Он понял это без слов. Его руки легли мне на талию, прижали к себе крепко, почти болезненно. Поцелуй стал глубже, требовательнее. Я чувствовала твердость его тела, учащенное дыхание, жар, который исходил от него. Мы были двумя незнакомцами, которые нашли друг в друге способ забыть о самих себе хотя бы на несколько часов.

Он подхватил меня на руки – легко, без усилий. Понес через комнату в спальню. Там тоже были огромные окна, сквозь неплотно прикрытые жалюзи пробивался свет ночного города, рисуя на стенах и на его лице причудливые полосы. Он не стал включать свет.

Поставил меня рядом с кроватью. Его руки скользили по моему телу, медленно, почти благоговейно снимая одежду. Свитер, джинсы, белье – все падало на пол. Я делала то же самое с ним, открывая красивое, тренированное тело. Широкие плечи, узкие бедра, шрам на левом плече.

Не было ни стыда, ни неловкости. Была только острая, первобытная необходимость почувствовать что-то еще, кроме душевной боли. Почувствовать себя живой, желанной, настоящей.

Его руки были уверенными, знающими. Он целовал мою шею, ключицы, плечи, спускался ниже, и каждое прикосновение было как разряд тока, пробуждающий замерзшие нервные окончания. Я выгибалась под его ласками, тихо стонала, забывая обо всем на свете.

Это было так непохоже на все, что было у меня со Стасом. Там была привычка, отработанная механика, предсказуемость. Здесь была стихия. Он двигался мощно, ритмично, задавая темп, который выбивал из головы все мысли. Я отвечала ему с такой же страстью, царапала его спину, кусала плечо. Мне хотелось, чтобы было больно – чтобы физическая боль перекрыла душевную.

Это не было актом любви. Это был акт освобождения, экзорцизма. Я изгоняла из себя призрак Стаса, его ложь, его фальшивые слова о любви. Каждый толчок, каждый стон был криком: «Я есть! Я живая! Я настоящая!» Я хотела дойти до предела, до той точки, где сознание отключается и остается только тело, только чистый инстинкт выживания.

И я дошла. Пик наслаждения накрыл меня внезапно, как цунами. Тело выгнулось дугой, из горла вырвался крик, который Алексей заглушил поцелуем. Мир взорвался ослепительной белизной, а потом рассыпался на миллионы сверкающих осколков. А вслед за мной, глубоко и хрипло застонал и он.

Мы лежали в темноте, тяжело дыша. Его тело было горячим и влажным от пота. Мы просто лежали, сплетенные вместе, слушая, как успокаивается дыхание и как за окном шумит ночной город. Впервые за эти бесконечные часы голоса в моей голове замолчали. Боль не исчезла – она просто отступила, приглушенная этим физическим ураганом.

Я лежала рядом с незнакомцем, в чужой постели, под чужим одеялом, и чувствовала только тишину. Не вину, не сожаление – просто тихую, звенящую пустоту. И это было лучшее, что я ощущала за весь этот отвратительный день.

За окном начинало светать. Где-то там просыпалась Москва, начинался новый день. А я лежала и думала о том, что старая Анна умерла вчера вечером в кабинете мужа. Кем станет новая – пока не знала.

Но это уже не было важно. Важно было то, что я все еще способна чувствовать. Все еще жива.

Глава 3

Проснулась я резко, словно от удара током. Не было плавного перехода от сна к яви – только внезапное, ослепляющее осознание реальности. Первое, что я увидела – незнакомый потолок с современной светодиодной подсветкой. Второе – полосы утреннего света, пробивающиеся сквозь щели в жалюзи и рисующие на белой стене геометрические узоры. Третье – чужой мужской запах на подушке, смешанный с ароматом моих собственных духов и вчерашнего виски.

Память вернулась не постепенно, а обрушилась лавиной, погребая под собой остатки утреннего спокойствия. Бар. Дымный виски, обжигающий горло. Серые глаза незнакомца. Его тихий, бархатный голос. Поцелуй у панорамного окна на фоне ночного города. Чужие руки на моем теле, исследующие, властные. Яростный, отчаянный секс на грани боли и наслаждения, где я пыталась утопить свою душевную агонию в физических ощущениях.

Меня накрыло волной тошноты – не физической, а ментальной. Что я наделала? Кем я стала?

Я медленно, боясь издать хоть малейший звук, повернула голову. Он спал. Алексей. Во сне его лицо выглядело совершенно иначе – моложе, без той усталой мудрости в глазах, что так привлекла меня вчера. Длинные темные ресницы отбрасывали тень на высокие скулы. Легкая утренняя щетина делала его похожим на актера с обложки мужского журнала. Дыхание было спокойным, глубоким. Он спал сном человека, у которого совесть чиста и в душе порядок.

А что было с моей совестью? С моим порядком?

Ледяной стыд сковал меня, пробежал по спине острыми иголками. Формально я ничего плохого не совершила. Как можно изменить тому, чего никогда не существовало? Мой брак оказался фикцией, театром одного актера, я имела полное моральное право сделать то, что сделала. Но логика и чувства – вещи разные. Я смотрела на этого спящего мужчину, на его обнаженное плечо, выглядывающее из-под одеяла, и во мне все кричало от отвращения. К себе.

Я сбежала от боли самым банальным, самым предсказуемым, самым жалким способом. Напилась и переспала с первым встречным. Да, он оказался интеллигентным, обаятельным, да, между нами была химия. Но суть от этого не менялась. Я, которая всегда гордилась своей силой воли, своим самообладанием, повела себя как героиня дешевого любовного романа. Сломленная женщина ищет утешение в объятиях незнакомца. Банально до тошноты.

Стас не просто сломал мою жизнь – он сломал меня, заставив упасть так низко. Превратил в жалкую тень самой себя. Это унижение жгло сильнее, чем боль от его предательства. Он отнял у меня не только прошлое и будущее, но и мое собственное уважение к себе. И это было непростительно.

Нужно было уходить. Немедленно. Пока он не проснулся. Мысль о том, что мне придется посмотреть ему в глаза при свете дня, поговорить, может быть, даже выпить вместе кофе и притворяться, что это было что-то большее, чем отчаянная попытка забыться, – эта мысль была физически невыносимой. Что я ему скажу? «Спасибо за прекрасную ночь, это было именно то, что нужно после известия о тайной семье мужа»? Абсурд.

Он был хорошим мужчиной. Нежным, внимательным. Он заслуживал большего, чем роль живого антидепрессанта для чужой разбитой души.

Я аккуратно приподняла край одеяла и выскользнула из постели, стараясь двигаться плавно и бесшумно. Холодный утренний воздух коснулся обнаженной кожи, заставив покрыться мурашками. На полу были разбросаны наши вещи – печальные свидетели вчерашнего отчаяния. Мой кашемировый свитер рядом с его белой рубашкой, мои джинсы, переплетенные с его брюками. Карта страсти и безрассудства.

Я на цыпочках, как воровка в собственной жизни, начала собирать свою одежду. Каждый его вздох заставлял меня замирать и прислушиваться. Сердце колотилось где-то в районе гортани. Я быстро оделась, чувствуя себя грязной, помятой, использованной. Не им – собой. Запах его квартиры, его парфюма, его кожи казался въевшимся в меня навсегда. Мне отчаянно хотелось под душ. Под обжигающе горячий душ, чтобы смыть с себя этот позор.

Краем глаза я заметила на тумбочке его вещи – дорогие швейцарские часы, телефон в кожаном чехле, ключи от машины с брелоком премиум-марки. Кто он такой? Чем занимается? Что привело его вчера в тот бар? Вопросы, на которые я не имела права получить ответы. Он был моим лекарством на одну ночь, моей анестезией. А лекарства не спрашивают, как тебя зовут и что у тебя болит.

Я украдкой взглянула на него в последний раз. Он слегка нахмурился во сне, словно видел неприятный сон. Может быть, ему снилось, что он просыпается рядом с незнакомой женщиной, которая использовала его как способ забыться. Я подавила желание поправить одеяло на его плече.

Тихо, как мышь, я прокралась в прихожую. Надела вчерашние туфли – на каблуках, совершенно неподходящих для утренней прогулки стыда. Руки дрожали, когда я поворачивала замок входной двери. Щелчок прозвучал в утренней тишине оглушительно громко. Я замерла, сердце екнуло. Прислушалась. Но из спальни не донеслось ни звука. Он продолжал спать.

Я выскользнула за дверь и осторожно прикрыла ее за собой. Глухой щелчок замка отрезал меня от этой ночи окончательно и бесповоротно. Лифт спустил меня в мраморный холл с дизайнерской мебелью и живыми орхидеями. Консьерж вежливо кивнул мне, не выказав ни капли осуждения или удивления. Наверняка привык к таким сценам. Женщина в той же одежде, что и накануне вечером, покидает квартиру холостяка ранним утром. Все очевидно, все предсказуемо. Я же чувствовала, что горю от стыда.

На улице Москва уже окончательно проснулась. Половина восьмого утра, час пик в самом разгаре. Мимо спешили офисные работники с кофе на вынос, студенты с рюкзаками, мамы с колясками. Ехали автобусы, троллейбусы, машины. Дворники поливали тротуары из шлангов, оставляя за собой мокрые дорожки, которые через полчаса высохнут под июльским солнцем. Обычная жизнь миллионного города, которая продолжалась независимо от того, что моя личная вселенная лежала в руинах. Этот контраст был болезненным и одновременно отрезвляющим.

Мне понадобилось десять минут, чтобы поймать свободное такси. Назвала свой адрес водителю. Он включил утреннее радиошоу. Веселые голоса ведущих, дурацкие розыгрыши слушателей, попса – все это казалось звуками из параллельной реальности, где люди смеются и радуются жизни. Кощунство. Я попросила выключить музыку и всю дорогу молча смотрела в окно на проплывающие мимо улицы.

Знакомые районы, знакомые дома. Вот магазин, где я покупала продукты. Вот парк, где мы с мужем гуляли по выходным. Вот кафе, где он делал мне предложение семь лет назад. Каждое место было связано с воспоминаниями о нашей якобы счастливой жизни. Теперь я понимала, что все это было декорацией к спектаклю, в котором я играла роль наивной дурочки.

Дом встретил меня той же идеальной, музейной тишиной. Я переступила порог и почувствовала себя чужой в собственном доме. Нет, не в собственном. В его доме, где мне любезно позволяли жить. Каждая деталь интерьера – от дорогих итальянских светильников до персидских ковров – была выбрана им.

Первым делом – в душ. Я включила воду на максимум и стояла под обжигающими струями, терла кожу мочалкой до красноты. Мне хотелось смыть с себя запах, прикосновения, саму эту ночь. Но это было невозможно. Ощущения въелись в тело, в память. Я все еще чувствовала его руки на своей талии, его губы на шее, его дыхание в волосах. И от этих воспоминаний меня снова накрывало волной стыда, смешанного с чем-то еще – с досадой на то, что тело помнило удовольствие.

Выйдя из душа, я завернулась в мягкий махровый халат – подарок от Стаса на прошлое восьмое марта. Даже этот халат был ложью. В зеркале на меня смотрела незнакомая женщина с мокрыми волосами и темными кругами под глазами.

Спустилась на кухню. Огромная, сверкающая, напичканная техникой, которой я толком не умела пользоваться. Все здесь было предназначено для семьи – большой холодильник, плита, посудомойка на два комплекта. Для детей, которых он мне так и не подарил. Которых подарил другой.

Я заварила себе кофе в турке – единственный способ приготовления, которому научилась у бабушки. Горячий, крепкий, без сахара и молока. Пила маленькими глотками, пытаясь привести мысли в порядок. Что теперь? Что я буду делать? Как жить дальше?

Но сначала нужно было вернуться в реальность. Взглянуть правде в глаза.

Я взяла телефон, который вчера выключила в такси, не в силах видеть его лживые сообщения. Нажала кнопку включения. Экран ожил. Телефон завибрировал, загружая накопившиеся за ночь уведомления. Рабочие чаты, соцсети, новости. И сообщения от Стаса.

Вчерашнее, 22:15: «Любимая, встреча затягивается. Задержусь. Скучаю»

Ночное, 00:30: «Надеюсь, ты не скучаешь без меня. Спи сладко, моя королева. Завтра расскажу, как прошли переговоры. Твой принц.»