– Нам не нужны свадьбы, сестры, – тихо сказала я. – У нас уже есть семья.

Когда наша процессия вернулась в замок, все сразу же ощутили царившее в нем густое беспокойство. Нас встретил какой-то человек.

– Главный лекарь? – встревоженно спросила матушка. – Что такое? Вы нас искали?

– Сбился с ног, – выдохнул тот. – Куда вы подевались? Вы должны быть всегда под рукой. Князю срочно нужна монахиня.

– Но ведь последний обряд был только вчера… – удивилась матушка. – Мы позволили себе отлучиться, поскольку не ожидали нового так рано.

– У Князя внезапный приступ. Вероятно, нервное напряжение спровоцировало острое ухудшение состояния… Ему всю ночь было худо – бред, лихорадка. Он требует определенную монахиню. Ему нужна некая «любопытная сестра».

Я почувствовала, как вспотели ладони. «Любопытная»… Конечно, он имел в виду меня. Меня охватила смесь страха и внезапной гордости.

– Пойдемте, – просто сказала я.

– Опять сестра Мирия?! – воскликнула матушка. – Но она лечила его только вчера. Это слишком скоро, так нельзя. Я не позволю…

Лекарь резко перебил ее:

– Неужели вы не понимаете? Князю сейчас лучше не перечить. Он не в себе. В таком состоянии он невероятно упрям и скор на расправу. За последнее время у нас уже случилось одно убийство и еще одно покушение. Давайте обойдемся без новых жертв.

Мое сердце забилось чаще. Еще одно покушение?.. Пока нас не было, Князь снова напал на кого-то?

– Все в порядке, матушка, – торопливо заявила я, стараясь скрыть от нее собственный страх. – Мне не так уж и плохо.

Она повернулась ко мне, и сквозь покрывало я ощутила ее настороженность.

– Дитя… – начала она, но затем остановилась, словно подбирая слова. – Ступай. Но после ты объяснишь мне, что происходит.

9

Покои Князя встретили меня густым полумраком. Все окна были закрыты плотными занавесями, не пропускавшими ни единого луча, а воздух полнился запахом запаренных трав. Князь лежал на огромной кровати. Он был почти погребен под горой одеял, укрывавших его по самую шею. Серебряный обруч, прежде венчавший его голову, исчез. Я подошла к изголовью.

Дела его действительно были плохи. Нестриженые черные волосы казались грязными, и несколько мокрых прядей прилипли к блестящему от пота лбу. Вблизи его кожа показалась мне полупрозрачной – под ней пролегали узоры, как подо льдом на замерзшем озере. Тени скорбно очерчивали впалые щеки Князя, будто тот уже перешагнул за грань. Но его веки все еще беспокойно подрагивали, а пересохшие губы кривились от усилий, пока он бормотал какие-то отрывочные, бессвязные слова:

– Вниз… вглубь… так темно… сыро… земля… стылая… корни, черные, цепкие… с-сколько еще…

Я невольно шагнула ближе.

– Этот запах… тлен… черепа с пустыми глазами… тот, кто лежит внизу, он все еще там… знает меня… ждет меня… идти… должен, ведь я…

Холодок пробежал по моей спине от его лихорадочных видений. То, о чем он говорил, живо рисовалось перед моими глазами.

Я поняла, что Князю снился кошмар, и мне следовало попробовать вернуть его в сознание. Но вместо этого я наклонилась так низко, что его обжигающее дыхание коснулось моего покрывала.

– Бледный… пальцы длинные, костяные… глаза… два белых огня, будто колючие звезды… я видел их… видел, но отвернулся. – Его лицо исказилось от боли. – Кресты и иконы гниют… выбрал… сам…

Я нахмурилась. Вот что он видел? Кресты и лики святых, обращенные в прах? И нечто, что таилось в глубине…

Мне вдруг стало жаль его. Пока мы с сестрами наслаждались прогулкой, Князь в одиночку боролся с жуткими порождениями своего разума. Но я напомнила себе, что он заслуживал такого наказания.

– Я должен был справиться… Почему я… не смог…

Плененная его словами, я наклонилась так низко, что покрывало коснулось его лица. Его веки вдруг приоткрылись, и в мутных глазах промелькнул проблеск сознания. Князь постарался сосредоточить взгляд, однако смотрел затравленно, как будто я казалась ему продолжением кошмара.

– Мне конец… – прошептал он.

Сразу захотелось успокоить его, подбодрить. Сказать, что этого не будет. Сейчас он был не Князь, не тиран, а просто человек, потерянный в страданиях. Мне пришлось себе напомнить, что его страдания были вызваны его же собственными темными делами. Недавнего лечения хватило бы на какое-то время, не швыряйся он столами и не затевай поединков с пьяницами.

Охваченная противоречивыми чувствами, я замерла. Внутри меня боролись нежность и ненависть, сочувствие и отвращение.

В итоге я не стала утешать его.

– Та сестра или другая?.. – спросил вдруг Князь, по-видимому, придя в себя.

– Помните мой голос?

– Да.

Он закрыл глаза и замолк на несколько секунд, прежде чем снова посмотреть на меня.

– Черт возьми, этот огонь. Я будто горю изнутри. Скорее забери его.

Я вздрогнула, когда он чертыхнулся. Задумалась, стоило ли делать это сразу. Я ведь еще не получила свою плату – ответ на вопрос. Тем временем его лицо стремительно темнело.

– Бес тебя побери! Почему ты медлишь? Я чувствую, что захлебываюсь собственной кровью. Каждый вдох – как кинжал. Проведи обряд, исцели меня. Мне нужно, чтобы ты меня спасла.

Князь зашипел от боли, которую вызвала эта его тирада. Посмотрел на меня зло и требовательно.

– Вы ведь позвали именно меня… Но тогда вы должны понимать, что любопытная сестра не станет лечить вас просто так.

Он хрипло огрызнулся:

– Мне больно, а ты торгуешься? Ты сводишь меня с ума! Я помню о твоей проклятой награде. Но сейчас у меня нет сил на вопросы. Где твое милосердие, сестра?!

Его слова будто ударили меня. Он совсем не думал о том, что, когда я это сделаю, боль не рассеется просто так. Она перейдет ко мне, и мне самой будет уже не до вопросов… В этом человеке не было ни капли внимания к другим людям.

– Помоги мне и получишь то, что хочешь, – настаивал он. – Слово Князя.

– Ладно…

Я приподняла покрывало и наклонилась к нему. Легонько дотронулась губами до его лба, на этот раз читая молитву про себя. Его кожа плавилась от лихорадки, была влажной и пахла горько. Он слегка поморщился, будто к нему приложили осколок льда. Затем все же расслабился.

– Так… лучше. Не останавливайся, – его голос заставил мое сердце заколотиться чаще.

Было бы приятно помочь несчастному больному, если бы не цена. Обряд не был для меня простым благословением. Он был борьбой. Битвой, на которую я шла, понимая, что вскоре сама займу его место.

На этот раз болезнь переливалась в меня еще охотнее. Будто она начинала меня узнавать, и с каждым разом я нравилась ей еще больше. Я дрогнула от этой мысли.

Нельзя было отрываться. Но мои силы действительно были на исходе…

Князь застонал, когда я внезапно прервала связь.

– Почему ты прекратила? – спросил он с нетерпением.

– Не могу… больше… – ответила я, задыхаясь.

– Как скажешь. Тогда забудь про нашу сделку. Я позову других сестер.

– Нет… – вырвалось у меня. – Не надо.

Я наклонилась снова, хоть все мое естество восставало против. Противилось со всем отчаянием. И все же я себя переборола.

Когда последняя капля лихорадки упала в меня, я произнесла:

– Теперь вопрос, мой Князь.

– Потом, – сказал он отстраненно. – Ты все равно едва соображаешь. А мне нужно поспать.

– Сейчас!.. – воскликнула я, боясь, что Князь обманет меня. – Я столько ради этого терпела.

– Ты – монахиня. Тебе положено терпеть. Так потерпи еще маленько.

Эти бесчувственные слова что-то во мне задели. Я ощутила, как слезы подступили к глазам, но сдержала их, не желая показывать свою слабость. Зря я согласилась сперва провести обряд. Теперь он не собирался расплачиваться.

Горячка болезни и обида вскипели внутри, и я не сдержалась:

– Вы дали мне слово Князя… Так что отвечайте… Что вообще должно было случиться, чтобы кто-то так зачерствел? Как вы стали таким ужасным человеком?!

Темные глаза впились в меня с каким-то разочарованием. Он заговорил сквозь зубы:

– Глупая, глупая сестра. Я же сказал тебе: подожди, обдумай все как следует. Я не собирался нарушать свое слово, просто хотел, чтобы мы поговорили в более подходящее время. Но ты не послушала и потратила свой драгоценный вопрос впустую. Потеряла возможность узнать что-то действительно важное.

Вот тебе твой ответ, – выплюнул он, – я таким не становился. Я был таким всегда. Спроси ты любого в этом замке и тут же узнала бы, что Вирланд родился уже спесивым честолюбцем. Я был ужасным младенцем. Затем ужасным мальчишкой. Ужасным юношей. И стал таким же мужчиной. А сейчас ты поймешь, что я таким и останусь.

Он протянул под одеялом руку и позвонил в подвешенный у кровати колокольчик.

Когда в покои вошли стражники, он сказал им:

– Этой сестре любопытно, как выглядит темница замка.

Прошло совсем немного времени, прежде чем окованная ржавым железом дверь с грохотом захлопнулась за моей спиной. Я осела на пол.

Вот что было моей наградой. Вот как выглядела княжеская благодарность. Холодный пол, затхлое дыхание тесноты да мышиное шуршание по углам.

Кто-то поправился и нежился на белых простынях, а кому-то было велено прозябать в черных от плесени стенах наедине с чужой хворью. Я свернулась на полу, подтянув колени к груди, крепко обняла их и замычала себе под нос, утешая сама себя. К несправедливости и наказаниям мне было не привыкать.

Я потерпела неудачу. Почти дотянулась до раны, почти коснулась ее, но снова вызвала не боль, а ярость.

Однако перед моим внутренним взором еще горела краткая вспышка сожаления, промелькнувшая в пылу гнева Князя. Его приказ бросить меня сюда был призван проучить меня, внушить страх. Но не только.

Он оттолкнул меня. Он защищался. И он… оправдывался. Этого было достаточно, чтобы оставить меня со странным чувством удовлетворения.

И все же я потеряла еще одну попытку, которых у меня оставалось не так уж много. Кто знает, после скольких обрядов я умру? Может быть, и это заточение пережить мне было не суждено.

Зачем я вообще это делала?.. Ради сестер? Я уже и не знала. Почему-то мне было так важно знать его тайны, в то время как каждая секунда, проведенная в его присутствии, убивала меня.

В темном углу собственного сердца я вдруг нашла непривычное чувство. Неведомую привязанность. Этот человек, замкнувшийся в себе, постепенно становился частью меня. Я хотела быть к нему ближе, хотела разгадать его загадки, почувствовать себя необходимой. Тщетное, пагубное желание.

Монахиня уже позволила себе слишком много надежд и теперь платила за них. Я устыдилась себя.

Так мне было и надо.

Я почувствовала неожиданную признательность за собственное заточение, за переданные муки. С готовностью открылась навстречу испытанию.

С каждым вдохом что-то в груди надрывалось, а лихорадка разгоралась все сильнее. Жар обжигал изнутри, стучал в висках, отзывался ломотой в каждом суставе. Я прижалась к холодному камню, впитывая его прохладу как единственную ласку. Моя бедовая голова вдруг позабыла все молитвы. Молись, шептала я себе. Молись и проси прощения у Великой Матери. Но слова не выходили. Вместо этого я стремительно теряла ясность сознания.

Меня вдруг посетила смутная мысль, будто камера вокруг меня была… живая. Будто она смотрела на меня с вниманием, с тихим сочувствием даже. И не только она, весь замок следил за мной, за моими страданиями, и его камни больше не были ни холодными, ни враждебными. Глядя на собственную пленницу, он жалел ее.

– Замок… – прошептала я, сама того не осознавая. – Ты меня видишь?

В тишине мне показалось, что стены ответили мне. Они подхватили мой шепот и повторили эхом, будто в подтверждение.