророчит, что мужчины – временное явление, а мы друг у друга – навсегда. Алиса, уже тогда ослепительно красивая, мечтательно закатывает глаза и заявляет, что её «временное явление» будет как минимум олигархом с личным самолётом. Ксюша смеётся своим заразительным смехом и говорит, что главное – это любовь, а всё остальное приложится. А я… я просто счастлива, что они у меня есть. Что мы есть друг у друга.

Куда, чёрт возьми, всё это делось? Почему мы позволили этому исчезнуть? Почему перестали звонить друг другу, оправдываясь занятостью? Почему наша дружба свелась к редким лайкам в соцсетях и дежурным открыткам в мессенджерах? Сначала наши мужья невзлюбили друг друга. Мой Вадим презрительно называл Гену Алисы «нуворишем из девяностых», а Игоря Ани – «заносчивым ботаником-социопатом». Гена в ответ фыркал на «политическую шестёрку» Вадима. Игорь же и вовсе не замечал никого, кроме отражения в экране своего ноутбука. И мы, идиотки, поддались. Мы позволили их эгоизму отравить нашу дружбу. Мы променяли наше «всегда» на их сиюминутный комфорт.

«Не дайте им сломать и вас», – пронеслось в голове эхо из ниоткуда, как чужой, но властный голос.

Я опустилась на пол, механически собирая липкие осколки чашки, не замечая, как острые края впиваются в кожу. Мелкие капельки крови смешивались с чаем на моих пальцах. Физическая боль была ничем по сравнению с той бездонной, выжженной дырой, которая разверзлась в душе. Это я виновата. Мы все виноваты. Мы бросили её. Оставили одну в её золотой клетке, где, видимо, творился такой персональный ад, что она предпочла ему смерть.

Руки сами нашли телефон, валявшийся на диване. Пальцы, дрожащие и испачканные, судорожно заскользили по экрану. Кому звонить? Алисе? Она, скорее всего, сейчас на очередной спа-процедуре или выбирает наряд для вечернего раута. Услышав такую новость по телефону, она просто впадёт в истерику. Её мир слишком глянцевый, слишком далёкий от смерти и отчаяния.

Аня.

Только Аня. Она всегда была нашим стержнем. Циничная, резкая, язвительная, но единственная, кто мог посмотреть в лицо любой, даже самой уродливой правде. Я не говорила с ней почти год. С тех пор, как мы крупно поссорились. Она назвала Вадима «скользким, беспринципным карьеристом, который утопит любого ради места под солнцем», а я в ответ накричала, что она просто завидует моему счастью, потому что её собственный брак с гением-социопатом трещит по швам. Господи, как же она была права. Во всём. До последнего слова.

Палец завис над её именем в телефонной книге. А вдруг она не ответит? Или ответит холодно, бросит что-то вроде: «Белова? Какой сюрприз. Что-то случилось с твоим идеальным мужем?». Я этого не вынесу. Просто не смогу.

Но образ сияющей Ксюши на экране телевизора придал мне сил. Я была должна ей. Мы все были ей должны.

Я нажала на кнопку вызова.

Длинные, мучительные гудки. Каждый – как удар молота по обнажённым нервам. Раз. Два. Три. Я уже была готова сбросить, сдаться, когда в трубке раздался резкий, отрывистый, до боли знакомый голос:

– Да? Воронцова.

Голос был уставшим и раздражённым, как будто я оторвала её от решения как минимум уравнения Ферма. Я живо представила её: высокая, идеально прямая спина, в строгом домашнем костюме, волосы собраны в небрежный, но элегантный пучок. На коленях, скорее всего, развалился её огромный мейн-кун Сарказм, который смотрел на мир с таким же вселенским презрением, как и его хозяйка.

Я открыла рот, но из горла вырвался лишь сдавленный, похожий на мышиный писк хрип.

– Говорите, у меня цейтнот, – нетерпеливо бросила она в трубку.

– Аня… – мой собственный голос прозвучал чужим, жалким, дрожащим шёпотом.

На том конце провода на несколько секунд воцарилась тишина. Напряжённая, звенящая тишина, в которой я, казалось, слышала, как щелкают шестерёнки в её мозгу, пытаясь идентифицировать мой голос.

– Рина? – в голосе Анны прорезалось холодное недоумение, смешанное с плохо скрытой тревогой. – Это ты, Белова? Что случилось? Твой сокол ясный сжалился и, наконец, выпустил тебя из золотой клетки подышать воздухом?

Её сарказм, как всегда, бил не в бровь, а в глаз. Но сейчас он не ранил. Он был привычным, знакомым. Он был якорем в этом бушующем море ужаса и вины.

– Аня… – повторила я, и слёзы, которые я сдерживала всё это время, хлынули из глаз горячим, обжигающим потоком. – Ты… ты видела новости?

– Какие ещё новости? У меня тут своих новостей по самую макушку, – проворчала она, но в её тоне уже не было прежней ледяной жёсткости. На заднем плане послышался язвительный подростковый голос, без сомнения, принадлежавший её сыну Кириллу: «Мам, кто это? Опять коллекторы от папашиной новой Силиконовой прошивки?».

– Заткнись, Кир, – беззлобно рявкнула Анна. – Что за новости, Рина? Говори толком, у меня нет времени на ребусы.

Я сделала глубокий, судорожный вдох, пытаясь собрать остатки самообладания в кулак.

– Ксюша… – прошептала я, и мир снова поплыл перед глазами, а осколки на полу превратились в расплывчатое пятно. – Наша Ксюша… её больше нет.

Тишина. На этот раз она была другой. Не напряжённой, а оглушающей. Вакуумной. Мёртвой. Я слышала только собственное сбивчивое дыхание и стук сердца, бьющегося где-то в горле. Мне показалось, прошла целая вечность, прежде чем Анна снова заговорила. Её голос изменился до неузнаваемости. Он стал глухим, севшим, лишённым всяких эмоций, словно из неё выкачали весь воздух.

– Что… ты сказала?