Варя на миг зажмурилась и мысленно задала вопрос, цела ли девочка. Разумеется, никто ей не ответил, но и неприятной тревоги на сердце не было. Лишь тишина. Словно бы все её беспокойства напрасны и пусты, Ангелу Хранителю лучше знать, как позаботиться о девочке.

Воронцова подняла взор к иконостасу, а затем ещё выше – на паникадило^[22] над головою. Хрусталь и золото блестели в нём ничуть не тусклее, чем в люстрах во дворцах петербургской знати. Вот только символизировали паникадила вовсе не богатства и тщеславие, а Небесную Церковь, собравшую истинно верующих людей.

Её милые подруги – в эту благостную минуту сплошь смиренные – казались Варе добрыми созданиями без греха и злого умысла. Все они воспитаны в строгости. Все стыдливы и праведны, лишены жеманности и кокетства. Разумеется, Воронцова понимала, что с годами многие из них поменяются до неузнаваемости, очутившись в обществе. Но сейчас все они так хороши, что не хочется верить, будто кто-то мог оказаться причастен к пропаже Кэти или взять на душу иной грех.

Эти размышления под чтение молитв и пение хора вдруг прервались сами собой столь же внезапно, как и возникли.

Варя вздрогнула, будто ощутила спиной лёгкое прикосновение, от которого поднялись волоски на коже. Девушка напряглась и осторожно повернула голову, стараясь не вертеться слишком заметно. Такое случалось и прежде, когда, к примеру, Воронцова ловила на себе пристальный взгляд учителя, пытавшегося поймать учениц на списывании, и теперь краем глаза пыталась отыскать причину своего беспокойства. Ей пришлось оглянуться через правое плечо, чтобы наконец понять, кто же наблюдает за ней столь бессовестно вместо того, чтобы внимать богослужению с таким же благоговением, как прочие прихожане.

Он стоял чуть в стороне, возле колонны. Отросшие волосы тёмными кудрями обрамляли загорелое, молодое лицо с резкими, красивыми чертами и премилой ямочкой на волевом подбородке. Юноша был одет скромно. Графитовое пальто на нём выглядело полинявшим, а вишнёвый шейный платок видывал лучшие дни лет этак пятнадцать-двадцать назад. В опущенной левой руке он держал за козырёк снятый с головы картуз. Правой крестился, когда крестились остальные в храме. Но будто отчёта себе до конца не отдавал, что и к чему, как верующий, но малограмотный человек.

Яков. Он поймал Варин взгляд и чуть склонил голову набок. Его губы дрогнули, сдерживая улыбку.

Воронцова признала его тёплые карие глаза тотчас, как заметила. Внутри будто что-то натянулось и завибрировало, как струна. Эта мимолётная, звенящая радость сменилась испугом: узнать Якова могли и другие девушки, видевшие его прежде в сентябре. Кроме того, если он пришёл, это вовсе не значило, что повод действительно благой. Однако оставлять его появление без внимания не следовало.

Варя выждала пять долгих минут, после чего молча взяла у Ирецкой из специальной корзинки три купленные заранее свечки и пошла их ставить. Марья Андреевна на свою воспитанницу едва взглянула: знала, что та возвратится через пару минут, да и в соборе ей ничего не угрожает.

Сердце стучало в груди бешено. Варе померещилось, что голова всё же кружится от запаха ладана и воска. Только бы в обморок не упасть, как тот гимназист.

Она прошла мимо Якова и остановилась под иконой. Медленно поставила первую свечу и перекрестилась. Склонила голову.

– Варвара Николаевна, – с насмешливым укором прошептал за её плечом знакомый голос. – У вас такое лицо, словно вы мне не рады.

– Глупости, – Варя отвернулась так, чтобы её нельзя было увидеть из той части храма, где стояли прочие девушки. А ещё, чтобы Яков не заметил, как запылали у неё щёки. – Вы рискуете. Вас могут узнать.

– Мне это совершенно безразлично.

– Но мне – нет.

– В нашу последнюю встречу вы обещали мне разговор. Признаюсь, я ходил по набережной за институтом не один день. Я бы гулял и дальше, но холодает всё пуще, знаете ли. Если бы вы не посетили сегодня церковь, пришлось бы, наверное, наряжаться горничной и идти в ваш институт, узнавать, как вы поживаете и куда пропали.

Воронцова мельком глянула на его профиль, пока юноша крестился перед иконой. Пыталась понять, к чему тот клонит. Вид у него был сосредоточенный, оттого Варя и предположила вслух:

– Вы за деньгами?

– Что?

Кажется, Яков смутился. Он даже повернулся к ней от неожиданности, позабыв о всякой осторожности. На лице читалось смятение. А ещё отчётливо выделялась свежая ссадина на правой скуле. Наверняка подрался в том же трактире, где работал и над которым проживал.

– За оказанную в сентябре помощь, – напомнила Воронцова и тотчас прикусила язык, потому что к ним вплотную приблизились две пожилые дамы весьма солидного вида и, кажется, приметили их беседу.

Почтенным прихожанкам явно не понравилось вольное общение молодёжи прямо посреди священного места, но Варя торопливо удалилась от них подальше до того, как дамы успели открыть рты. Девушка остановилась у иконы, возле которой никого не было, а её одноклассницы и вовсе терялись из виду за чужими спинами.

Она дождалась, когда к ней снова присоединится Яков, и повторила вопрос:

– Я обещала вам плату за ваше содействие в минувшем месяце, вы ведь за этим пришли?

Юноша поморщился. Смял в руке картуз. Открыл рот, чтобы что-то возразить, но прошедший мимо мужчина случайно задел его плечом и принёс извинения. Когда же Яков снова повернулся к Варе, то сдержанно сказал:

– Если вы стеснены в средствах, это может подождать. Не тревожьтесь.

Девушка искоса глянула на него и мысленно отругала себя за внезапную и столь неуместную радость от встречи с Яковом, а ещё за постигшее её разочарование от осознания: дело вовсе не в его желании встретиться и поговорить, а лишь в денежном долге. Да и ни к чему им друг другу радоваться. Не друзья всё же.

– Вовсе нет, – с нарочитым безразличием прошептала Варя. – Приходите сегодня во время вечерней прогулки в сад за институтом. Скажем, к иве на набережной.

– Где бревно лежит?

Ей показалось забавным, что он помнил про бревно, однако Воронцова сдержала улыбку.

– Именно. Уверяю, что сегодня приду и отдам вам обещанную сумму целиком. Не переживайте, это в последний раз, когда вы из-за меня мёрзнете возле Невы на семи ветрах. Расплачусь, и больше не увидимся.

Яков неопределённо хмыкнул, вроде как усмехнулся. Кивнул.

– Воля ваша, барышня, – он пожал широкими плечами, а потом просто отошёл, уступая место другому прихожанину, который тоже хотел поставить свечу.

Варя сдержалась, чтобы не оглянуться Якову вслед. Отчего-то ей показалось, что она несправедливо с ним обошлась. Впрочем, если он всё-таки придёт за деньгами, она ещё сможет с ним поговорить. А к тому времени подумает, что сказать в здравом уме. Воронцова уже успела себя отругать за столь безжалостные формулировки. В конце концов, Яков ничем её не обидел, напротив, лишь заботился о ней, даже когда она не просила. А та все человеческие отношения свела к деньгам. Жестоко вышло. И её не оправдывало ни смущение, ни переживания за пропавшую Кэти, ни возложенные на её плечи поиски тайника, которые не давали покоя.

Чувство стыда, душное и навязчивое, ожило внутри, когда Варя мысленно повторила всё озвученное Яковом. Он ведь не упоминал денег вовсе. Только отметил, что хотел выяснить, куда Воронцова пропала. Беспокоился. А она про деньги заговорила… Хороша сыщица, ничего не скажешь! Внимательнее нужно быть. Не теряться, как дитя, в беседе. Иначе упустит что-нибудь действительно важное.

Девушка, наконец, перешла к третьей иконе и зажгла оставшуюся свечку.

На сей раз она мысленно попросила, чтобы у неё хватило благоразумия не испортить общение с Яковом окончательно.

Если только он сам не пожелает распрощаться навсегда. Деньги расплатиться с ним у неё были. Варя предусмотрительно попросила у матушки средств на покупку новых книг и заказ учебной литературы на японском. Кроме того, она продала подругам несколько своих французских научных журналов, через служанку заложила совершенно ненужную костяную шкатулку и во время краткой поездки домой на прошлых выходных забрала некоторые свои сбережения. Ей должно было этого хватить.

Почему-то денег было не жаль. Жаль терять человека, с которым её, если разобраться, не связывало ничего.

Быть может, они ещё будут друг другу полезны? Об этом стоило поговорить.

Варя возвратилась к подругам и встала так, чтобы Ирецкая заметила её не сразу. Специально, чтобы классная дама подумала, что Воронцова отлучалась лишь ненадолго. Но Марья Андреевна, кажется, вовсе не обратила на то внимания. Она молилась со всей искренностью глубоко верующего человека.

Глава 5

После службы в храме воспитанницы отправились в столовую. Несмотря на полуденное время, эта трапеза в расписании значилась «завтраком». Сегодня подали кулебяку с курицей и грибами, а на второе – чай и сладкие булочки с изюмом. Проголодавшаяся Варя осталась вполне довольна таким сытным меню. Витавший в воздухе аромат свежей сдобы, который они почуяли ещё в коридоре, лишь усилил аппетит.

Воронцова села между Эмилией и Мариной, что несказанно обрадовало последнюю. Промеж длинными столами, за которыми кушали смолянки, прохаживались классные дамы. Дозволялось прочесть молитву перед едой, но беседовать было нельзя, и всё же Быстрова улучила момент, чтобы радостным шёпотом сообщить Варе:

– Сегодня маменька с папенькой обещали приехать и навестить меня. Только что принесли записку от них.

– Charmante^[23], – улыбнулась в ответ Воронцова.

Она знала, сколь крепко Мариночка любила родителей, однако её отец, статский советник, нечасто бывал в институте, занятый служебными вопросами даже в выходные дни. Обычно Быстрову в дни визитов навещала лишь мать, и девушка не могла сдержать радости оттого, что увидит ещё и папеньку.

Марина дождалась, пока Ирецкая пройдёт мимо, и тихо спросила, чуть склонившись к Варе:

– А что же ваши, приедут сегодня?

Воронцова покачала головой.

– Папа отбыл по делам министерства, а маменька поехала к мальчикам в гимназию.

Старший брат служил в Москве и крайне редко бывал дома. У сестры теперь была своя семья и хлопоты, с нею связанные. Можно было попросить маму забрать её на выходные и навестить вместе с ней младших братьев, но внезапная пропажа Кэти и история с тайником внесли свои коррективы в Варины планы.

– Как жаль, – лицо Быстровой мгновенно приобрело опечаленное выражение. – Хотите, душенька, я возьму вас с собой? Маменька наверняка привезёт конфет. Выпьем все вместе чаю. Мои родители вам всегда рады.

Но Варя лишь ласково улыбнулась и тронула Марину за руку.

– Не тревожьтесь, mon ange. Я найду чем себя занять, уверяю. А вы проведите время с семьёй.

Она умолкла, потому как в их сторону уже шла Марья Андреевна. Наставница чутким слухом уловила чересчур долгие перешёптывания и теперь искала нарушительниц.

Воронцова сделала вид, что занята лишь булкой, которую невозмутимо разрезала и смазала внутри подтаявшим сливочным маслом из общей маслёнки, расписанной сапфирово-синими цветами гжели. Обычно девушек кормили из одинаковой казённой посуды, но в выходные и по праздникам (особенно в семейные дни во время чаепитий) порой баловали красивыми сервизами. Это всегда служило поводом для маленькой радости.

Ирецкая прошла мимо и направилась к учительскому столу, чтобы самой наконец позавтракать. Она села на такое место, с которого было отлично видно всё помещение.

Смолянки вставали рано, в шесть часов. Расписание питания в официальном регламенте обозначалось просто и чётко: в восемь утра – чай с булкой, в двенадцать – завтрак, в пять – обед, а в восемь часов вечера – снова чай. Однако многие девушки ради протеста промеж собой называли приёмы пищи на домашний манер: завтрак, обед, ужин и вечерний чай. Впрочем, особой путаницы это не вызывало.