Фирма была немецкая, рабочие – польские, проксики – цыганские. Король Боли поднялся со стула в приемной, полной спящих проксиков, поправил манжеты рубашки, отряхнул костюм, пригладил пышные усы, еще раз взглянул в большое зеркало, затем подошел прямо к столу администраторши (динамическая лицевая кость, интегрированная нервная система, по четыре пальца на руках).

Лейбенмейстеры Ziegler und Hochkupfer годами отвечали за субстаз его поместья, администраторша узнала его сразу по поклону и первым любезностям. Король спросил, кто дежурит – хотя он отлично это знал. Всего через пять минут его приняла инженер AG Ирена Новак-Новак.

Они были знакомы.

– Только что пришла ваша просьба ускорить анализ. Присаживайтесь. Были ли побочные эффекты?

– Нет. Они были с этой собакой в отпуске на Адриатическом море, не могло ли это быть связано с —

– Фронт Европейского стаза упирается в Каир, вы бы услышали тревогу во всех СМИ, если бы что-то проникло так глубоко. Прошу еще немного терпения.

Король Боли закинул ногу на ногу, взглянул на свои ногти, посмотрел на темную кожу тяжелых, натруженных рук.

– Могу ли я посоветоваться с вами —

– Слушаю. – Она всегда прерывала его.

– Я знаю, что обычная иммиграционная процедура занимает два-три месяца. Чисто теоретически, если бы нас не ограничивали никакие законы, никакие другие требования, – как быстро можно человеку вклеить визу?

Новак-Новак подняла брови. Король Боли снова отвел взгляд. Тому, с кем он познакомился без куколя – кто с ним познакомился без куколя – он не мог смотреть в глаза.

Инженер оперлась локтями на письменный стол, наклонила голову.

– Этот человек, получив визу, должен остаться в живых?

– Да, да.

– От сорока восьми часов до пяти недель, зависит от того, какое оборудование у нас есть и какова степень совместимости выходного стаза и целевого стаза.

– А если из стаза под Открытое Небо?

– Это не имеет значения. Вам звонили из Живицы?

– Что? Нет, – сухо усмехнулся Король. – Дело не во мне. Я чисто теоретически спрашиваю.

– Я подумала, что до вас дошла какая-то информация и вы решили эмигрировать, пока Живица не обратится в суд за принудительной нормализацией. Мы бы потеряли хорошего клиента. – Она тепло улыбнулась.

Король пренебрежительно махнул рукой. Европейская Комиссия по сохранению жизни сразу выписывает разрешение пластусам, живущим под ее стазом; аналогичная политика применяется в большинстве стазов. Если бы они захотели нормализовать всех химериков, которые родились в качестве побочных эффектов очередных апгрейдов генома стаза, они бы потратили на это десятилетия и десятки миллиардов из бюджета. Кроме того, некоторые формы химеризации оказываются вполне успешными. Одна из первых теорий заговора, с которыми Король Боли сталкивался еще в детстве, заключалась в том, что ни один химерик, рожденный под биостазом, не является случайно выпавшей комбинацией генетической рулетки, непредсказуемым сцеплением генов стаза с генами, унаследованными естественным путем от родителей, а является спланированным экспериментом Живицы, элементом гонки генетических вооружений между родным стазом и другими стазами.

– А вы не знаете, можно ли оформить визу как-то самостоятельно?

– Теоретически.

– Теоретически.

Улыбка сошла с ее губ.

– Теоретически это можно сделать в любой клинике, наверное, даже у нас. Это операция по переписыванию организма с одной генетики на другую, аналогичная той, которую мы все незаметно проходим с каждым обновлением стаза, только быстрее и радикальнее, потому что изменения более масштабные. Во всяком случае, оборудование идентично. Но где взять саму визу, полный пакет целевой генетической информации? Правительство стаза, в которое вы эмигрируете, должно предоставить вам индивидуальный генетический код. В противном случае, даже если вы перепишетесь на их генетику с максимальной точностью, как только вы пересечете границу стаза, он мгновенно уничтожит вас как инородное тело. И ни одно правительство не выдаст визу частной клинике. Вы это понимаете?

– Правительство – нет. Но если кто-то захочет эмигрировать под Открытое Небо? Ему просто нужно достичь общей генетической совместимости. Люди так эмигрируют, я видел в сети, такое бывает. Так где же они переписывают себя, если —

– Как вы правильно заметили, все это в сети. Можете себе представить —

– Но, пани Ирена, – Король Боли рассматривал свои белые носки и кожаные мокасины, – раз уж мы с вами приятно беседуем…

– Вы ведь не часто выходите из дома, да? – язвительно бросила она.

– Нет. Никогда. Не лично. Но…

Она приложила ноготь к уголку левого глаза, зажмурив правый, – Король на мгновение поднял голову, чтобы хорошо запомнить этот ее жест задумчивости.

– В последний раз, когда я настраивала вам стаз, у вас, едва вы меня увидели, случился какой-то припадок, эпилепсия или что-то в этом роде, впрочем, я не знала, что такие вещи —

– Вы прикоснулись ко мне тогда.

– Что?

– Вы дважды коснулись моей руки большим и указательным пальцами.

Он показал.

Инженер откинулась в кресле, откинув голову на спинку; она смотрела на Короля из-под опущенных век. Он не выяснил до сих пор, сколько ей лет. Она выбрала фенотип средиземноморской тридцатилетней женщины. Красоту ее лица и элегантность изгибов тела он оценивал в двести тысяч, upper middle class^[15]. В разрезе костюма между грудями блестел серебряный римский крест. Она не носила обручального кольца. Однажды он услышал ее громкий смех, записал его; и проигрывал потом снова и снова. Она уже четыре раза навещала Короля дома, наблюдая за периодической настройкой его стаза. Не считая родственников, она была единственной женщиной, с которой он встречался всё последнее десятилетие без посредничества проксика.

– Я все же попрошу, чтобы вам назначили другого инженера.

– Нам всем приходится нести свой крест.

– Но, собственно, что вам нужно? – она повысила голос. – Я когда-нибудь давала вам повод?.. Я обслуживаю десятки клиентов.

У Короля Боли уже крутилось на языке очередное ироничное замечание. Он превосходно освоил искусство находчивых ответов, столь же эффектных, как и бездушных, – но в последний момент передумал.

Он тут же начал нервно сжимать и разжимать кулаки, раскачивая ногу, заложенную на ногу.

– Если бы… если бы у вас был выходной… вечер… только не на проксике… в моем саду, когда солнце садится… поговорить, о чем угодно… это было бы мне… было бы… очень…

Она долго смотрела на него молча. Затем перевела взгляд на экран.

– Цветочный Интронный Контрабандист. Нелицензированные гены, первое появление которых было зарегистрировано в австралийском стазе семь лет назад, и вскоре они попали в публичный домен, чаще всего используются в одноразовых симбиотических цепях и передаются большинству официальных генетик. Вероятно, написано Маорийской группой или по ее заказу. Первоначальная функция: шпионский генвер^[16]. Последовательность, обнаруженная в рассматриваемом организме, отвечает за первое звено цепи: извлечение, инкапсуляцию и передачу украденного кода. Оригинальный геном – собакособака, колли ротвейлер, самка. Мы также реконструировали ее фенотип, уже с учетом экспрессии вписанного генвера. На поверхности языка собаки формируются рецепторы, инкапсуляция украденного материала происходит в подъязычных железах. Закодированный материал передается в соцветия шерсти и записывается в пыльце, откуда его берут организмы второго звена, скорее всего, основанные на геноме насекомых, и переносят в организмы третьего звена, где происходит расшифровка. Украденный генетический материал с момента инкапсуляции невозможно воспроизвести без комплементарного шифра. Запуск генвера такого типа на территории Евросоюза рассматривается как преступление, преследуемое по частному обвинению. Комиссия по сохранению жизни классифицирует его как Неопасный-Несвязанный. Полные данные мы отправили вам на почту вместе с экспертизой для суда.

Король Боли кивнул.

– Вы считаете, что это застенчивость.

– А разве нет?

– Я не застенчивый. Я просто очень плохо переношу близость других людей.

Король Боли и красота этого мира

Ее лицо, ее глаза, ее улыбка, блеск улыбки в ее глазах, ее голос. Все и всё было здесь прекрасно; особенно она.

Райская дева, говорил он ей, небесная гурия: необыкновенно черные радужки, необыкновенно белые глазные яблоки. После этого она всегда пользовалась этим телом, он приглашал ее, и поэтому всегда оплачивал прокат этого проксика. Пятый год, с тех пор как они встретились на форуме, посвященном каллиграфии (Король Боли был мастером невидимого пера.) Им ничего не было известно друг о друге, кроме ников, которыми они пользовались в сети, слишком пафосных, чтобы придавать им значение. Король Боли, 4e33a – так и осталось. В абсолютной анонимности они могли быть абсолютно честны друг с другом – во всем, что этой анонимности не угрожает.

Он любил одевать ее – купать, вытирать, расчесывать, красить и одевать; тогда их беседы были особенно свободными.

– Повернись. Руку – спасибо. Снова тяжелая неделя?

– У тебя тоже такое ощущение, что чем старше ты становишься, тем короче дни, часы, тем меньше вещей помнишь из очередного месяца? Все это как-то – как-то сжимается.

– Неврология, детка, неврология.

– А, ты опять за свое.

– Иди сюда. Ммммм. Ты это запомнишь?

– Возможно. – Ее улыбка. – А что ты запомнишь?

– То, что новое.

– У меня есть друг, который каждый месяц загружает себе в мозг новую веру. Он говорит, что только так может проверить, какая религия ему больше всего подходит, пробуя их на практике.

– Религии работают в годовом цикле. Зима, лето, короткий день, длинный день, смерть, возрождение. Наклонись.

– Это затянулось бы надолго, слишком много их.

– И какая из них ведущая?

– Пока, наверное, агностицизм.

– Парень застрял на букве А? Пойдем.

Они прошли в спальню. За открытой в сторону пляжа балконной дверью вечерний бриз морщил темную синеву океана, тени пальмопальм тянулись по песку от лазури до зелени. В волнах отлива плескалась пара юных блондинок – по движениям рук, прямой спине и резким возгласам Король узнал в них японских бизнесменов.

Он посадил женщину себе на колени, и она инстинктивно прижалась к нему. Он выбрал помаду, тушь и украшения. Оликарт делал ставку на естественную красоту, его проксики не использовали ни пигментный макияж, ни косметический генвер.

– Я задумалась, какую религию могут исповедовать, к примеру, такие пластусы. Ведь…

– Не двигайся, а то размажу.

– Уже всё?

– Посмотри.

– У них же всё постоянно меняется, так ведь? Раз верят, раз не верят, или как?

– А может, то, что меняется, не влияет на их веру или безверие. Если бы вера основывалась на опыте, это была бы еще одна эмпирическая наука. Закрой глаза.

– Да где там. Как бы они, например, узнали, что Бог един в трех лицах, если бы им об этом не сообщили, если бы они сами не прочли это? Всё входит в нас через органы чувств.

Всё входит в нас через органы чувств. Кроме того способа, которым мы упорядочиваем эти чувственные ощущения – с ним мы рождаемся, он в значительной мере запечатлен в генах, в структуре разума. Но если в нашей власти изменить эту структуру… Король Боли остановил взгляд на отражении в широком зеркале: их смуглые лица со слегка монгольскими чертами, щека к щеке, женщина и мужчина, с очень гладкой кожей, чистейшими глазами, молодые боги. Как они сейчас смотрят на собственные отражения – они могли бы быть братом и сестрой; возможно, так оно и есть. 4e33a проводит кончиком языка по алым губам. Король целует ее в шею, не отрывая взгляда от зеркала. Она глядит на него, глядящего. Отражения отражений отражений – красота всегда приходит извне, она не существует вне физического мира: вопреки всему, представление о красоте не есть сама красота, точно так же, как представление о страхе не есть сам страх, а представление о зле не есть само зло.