– Если бы ты могла пожелать все что хочешь…

– Ммм?

– Какое желание ты желаешь? Какую жажду жаждешь?

– Я не выйду за пределы себя.

– Нет. Но мы могли бы взять наугад какой-нибудь фетиш, – прошептал он ей, – и вставить в себя такое желание. Хочешь? – прошептал он ей. – Все время что-нибудь новое. Ты хочешь этого?

– Тебе скучно? Тебе надоели эти тела?

– Дорогая, я сам себе надоел.

Она молчала, пока он расчесывал ее длинные черные волосы. Потом он сидел на краю кровати и приподнимал ноги 4e33a, натягивая темные чулки, такие тонкие, что на ощупь почти не ощущались, – ступня, икра, вверх вдоль бедра, пока ладони не остановятся на той узкой полоске обнаженной кожи над кружевом. Она стояла на одной ноге, но сохраняла равновесие, она опиралась о Короля, положив ему руку на голову. Пальцы путались в густых локонах (у него была роскошная шевелюра); она лениво царапала его ногтями, раз, два, четыре, в такт своим мыслям, выглядывая поверх него на пляж, на океан и на красное солнце, тонущее в океане.

– Есть такая игра, – говорила она, – в нее играют мои друзья. Во всяком случае, они утверждают, что играют. Life Playing Game^[17]. Они периодически собираются, это долгие сеансы, месяцы, годы, они собираются и накачивают себя расслабляющими снадобьями, которые вытягивают наверх их подсознание, вытягивают истину. В дурмане они рассказывают друг другу жизнь: что с ними произошло, в какой точке они в настоящий момент оказались, чего они хотят и чего боятся, какой выбор стоит перед ними, какое будущее они видят перед собой. Они записывают все это. Часами обсуждают историю каждого в отдельности, сочиняя различные сценарии, от наиболее вероятных до совершенно безумных, взятых из кино, из игр. Десятки дорог, десятки тропинок развития персонажа. Они записывают все это. В конце кидают жребий. Сценарий, который тебе выпал, ты должен реализовать в течение сеанса, то есть до следующей встречи – ты тут же вставляешь в себя глубочайшее желание его реализовать. Дело не в том, что ты не можешь отступить – с LPG ты не захочешь отступать. Отказа от LPG нет ни в одном сценарии. Есть смерти, разводы, браки, самоубийства, убийства, великие преступления и великие достижения. LPG принципиально больше, чем жизнь.

Король натянул ей второй чулок, потянулся за туфлями на высоких каблуках.

– Они сказали тебе, почему это делают?

– Потому что могут.

– Да.

Он одел ее в легкое хрустально-шелковое платье на невидимых бретельках, сверху полупрозрачное, снизу матовое. Она вышла на балкон. Он застегнул рубашку, завязал галстук, натянул пиджак. С балкона можно было спуститься по винтовой лестнице прямо на аллею, которая вела между пальм к главному зданию ведомства, скрытому за гигантскими папоротниками. Среди папоротников порхали разноцветные феи. Король подал 4e33a руку. Сидевшая на краю крыши бунгало огненная птица осыпала их злотыми искрами, когда они сходили по аллейке вниз.

– Вот если бы ты меня возненавидела.

– Спасибо, я предпочитаю, чтобы всё осталось, как есть.

В тени папоротника она остановила его для долгого поцелуя. Над Оликартом садилось солнце. Король Боли вспомнил очень похожие вечера, один, другой, десятый. Это уже слишком, в конце концов, сколько можно? 4e33a стерла губную помаду с его губ, таким же жестом нежности, как и раньше, и раньше, и раньше. Король громко вздохнул. Разум требует пищи. Шум этих волн я уже почти не слышу, экзотических цветов почти не замечаю.

Французская Полинезия не содержала свою биосферу в полном стазе, острова расположены слишком далеко от материка, здесь слишком мало людей, слишком слаба местная экономика, слишком сильны ураганы. Оликарт был искусственным островом, который вырастили на базальтово-коралловом рифе патента GE. Его поместили в архипелаг Lies sous le Vent^[18]. Его пейзажи, его флора и фауна, а также живущие здесь Homo sapiens stasis, были разработаны с одной целью – развить до максимума эстетический опыт. Оликарт возник как туристический курорт эпохи генетических войн: сюда никто не прибывал и никто не уезжал отсюда, но восемьдесят процентов аборигенов подписали многолетние прокси-контракты, и теперь богачи со всего света ездили на них двадцать четыре на семь. Ничто не нарушало гармонию туристов, даже вид других туристов.

В ресторане уже собралось более десятка гостей, таких же красивых и совершенных, схожих по фенотипу. Официант усадил Короля Боли и 4e33a за деревянной колонной, со стороны океана. Когда 4e33a заказывала блюда (однократная кухня, каждый овощ, фрукты и мясо на уникальных генах), Король достал из кармана объемистый блокнот и ручку. Обычно в память о проведенном вместе уикенде они каллиграфировали хайку.

– Ну вот, – улыбнулся он, когда официант ушел. – Послушай. У меня есть племянница. Взрослая. Почти. Голова, полна идеалов левых альтеррористов; в какие только места мировых бедствий она не вкуколивалась. Так вот, она исчезла. Ни записки, ни следа. Зато оставила мне свою собаку, которую перепрограммировала, чтобы украсть мою ДНК. Я не знаю, кому она ее передала. Я считаю, что она отправилась к этим своим альтеррористам и сейчас переписывает себя на генетику некой южной анаркии. Теперь давай. Что я делаю? Сценарии.

– Зачем ей красть твою ДНК?

– Пластичность нейронной сети, гиперактивная глия, врожденная химеризация, девяносто девять процентов кома… чего-то там.

– Ах.

4e33a попросила сигарету. Король выбрал зеленый каракулец и подал огонь. Она затянулась.

– Ты знаешь что-нибудь, чего не знает полиция?

– Я могу знать.

– ДНК пластусов не каталогизированы?

– Правительствами? Наверняка.

– Альтеррористы хотят что-то замутить на пластусовых генах.

– Это очевидно. Но какое у меня пространство для маневра?

– А какое у тебя есть? Может, ты ко всему прочему супермен, прячешь в подвале машину времени, волшебную пулю? Иди в полицию.

– Был уже. – Он что-то записал в блокнот. – Это облегченная версия, а я хочу LPG на амфетамине.

– Хмм. Как пластус ты наверняка работал на правительство. У тебя есть контакты. Сошлись на кого-то. Услуга, шантаж, что-то в этом роде.

Он снова записал.

– Все по-прежнему зыбко. Книги! Фильмы! Игры! Думай.

Она пожала плечами.

– Ты сам лучше всех знаешь свою жизнь.

– Но в этом-то и дело! Я это я. Я думаю, как я. Я выбираю, как я. Ведь для того и нужна эта игра, чтобы заставить себя выйти за пределы себя? Говори!

Она задумчиво провела голубым ногтем по ожерелью из лёдогня. (От рифа ветер доносил эхо пения сирен.)

– Выбранный нами образ жизни подкидывает нам тот тип людей, с которыми мы сталкиваемся. А те, в свою очередь, навязывают нам форму самой жизни: такие у нас знакомые, такие друзья, такая любовь. Фермер влюбляется в молочницу, бухгалтер – в секретаршу, полицейский – в прокуроршу или в проститутку. Известен ли тебе какой-нибудь выход на подполье? Мог ли бы ты сам встать на путь преступления?

Король записал. Улыбнувшись, постучал по столу кончиком пера. 4e33a смотрела на него сквозь бледно-зеленый дым. Иногда то, что она говорила и как вела себя, вызывало у Короля подозрение, что она стара, очень стара, возможно даже, родилась еще в двадцатом веке.

Король приподнял над столиком левую руку женщины.

– Встать на путь преступления. Если она сбежала в анаркию – нет преступления, нет закона. Мне уже доводилось бывать в таких поездках: два дня хардкора, в понедельник возвращение в любящую семью. Дальше!

Она сжала его ладонь.

– Будь осторожен. Это игра без бэкапа, жизнь в одном направлении, нет пути назад.

– Так в том-то и дело!

– Прошу тебя —

Он поцеловал ее запястье.

– Кем бы я ни стал, я все равно буду —

– Неправда, ты же знаешь, что это неправда.

Король прищурил левый глаз, к уголку правого прижал указательный палец руки с пером. 4e33a отдернула свою руку. Он наблюдал, как блуждает ее взгляд, как она ищет точку, за которую может зацепиться, вдали от Короля – на соседнем столике, на фосфоресцирующем папоротнике, на листьях пальмы, на небе, на океане, на горизонте. Это дрожание губ – прелюдия плача? 4e33a не плачет, не в таких ситуациях; и никогда – публично. Но одного сигнала отчаяния достаточно, чтобы сердце Короля сжалось. Видит ли он сейчас 4e33a – или же видит Афродиту Оликарта, черноглазую гурию, какую-то другую женщину на ее месте?

Улыбка кота без кота – красота женщины без женщины.

Король Боли, по крайней мере, понимает, чего он не понимает. Красота возникает из эстетических канонов смотрящего, а те вытекают из догм культуры, в которой он вырос и живет, а они зависят от экономических отношений, формирующих эту культуру. Если бы мир, в ответ на распространение дешевого биотеррора, не раскололся на закрытые кластеры враждебных генетик, технологии трансмысленной коммуникации не окупились бы. В их развитие вложены такие большие суммы, что сегодня почти у каждого есть куколь. Поскольку красота материи стала заменяемым благом, то возросла в цене и красота формы: слов, поведения, владения своим телом, каким бы прекрасным или отвратительным оно ни было, красота общения с другими людьми, построения эмоциональных отношений с ними. Король Боли почти ничего не знал о 4e33a, но того, что ведал, было достаточно.

Она была женщиной, и даже если нет – такими должны быть женщины.

Король выпил воды.

– Дальше.

4e33a стряхнула пепел с сигареты.

– Всё, что необходимо, чтобы получить выход на нее. Ты пластус? Сам думай.

– Но что значит «всё, что необходимо»?

– Всё.

– Всё?

– Всё.

– Ну-ну, так говорят, но так не думают. А если бы мне нужно было продать тебя Робин Гудам.

– Я тебя знаю, ты бы не продал. Хочешь играть? Играй. В того, кто продал бы. Тогда ты не будешь собой, правда? Доволен?

Он записал.

– Тогда я продам тебя. Окей. Дальше.

– Есть еще «дальше»?

– Всегда есть «дальше».

Она потушила сигарету.

– Чего ты боишься больше всего? Что причиняет тебе самую сильную боль?

– Хмм. Вот наш обед.

Официант расставил блюда. Они ели молча. Король Боли изучал движение ее запястья, когда она разрезала мясо, движение кисти, угол наклона предплечья, одно плечо ниже, другое выше, правая грудь слегка сплющена и прижата к туловищу, мышцы руки напрягаются и расслабляются. Раз она задрожала, когда полусекундный лаг затормозил проксика.

За десертом она попросила бумагу и перо. Мускулы под смуглой кожей напряглись иначе, когда она каллиграфировала. Некоторые действия требуют более глубокой настройки нервных систем, некоторые – вообще невозможны на неуклюжих телах. Каллиграфия очень сложна; столь же трудно достичь оргазма на женских проксиках, поэтому тщательно синхронизированные экземпляры резервируются на годы вперед.

Король Боли забрал перо и вырвал второй листок. Он писал правой рукой (он был правшой, он и проксик). Над хайку не стоит размышлять слишком долго.

вечером чистый дождь

эхо джунглей из ночи глубин

вдох горизонт выдох

Они обменялись листками. 4e33a прочла молча. В самом сердце острова выли и пели дикие химерики.

Король провел кончиком большого пальца по краю бумаги, на которой еще не высохли черные чернила. Он думал о том, как совершенна форма букв, рожденных под рукой 4e33a. Ведь так он познакомился с ней, такой он ее представлял, такова была первейшая ее красота.

в последний миг

голову ты повернешь —

туча птица радуга

Король Боли и боль

Он родился в год кометы, под небом, зеленым от русских дионизидов, в боли.

Младенцы кричат, младенцы плачут, было бы странно, если бы он не плакал. И он плакал. Потом перестал – боль была слишком сильна. Это молчание встревожило родителей.