Судьбы и фурии (страница 15)
Они словно выступили из тумана: мальчик и мужчина. Персонажи, которые были им, но также и не были, Лотто преобразил их своим всеведущим оком. Он смотрел на них в свете утра, и его окатило энергией. В этих фигурках была жизнь. Внезапно ему захотелось немедля вернуться в тот мир, побыть в нем еще немного.
Но жена говорила:
– Привет тебе, сэр Ланселот, ты храбрый парень. Выходи и сразись со мной.
И какой же это прекрасный способ полностью пробудиться, когда жена сидит на тебе верхом и нашептывает твоему стручку, только что посвященному в рыцари, согревает его дыханием, втолковывает ему, что он – кто? Гений. Но Лотто всем нутром знал это издавна. С тех пор как маленьким выступал, стоя на стуле, заставляя взрослых мужчин краснеть и точить слезы. И все ж таки до чего приятно получить этому подтверждение, да еще в такой форме. Под золотым потолком, от золотой жены. Что ж, тогда ладно. Станет он тебе драматургом.
Привиделось, как Лотто, тот Лотто, каким, как ему думалось, он был, встает, тяжело дыша, в гриме, в колете поверх насквозь пропотевшего дублета, и внутренний его рев рвется наружу, когда зрители разражаются овацией. Призраком, покинувшим свое тело, он отвешивает изысканный поклон и навсегда исчезает, пройдя сквозь закрытую дверь квартиры.
Он исчез, и там после него вроде ничего уже не могло остаться. Но все же осталось. Новый Лотто, отдельный от старого, под женой, которая ползет лицом по его животу, сдвигает перемычку своих трусов-бикини, принимает его в себя. Его руки распахивают ее халат, обнажая грудки, похожие на птенцов, а подбородок ее вскинут к потолку, в котором смутно отражаются их тела. И она не молчит.
– Все, – говорит она, в такт словам стуча кулаками в его грудь, – теперь ты у нас Ланселот. Больше никаких Лотто. Лотто – детское имя, а ты не ребенок. Ты, черт возьми, гений, ты драматург, Ланселот Саттеруайт. Мы свое возьмем!
Если это к тому, что жена снова начнет улыбаться ему сквозь свои светлые ресницы и будет скакать на нем, как призовая наездница, то тогда он, конечно, справится. Станет тем, кем она хочет. Он больше не актер-неудачник. Он драматург. Перспективный. Такое чувство, точно обнаружил окошко в темном чулане, где сидел взаперти. И еще что-то возникло внутри вроде боли. Чувство утраты. Закрыв глаза на боль, он двинулся в темноте к тому, что только одна Матильда видела ясно.
4
«Источники», 1999
Все еще во хмелю, он сказал:
– Лучшая ночь в моей жизни. На занавес вызвали миллион раз. Пришли все друзья. И посмотри на себя, красотка. Овации. Постановка вне Бродвея, для знатоков, для ценителей. А бар! А дорога домой, под звездами!
– Слова подводят тебя, любовь моя, – сказала Матильда.
[Неверно. Слова сегодня не подвели. Ценители, высший суд, невидимо расселись по углам зала. Смотрели с пристрастием, пораскинули умом и решили, что это хорошо.]
– Теперь тело берет верх, – сказал он, и она была готова к тому, что он задумал, но, когда вернулась из ванной, он спал, голый, поверх одеяла, и она укрыла его, поцеловала в веки, попробовала, каков на вкус триумф. Насладилась им – и уснула.
«Одноглазый король», 2000
– Малыш, пьеса же об Эразме. Ее нельзя назвать «Онейрой».
– Почему? – удивился Лотто. – Хорошее же название.
– Его никто не запомнит. Никто не знает, что оно значит. И я не знаю.
– Онейрои – сыновья Нюкты, Ночи. Они персонификация снов. Братья: Гипнос, Танатос и Герас. Сон, Смерть и Старость. Это, детка, пьеса о снах Эразма, князя гуманистов! Незаконнорожденного сына католического священника, осиротевшего в эпидемию бубонной чумы в 1483 году. Безответно влюбленного в юношу…
– Да я-то прочла пьесу, я знаю…
– А потом, само слово «Онейрой» кажется мне комичным. Это Эразм сказал, что в стране слепых и одноглазый – король. Одноглазый король. Roi d'un oeil. Онейрой.
– А… – сказала Матильда.
Она невольно поморщилась, когда он заговорил по-французски; в колледже у нее специализация была сразу по трем предметам: французскому, истории искусств и классической литературе.
Темно-фиолетовый георгин в окне, выходящем в сад, блеск осеннего солнца.
Она подошла к Лотто, уложила подбородок ему на плечо, запустила руки в штаны и сказала:
– Что ж. Сексуальная пьеска.
– Да, – сказал он. – А у тебя нежные руки, жена моя.
– Я просто здороваюсь с твоим одноглазым королем.
– О, любовь моя, – сказал он. – Какая ты умница. Это название куда лучше.
– Я знаю, – сказала она. – Пользуйся.
– Ты сама щедрость, – сказал он.
– Только мне не нравится, как твой король на меня косится. Злобно. Своим одним глазом.
– Отрубить ему голову! – сказал он и понес ее в спальню.
«Острова», 2001
– Не то чтобы я с ними согласна, – сказала она. – Но с твоей стороны это было отвязно – в разгар бостонской метели написать о трех горничных в карибском отеле.
Он лежал головой на сгибе локтя, и головы не поднял. Полы гостиной новой квартиры во втором этаже, которую они купили, еще застланы газетами. На ковер денег пока не хватало. Строгий блеск дубовых полов напомнил ему о ней.
– Фиби Дельмар, да-да, – сказал он. – Она ненавидит все, что я сделал и сделаю. Культурный наскок, я не знаю, напористый и визгливый. Но с какой стати эта критикесса из «Таймс» приплела сюда деньги моей матери? Какое это имеет отношение к делу? Я вот сейчас отопление включить не могу позволить себе, ее это волнует? И почему мне нельзя писать о бедноте, если я вырос в достатке? Она что, не в курсе, что такое художественный вымысел?
– Отопление мы можем себе позволить, – сказала она, – а вот кабельное телевидение, пожалуй, что нет. Но в остальном рецензия неплохая.
– Мутная, – простонал он. – Мне хочется умереть.
[Через неделю самолеты пойдут на таран в миле от того места, где Матильда служила, и она выронит из рук чашку на пол; а Лотто, который был дома, напялит кроссовки и пробежит сорок три квартала на север до ее офиса с дверью-вертушкой, влетит туда и увидит, как она выходит через параллельный отсек. Они уставятся друг на друга, выцветших, сквозь стекло, когда она будет снаружи, а он внутри, и он почувствует смутный стыд поперек своей паники, хотя источник его – тот самый момент с интенсивностью его крошечного отчаяния – уже стерся из памяти.]
– Как театрально! – сказала она. – Но Фиби Дельмар победит, если ты умрешь. Нет, ты просто напиши еще, напиши новую.
– О чем? – спросил он. – Я уже выдохся. Иссяк в тридцать три года.
– Вернись к тому, что ты знаешь, – сказала она.
– Ничего я не знаю, – сказал он.
– Ты знаешь меня, – сказала она.
Он поднял лицо, испачканное газетной краской, и заулыбался.
– А ведь правда, – сказал он.
«Дом в роще», 2003
Акт II, сцена I
[На крыльце усадебного дома Оливия в белом теннисном костюме ждет, когда выйдет Джозеф. Мать Джозефа сидит в кресле-качалке, в руке у нее бокал охлажденного белого с содовой.]
ДРИАДА: А теперь подойдите-ка сюда и присядьте. Я рада, что у нас есть минутка поболтать. Джозеф редко приводит домой девушек. Дни благодарения мы с ним, как правило, проводим вдвоем. Семья! Но почему вы ничего не расскажете о себе, дорогая? Откуда вы родом? Чем занимаются ваши родители?
ОЛИВИЯ: Ниоткуда. И ничем. У меня нет родителей, миссис Даттон.
ДРИАДА: Вот еще! Родители есть у всех. Не вышли же вы из чьей-нибудь головы? Тоже мне Минерва! Простите. Может, вам не нравятся ваши родители, да и мне, видит Бог, мои не нравятся тоже, но они у вас есть, это точно.
ОЛИВИЯ: Я сирота.
ДРИАДА: Сирота? И никто не захотел вас удочерить? Такую красавицу? Я в это не верю. Впрочем, вы, должно быть, замкнуты и угрюмы. О да, я вижу, угрюмы и замкнуты. Трудная девочка. И чрезмерно умна себе же во зло.
ОЛИВИЯ [после долгой паузы]: Джозеф что-то задерживается.
ДРИАДА: Мальчик тщеславен. Смотрит в зеркало, корчит рожи, любуется своей красивой прической. [Обе смеются.] В любом случае, вам явно не хочется толковать об этом, и я вас винить не стану. Уверена, рана еще болит, да, дорогая. Семья – это самое важное на свете. Важней ничего нет. Ведь именно семья определяет, кто ты такой. Без семьи ты никто.
[Оливия, вздрогнув, поднимает глаза. Дриада смотрит на нее, широко улыбаясь.]
ОЛИВИЯ: Я не никто.
ДРИАДА: Не хочу вас обидеть, дорогая, но я бы не была так уверена. Вы, конечно, хорошенькая, но вам нечего предложить такому парню, как Джоуи. И да, он влюблен, и что же? Он всегда в кого-то влюблен. И не стоит волноваться о том, что вы разобьете ему сердце. Оглянуться не успеешь, как у него появится новая девушка. Так что – сматывайтесь, и все. Сэкономьте нам время. Пусть он найдет кого-то более… подобающего.
ОЛИВИЯ [медленно]: Подобающего? Вы имеете в виду девушку из богатой семьи? Это забавно, миссис Даттон, потому что семья у меня есть. И по-царски богатая.
ДРИАДА: Вы что, врушка? Потому что либо соврали сейчас, либо врали, когда сказали, что сирота. Впрочем, с тех пор как вы здесь, я так и так не верю ни единому вашему слову.