– Дррруг, – прохрипел он неожиданно почти человечьим голосом.

– Друг? – Я вскинула брови, недоверчиво глядя на плечо.

– Дрруг! – повторил ворон, теперь более уверенно. Он наклонился ко мне и осторожно дернул мою выпавшую из-под апостольника косу. Как будто проверял, можно ли ее распутать.

– Это его имя, – устало произнесла матушка.

Друг снова потянул мое покрывало, и я тихо рассмеялась. Он явно желал больше внимания. Я осторожно почесала птичью шею.

– Ну вот, – сказала я, улыбаясь. – Рада знакомству, Друг.

– Но… Если он говорящий, то может передавать Князю то, о чем мы болтали, – неуверенно предположила сестра. – А вдруг это шпион?

Ох уж вряд ли.

– Схожу отнесу его кому-нибудь, а то он, похоже, потерялся.

– Не вздумай покидать крыло, сестра Мирия, – предупредила матушка.

Я вышла в коридор и неловко вытянула руку. Друг сразу же перебрался с плеча на локоть.

Он был такой красивой птицей. Статной, холеной. И не сказать, что когда-то считался калекой. Я полюбовалась его оперением, хотя рука уже начала уставать от его тяжести. Да и когти у него были очень уж острые.

Когда мы достигли угла коридора, Друг неожиданно встрепенулся. Затем, безо всякого предупреждения, ворон вдруг сорвался с моего локтя. Еще мгновение – и черное облако его перьев исчезло за поворотом.

Я шагнула следом, но тут же остановилась, услышав глубокий, хрипловатый голос:

– А, вот ты где. Снова бросил меня? Я думал, мы друзья.

– Мирррия! – каркнул ворон. – Вирррланд!

Я замерла и стояла ни жива ни мертва. Князь был так близко, всего в нескольких локтях. Мы могли бы столкнуться носами.

Но благодаря тому, что ворон сам вернулся к хозяину, последний ушел, так и не заметив меня.

Повезло. Я не была готова к такой внезапной встрече. На этот случай у меня не было плана. И как же быстро Друг запомнил мое имя! Хорошо, что Князь его не знал.

Шаги постепенно затихли вдали – только тогда я позволила себе выдох.

– Слава Владычице, – прошептала я.

В этот момент у меня появилась одна задумка. Не самая честная. Не самая разумная, возможно. Но хоть какая-то.

Князь, очевидно, в какой-то мере любил своих воронов, особенно Друга. Ему было бы больно лишиться питомца. Поэтому мне захотелось сманить его птицу. Подружиться и приучить к себе, чтобы та как можно больше времени проводила в монашеском крыле, подальше от хозяина.

Я могла бы сделать Князю больно, сыграв на его привязанности. Заставить его тосковать.

Претворять новый план в жизнь я принялась почти сразу, прямо на ближайшей трапезе.

В трапезной царила тишина, нарушаемая лишь шелестом одежды да приглушенным стуком ложек. Сестры сидели ровно, не отводя взоров от мисок. В воздухе витали скудные запахи овощей.

Я украдкой осмотрела стол с котлетами из картофеля и постной луковой похлебкой. Вздохнула.

Ну и чем тут было приманивать ворона? Я сама-то не слишком приманивалась на такое…

Крупная птица наверняка была падка на мясо, а у нас, как назло, начинался пост. Но вот в конце подавали печеные яблоки – их аромат, сладкий и тягучий, плыл по трапезной, так и дразня обоняние. Не то чтобы вороны слыли сладкоежками, но я решила попробовать начать со сладостей. Взяла и спрятала под столом пару яблочных долек. Затем пригляделась к маковому печенью. Приходилось делать из Друга сластену.

Перекрестившись, я аккуратно взяла пару печений и отправила к яблоку. Чувствовала я себя так, словно совершала преступление. Честно говоря, так оно и было. Никому не разрешалось брать еду с собой и кусочничать в кельях.

Стоило ли оно того? Неужели я была готова ради шалости нарушить правила и запреты? Я отмахнулась. Это был мелкий грех. Если вообще грех. Я ведь не ради себя старалась, разве не так?..

Когда трапеза закончилась, я в приподнятом настроении, хотя и делая вид, будто ничего такого не задумала, выскользнула в коридор. У каждого поворота коридора я припрятала крошечные кусочки. Наконец, когда я добралась до своей комнатки, то оставила угощения на собственном подоконнике, а пару крошек положила прямо на полу У двери.

Я приоткрыла ее так, чтобы образовалась узкая щель – ровно такая, чтобы Друг при желании мог пробраться внутрь, но не вызывающая подозрения у прохожих. Мне не было известно, могли ли вороны похвастаться хорошим нюхом, поэтому я уповала на его маленькие острые глазки.

Теперь оставалось только ждать. Гадать, сработает ли план.

Только я присела на кровать и укусила последний кусочек сладкого печенья с маком, который оставила для себя, как…

– Сестра Мирия, ступай молиться, – позвала проходившая за дверью матушка.

Чувство скрытой угрозы шло за мной по пятам, когда я шагала на молитву. Мой поступок казался столь мелким и безопасным, почти детским, но все-таки я попыталась играть с огнем. В этом было что-то будоражащее – соорудить ловушку, словно я затеяла кошки-мышки не с птицей, а с самим Князем… Тревожно, опасно, но я уже все сделала. Глупо было отступать.

6

Тусклый свет лампад мягко падал на скромные, укрытые полотенцами иконы, с которых на меня глядели строгие лики.

Больше всего притягивал, конечно, образ Владычицы. Ее лицо, светившееся каким-то внутренним теплом, было одновременно нежным и измученным. Этот вид всегда заставлял меня чувствовать себя странно.

В писаниях говорилось, что Владычица была когда-то простой человеческой женщиной, верной служительницей Бога-Творца. Ее земное имя давно утратилось во времени. Она была первой, кто обрел дар забирать болезни у других людей. Исцелив целый город, она пожертвовала своей жизнью, и тогда Творец вознес ее к себе, сделав покровительницей всех страдающих, названной Матерью всех несчастных чад.

Ее подвиг дал началу женскому монашескому движению. Сестры-сироты тоже посвящали свою жизнь спасению других. Еще недавно я думала, что все эти истории – просто красивые иносказания, легенды из древних книг и свитков. Но теперь…

Тонкий, почти прозрачный покров лежал на плечах Владычицы, и я невольно коснулась своей накидки, как будто надеялась почувствовать хотя бы тень этой силы на себе. Но вместо этого ощутила лишь ткань, такую же обычную, как и я сама. Я была слабой, лукавой девчонкой, не годной для великих миссий.

Как я могла равняться с Великой Матерью? Почему мне, самой простой из простых, она доверила такую святую ношу? Чувство вины за собственную низость и от несоответствия высоким идеалам почти убивало меня…

Зря я завидовала сестрам в своем родном монастыре. Оказалось, тяжелая работа была куда проще, чем часами стоять на месте, читая от начала до конца страницы из книги. Не привыкшая к службам, я часто запиналась, и мои мысли то и дело убегали куда-то не туда.

Когда матушка Василисса сжалилась надо мной и подменила другой сестрой, я осмелилась спросить:

– А почему все службы и обряды проводятся в обычных комнатах? Где же церковь?

Она обернулась ко мне, вздохнув, как будто давно ждала этого вопроса.

– В замке есть внутренняя часовня, но она закрыта. Заколочена.

– Но почему?! – воскликнула я.

Матушка замялась, словно сама не знала ответа или не могла сказать.

– Князь велел. Такова его воля, дитя.

Ах вот как. Я прикусила губу.

Все, что было чисто и свято, Князь считал чуждым, неприятным. Даже из уважения он не мог заставить себя прийти в часовню и сделать почтительное выражение лица. Поэтому решил просто от нее избавиться.

Мне ужасно захотелось побывать в часовне. Открыть ее и привести в порядок. Теперь я не могла сосредоточиться на службе, потому что погрузилась в эти сладкие мечтания.

Но службу в любом случае вдруг прервали незваные гости.

Матушка успела только повернуться к дверям, когда те распахнулись и в комнату вошли люди Князя. Грубые лица, резкие движения. Они ворвались сюда, словно тишина и серьезность нашего занятия вовсе их не волновали. Мое чувство безопасности и тайный восторг немедленно сломались.

– Кто сегодня? – спросил один из них, и я заметила, как матушка сжалась.

Не желая заставлять ее мучиться выбором, я шагнула вперед сама:

– Сегодня я.

– Дитя… – Матушка Василисса двинулась вслед за мной.

Однако люди Князя остановили ее:

– Ваша помощь не требуется. Она уже делала это и знает все сама. Пошли, сестра.

Итак, когда Князь говорил, что будет ждать одну сестру, он имел в виду именно это.

Одну сестру. Даже без матушки.

Я бросила последний взгляд на икону Владычицы и решительно двинулась за проводниками.

Меня оставили на пороге незнакомого зала. Узкий проход открыл передо мной таинственное пространство с высокими арочными потолками.

В дальнем конце возвышалась огромная многоярусная печь, сама похожая на терем или замок. Ее фасад покрывали замысловатые узоры и резные фигурки. Языки пламени томились в плену искусно выкованной решетки.

Осторожно ступив на вышитый ковер, я направилась к стоящей у огня скамье со спинкой. Князь устроился на покрывающей сиденье меховой подстилке и, по-видимому, вовсю наслаждался теплом.

Даже в рыжих отблесках очага его кожа сохраняла нездоровую, костяную белизну – напоминание о том, что ему пора было передать мне новую порцию своей хвори. Я дрогнула от мысли, что мне самой после этого станет еще хуже. Все, что он накопил, теперь предназначалось мне. Как же этого не хотелось…

Я осознала, что Князь тоже здесь совсем один. Но разве это было прилично?.. Вот так приглашать меня?

– Тебе страшно, монахиня? – раздался его голос, отстраненный и глухой.

Его глаза посмотрели на меня двумя озерами ночи. Я не нашлась, что сказать.

– Ты не ответила. Или в монастыре не учат, как полагается разговаривать с Князем?

– Простите меня. В монастыре не предполагалось, что я когда-либо увижу вас. Я должна была остаться наедине с молитвой, – кротко ответила я.

– Но, как мы видим, воля Владычицы не всегда исполняется, – произнес он, рассеянно скользя по мне взглядом.

– Я не боюсь вас, если вы хотели это знать, – тихо ответила я, задетая тем, как он оскорблял Великую Мать.

Князь слегка поднял бровь, словно мои слова лишь частично коснулись его внимания. Что ж, я ожидала более… яркой реакции. После сцен в тронном зале и в кабинете я была уверена, что он закричит или ударит меня. Но он лишь проговорил:

– Не боишься бледной тени, одетой в черное? Вполне бесстрашная монахиня, получается.

– Ну… я ведь тоже бледная и ношу все черное. Разве вам от этого страшно? – зачем-то спросила я.

На его лице мелькнула слабая усмешка.

– Я в полном ужасе, если не сказать в восторге. Делай же свою работу, сестра.

Разумеется, он не предложил мне сесть.

– Сперва я должна помолиться. Иначе обряд не подействует, – вздохнув, сказала я.

– Молись, если хочешь, – ответил он с равнодушием, переводя взор на пламя. Казалось, он потерял интерес к разговору.

Я закрыла глаза и погрузилась в молитву, искренне надеясь, что слова, которые я шептала под этим мрачным сводом, были способны хоть немного смягчить силу, что ждала возможности обрушиться на меня.

Спустя несколько минут он не выдержал:

– Как долго ты собираешься этим заниматься?

В его голосе сквозило недоумение, как будто он не мог понять, что вообще могло быть важнее, чем его нужда.

– О… Простите, – прошептала я, открывая глаза. – Теперь мне придется начать сначала.

– Ты просто оттягиваешь неизбежное. И можешь пожалеть об этом позже. Поняла?

– Я лишь пытаюсь сделать все правильно. Вы ведь хотели, чтобы лечащая вас сестра действительно старалась. Может быть, лечение было бы успешнее, если бы его проводили… добровольно. Со рвением.