Про питание в институтах ходили разные слухи, в основном связанные с тем, что в прошлые годы оно было весьма скудным и однообразным. Однако ситуация улучшилась. Мариинское ведомство, отвечавшее за работу учебных заведений и сиротских приютов, строго за тем следило. В последние двадцать лет меню составляли не просто исходя из выделяемых на продукты средств, но руководствуясь современными научными разработками. Учитывали белки, жиры и углеводы. Уменьшали крахмалы. Много внимания уделяли витаминам, столь необходимым растущим женским организмам в условиях повышенной умственной и физической нагрузки. Существовали запреты на некоторые продукты, вроде копчёной колбасы, но покупать еду в буфете или, скажем, получать лакомства и фрукты из дома не возбранялось.

Варя давно привыкла к питанию в Смольном и находила его весьма сносным, а порою вполне даже вкусным. Но одна и та же еда не могла нравиться всем одинаково. Кто-то не любил определённые продукты, имел непереносимости, страдал от болезней, а некоторые девушки попросту отказывались от каких-то кушаний из прихоти. К примеру, София Заревич до слёз не любила печень и даже запах её не переносила, хоть никаких предпосылок по здоровью не имела вовсе. Иные дворянки, вроде княжны Венеры Михайловны Голицыной, соблюдали моду «пренебрегать казёнщиной» и к институтской пище относились крайне критично, даже если к чаю подавали пирожное с кремом.

За порядком в столовой зорко следили классные дамы. Они не только подмечали поведение девушек за столом, но и пресекали капризы, а ещё отвечали за то, чтобы первыми выявить нездоровое состояние у воспитанниц, ведь потерю аппетита в институтах считали ключевым признаком заболеваний и расстройств. Правда, порою отличить простую прихоть от настоящего недуга оказывалось весьма трудно. Находились воспитанницы, которые умело имитировали некоторые симптомы, чтобы день-другой провести в лазарете. Это благое место смолянки промеж собой называли курортом. И горе, если правда откроется.

После завтрака девушки разделились. Одних ожидали встречи с семьями, другие же отправились проводить вакации за выполнением домашних заданий, чтением и рукоделием. Воронцова выбрала для себя последнее. Причём не случайно.

В нужном кабинете сразу после трапезы оказалось совершенно пусто. Ни единого намёка на рабочий беспорядок. Раскроенное бельё лежало на столах аккуратными стопками. На одном из манекенов красовалось намётанное платье, подколотое булавками: видимо, кто-то из девушек собирался продолжить шитьё сегодня. Но более никаких рукодельных заготовок. Все вязания и вышивки убраны по ящичкам и шкафам.

На свежевымытом полу блестела сетка невысохших капель. Она подсказывала, что уборщица ушла совсем недавно и трудится сейчас где-то неподалёку. Стоило поторопиться.

Воронцова оглянулась, убедилась, что коридор пуст, и проскользнула в кабинет. Едва ступая по влажному полу, девушка на цыпочках пробралась к тем шкафам, внутри которых в идеальном порядке хранились изделия младших воспитанниц. Среди них Варя без труда отыскала вещи Кэти. Они теснились в самом углу и будто прятались за бесхитростным имуществом остальных девушек.

На неё сиротливо взирали недовязанные варежки. Те самые, которые они хотели завершить после уроков. От одного взгляда на них сердце болезненно сжалось.

Варя закусила губу и загнала горькое чувство вины, отчаяния и страха как можно глубже, чтобы оно не мешало сосредоточиться. Каждая мелочь могла оказаться важной. Вряд ли полиция не досмотрела личные вещи Челищевой, но всё же была способна не учесть некую важную деталь, которую Воронцова и надеялась обнаружить.

Варежки, наколотые спицами на моток пряжи, напоминали диковинного ежа. Рядом возвышалась аккуратная стопка вышитых крестиком салфеток, а позади, у самой стенки шкафа, за нитками и неоконченными работами пряталась квадратная жестяная коробка от чая. Судя по надписям на английском – заграничный сувенир, в котором девочка хранила личные швейные принадлежности после того, как чай закончился.

Прежде чем достать коробочку из шкафа, Варя опасливо оглянулась. Удостоверившись, что в комнате по-прежнему никого нет, Воронцова извлекла прохладный предмет и сняла тугую крышку. Коробка оказалась лёгкой. Внутри лежало несколько маленьких бобинок с нитками, подушечка для иголок, красивый латунный напёрсток с розочкой, нить с нанизанными на неё пуговицами на манер бус и пара вязальных крючков на дне. Вот и всё. Никаких тайных посланий, двойного дна или нацарапанных под крышкой кодовых шифров. Разве что коробка до сих пор пахла чаем – пряный запах «Эрл Грея» с характерными терпкими нотками бергамота пропитал нитки.

Варя наклонилась и потянула носом. Насыщенный чайный дух, смешанный с шерстью, заставил Воронцову с наслаждением прикрыть глаза.

– Катюшенька тоже любила так делать, – раздался от дверей скорбный женский голос.

От неожиданности Варя едва не выронила коробку. Она боялась увидеть кого-то из строгих инспектрис или ворчливых учительниц, но к ней шла лишь Дарья Сергеевна Груздева, классная дама Челищевой.

Синее форменное платье, как у всех классных дам, лишь подчёркивало бледный цвет лица женщины. Глаза были красны, а маленький нос выглядел так, будто она беспрестанно и нещадно сморкалась. У пухленькой и ласковой Дарьи Сергеевны наставничество над классом Кэти стало первым в её жизни. Прежде она десять лет преподавала в Смольном французский младшим девочкам. Даже у Вари некоторое время вела уроки. С обязанностями классной дамы Груздева справлялась хорошо, с энтузиазмом. Своих маленьких mesdames любила, как родных дочерей, опекала, воспитывала и защищала. Более того, даже многие выходки непоседливой Юленьки Рубинштейн умела обращать в шутку, чтобы проказнице не досталось свыше положенного наказания.

– Pardon, madame. – Варя опустилась в реверансе и поспешила оправдаться: – Подумала довязать для Кэти варежки, которые мы с ней начали. А увидела её коробочку и не смогла не заглянуть. Знаете, в надежде, что открою крышку, а внутри подсказка, где её искать. И сразу она отыщется. И всё будет, как прежде.

Дарья Сергеевна грустно улыбнулась. Она подошла к Варе и бережно взяла из её рук жестяную посудину от чая.

– Шкатулка – так Кэти её называла. – Груздева влажно шмыгнула носом. – Говорила с обожанием: «Моя шкатулка».

Женщина закрыла крышку и ласково погладила выпуклое изображение чашечек и чайника сверху.

– Милое, сентиментальное дитя. Тихое. Безропотное. Никогда бы не подумала, что не смогу уследить именно за ней. Что упущу её.

Сердце Вари сжалось от боли. Она заметила, как глаза женщины вновь наполнились слезами, пока та в печальной задумчивости поглаживала коробочку.

– Дарья Сергеевна, вы не виноваты в случившемся, – горячо заверила её Воронцова.

– Il est possible que vous ayez tort, mon ange^[24], – мелодично прожурчала на идеальном французском Груздева. Она вздохнула и подняла на Варю печальный взгляд: – Я должна была оберегать Кэти, у которой на целом свете никакой родни не осталось. Обязана была показать ей свою любовь и её важность для нас всех. А вместо этого уделяла время одной лишь дисциплине. И даже не сразу заметила, что она отстала где-то по дороге между классами. Я до сих пор не могу понять, как это произошло. Они все были у меня на виду.

Последнее она произнесла совершенно бесцветным голосом.

Варя извлекла из рукава чистый носовой платок и протянула его Груздевой.

– Вот, милая Дарья Сергеевна. Примите, пожалуйста. Прошу вас, не казните себя. Вы не виновны ни в чём.

– Merci, – классная дама поставила жестяную коробку на полку и приняла платок.

– Но почему же вы полагаете, что никого у Кэти не осталось? – как бы невзначай спросила Воронцова, наблюдая за тем, как Груздева рассеянно промакивает глаза уголком платка. – У неё ведь была некая тётушка, подруга матери, если меня не подводит память.

– Тётушка? – Дарья Сергеевна коротко всхлипнула.

– Я могу ошибаться, – Варя сделала вид, что задумалась. – Кажется, Кэти называла её Анной?

– Ах, эта тётушка, – лицо Груздевой просветлело. – Так она ей не тётушка вовсе, а вправду просто подруга покойной Евгении Челищевой. Это одна англичанка, леди Анна Беатрис Хилтон, баронесса Уайтли. В Петербурге она ведёт дела покойного мужа. Своих детей у баронессы нет, но о нашей Кэти она и вправду заботилась как о родной, – классная дама указала на жестяную коробку на полке. – Катенька говорила, что именно тётушка Анна ей этот чай привозила.

Классная дама взяла себя в руки. Она возвратила платок Варе, а шкаф закрыла.

– Леди Анна Беатрис Хилтон, баронесса Уайтли, – вполголоса повторила Воронцова, чтобы лучше запомнить.

– Именно так.

– И что же? Ей сообщили о случившемся? – Варя свела вместе брови, чтобы придать лицу печальное выражение. – Представляю, как она огорчилась.

– Вероятно, – Дарья Сергеевна поджала губы. – Во всяком случае, на письмо из института она не ответила. А передававший его посыльный сказал, что баронесса выглядела растерянной и только заявила, что давно следовало отправить девочку учиться в Лондон. Лондон, представляете? Туда, где эта бесконечная сырость и ужасные запахи круглый год!

Груздева нервно сплела пальцы и пошла по кабинету в сторону корзин с бельём для штопки. Варя последовала за ней.

– Увы, никогда не бывала в Англии. Не берусь судить.

– Поверьте, не много потеряли.

Классная дама приступила к разбору корзины. Она распределяла вещи согласно повреждениям и складывала в стопочки. Воронцова помогала ей без всяких просьб, как привыкший к труду человек. Она взяла на себя чулки, у которых протёрлись пятки или имелись зацепки.

– Но, быть может, и стоило отправить Катеньку туда, – вдруг с болью произнесла Дарья Сергеевна. Её глаза вновь покраснели и наполнились слезами. Губы задрожали. – Подобное решение наверняка сберегло бы мою девочку.

Она судорожно вздохнула, и Варя отметила, какими резкими стали её движения. Пальцы у женщины мелко тряслись.

– А что за дела ведёт леди Хилтон в Петербурге? – спросила Воронцова, чтобы немного отвлечь классную даму, а заодно выяснить побольше.

– Помилуйте, Варвара Николаевна, я не знаю этого наверняка, – женщина тяжело вздохнула. – Кажется, её покойный муж чем-то торговал. Возил к нам то ли приснопамятный чай, то ли пряности. Потом стал вкладывать капитал в нашу промышленность. После его смерти всё отошло леди Хилтон. Но подробностей я не помню, да и вам незачем вникать.

– Вы правы, Дарья Сергеевна. – Варя с покорностью опустила взгляд, притворившись, что её не волнует ничего, кроме растущей горы чужих чулок. – Но, кажется, я что-то слышала об этой баронессе от маменьки. Вроде бы у неё довольно большой дом где-то на Фонтанке.

– Большой, дорогой и очень… хм… английский, насколько я знаю. – Груздева, как ярая обожательница всего французского, недовольно поджала губы. – Красивая и важная леди, у которой никогда не было времени ни навестить Катеньку в институте, ни по-человечески оформить опекунство над ней, чтобы девочка не чувствовала себя сиротой.

Варя хотела возразить, что Кэти о тётушке Анне отзывалась весьма тепло, а о своём сиротстве никогда и слова не говорила. А ещё Воронцова желала узнать побольше об этой таинственной англичанке, которая могла быть так или иначе связана с покойным отцом девочки. Баронесса наверняка была хорошо знакома с Майклом Вудвиллом, хотя могла не подозревать о его шпионской деятельности. Но раз уж они оба родом из Англии, вероятно, имели нечто общее. Здравый смысл нашёптывал Варе, что леди Хилтон способна пролить свет на исчезновение Кэти, а ещё помочь в поисках тайника, если она знала девочку настолько, чтобы разбираться в её привычках.