Тот был в стельку пьян и выглядел жалко. Наорать на него было все равно что пнуть бездомного кота. Тихон никогда не отличался атлетическим сложением или привлекательной внешностью. Небольшого роста, сутуловатый, в отличие от Марка он не был кумиром женского пола. Но он был не лишен обаяния. В его сдержанной, рассудительной манере общаться было что-то притягательное. Признать в опустившемся, помятом субъекте спокойного, эрудированного человека, с которым они дружили, было трудно. Марка снова кольнула совесть, что он написал тот дурацкий рассказ. Но, с другой стороны, это не повод, чтобы так деградировать.

– Какими судьбами? – спросил Марк, словно ничего не произошло.

– Приходил на твою встречу.

– Я тебя не видел.

– Я стоял за стеллажами.

– Отчего вдруг такая скромность? У тебя ведь появились единомышленники, которые тоже считают, что мои романы недотягивают.

– Сейчас речь не о том. Ты выставил меня рогоносцем.

Если бы Марк мог вымарать злосчастный рассказ и навсегда стереть этот поступок из своей биографии! Но кулаками, которыми машут после драки, нужно бить себя по голове.

– Мы об этом уже говорили. Я прилюдно заявил, что этот персонаж не имеет к тебе отношения.

Марк вгляделся в пелену дождя: где же Нина? Не за километр же она машину поставила.

– Ты перешагнул через меня и ничуть не раскаиваешься, – не слушая возражений, гнул свою линию Тихон.

– Я извинился, так? Что еще тебе от меня нужно?! – медленно вскипал Марк.

– От меня ушла жена, – огорошил его Тихон.

Их брак давно катился по наклонной, и все же поворот был неожиданным. Так вот почему Тихон так расклеился.

– Я-то тут при чем? Можно подумать, она прочитала мой рассказ и собрала чемоданы, – встал в защитную позу Марк.

– Почти так. После твоего рассказа мы стали часто ссориться. Поначалу Сима все отрицала, потом заявила, что ты прав, надо было давно сказать, что как мужчина я ее не удовлетворяю. На прошлой неделе она собрала вещи и ушла. Все из-за тебя.

– Если бы ваш брак был крепким, она бы не ушла. Значит, ваша совместная жизнь дала трещину задолго до этого. Рассказ лишь послужил катализатором. Рано или поздно у вас все развалилось бы.

– Да что ты знаешь о нас? Ты что, пророк? Или ты считаешь, что можешь просто так выставить человека на посмешище? Ты прошелся по моей судьбе, сломал все, переступил и пошел дальше. В тебе нет ни раскаяния, ни сочувствия.

– Допустим, я раскаиваюсь. Что дальше?

– Позвони Симе! Попроси ее вернуться! – пьяно всхлипнул Тихон.

С мягким шуршанием к ним подкатил двухместный вишневый «Фиат». Нина! Наконец-то! Марк в который раз подумал, что надо уговорить ее пересесть на колеса поприличнее. Ее букашка выглядела смехотворно, но Нину престиж не волновал, она предпочитала маневренность. Стекло со стороны пассажира плавно поползло вниз. Перегнувшись через кресло, Нина воскликнула:

– Тихон! Где ты пропадал? Давно тебя не видела.

В низком, грудном голосе звучали теплота и неподдельная радость. Сейчас Тихону так не хватало сочувствия и утешения. От такого участия он едва не разрыдался.

Марку стало гадко, будто он столкнул Тихона в сточную канаву. Он поморщился:

– От него ушла жена, и он во всем винит меня.

– Мне очень жаль. Может, все образуется и Сима вернется, – искренне сказала Нина.

– Я хочу, чтобы Марк ей позвонил. Она его послушает, – пьяно пробормотал Тихон.

– Тебе надо домой. Хочешь, я вызову такси? – предложила Нина.

Детский сад. Еще сопли подтирать этому недотепе! Терпение Марка было на исходе. Он сердито бросил:

– Он не дите малое. Сюда как-то добрался – и обратно доедет. – Нырнув в машину, он поднял боковое стекло и скомандовал:

– Езжай.

– Его нельзя оставлять. Посмотри, в каком он состоянии, – возразила Нина.

– Послушай, он должен быть мне благодарен, что его Сима ушла наставлять рога другому. Она переспала со всеми, кто ходит в штанах и имеет яйца. Проспится и поймет, что он от этого даже выиграл. Езжай! – резко приказал Марк.

– Откуда в тебе эта жестокость? Он ведь был твоим другом.

– До тех пор, пока не предал. Он первый воткнул мне нож в спину, Брут доморощенный. Да заведешь ты эту машину?!

Машина плавно тронулась. В заднее стекло Нина увидела, как Тихон бежит за ними, и притормозила:

– Он хочет что-то сказать.

– В очередной раз обвинит меня в том, что я разрушил его жизнь, – язвительно произнес Марк, но стекло слегка опустил.

Холодные брызги ворвались в салон.

– Ты… ты… – срывающимся голосом проговорил Тихон в тщетной попытке найти слова.

– Знаю, я негодяй, растоптавший твой брак, – не удержался от сарказма Марк. – Что-нибудь еще?

Тихон воздел палец к небу и пошатнулся, пытаясь удержать равновесие. Он выглядел как безумец. Нестриженые мокрые волосы прилипли к лицу, покрасневшие от холода уши торчали, делая его похожим на мальчишку. Губы дрожали.

– Я тебя уничтожу, слышишь? Я сделаю это. Я уничтожу тебя так же, как ты уничтожил меня.

Его угрозы звучали смешно, как визг мокрой Моськи.

– Пойди проспись, – процедил Марк и обернулся к Нине: – Мы уедем отсюда когда-нибудь?

Тихон бежал следом и кричал, пока «Фиат» не вырулил на шоссе.

– Ты как будто нарочно наживаешь себе врагов, – с осуждением и горечью сказала Нина.

– Не бери в голову. Тоже мне ангел мщения. Протрезвеет, и вся дурь выветрится из головы, – отмахнулся Марк.

Он в самом деле не верил, что Тихон может чем-то ему навредить, но на душе было так муторно.

Глава 2

Дом, благословенный дом… Марк, не раздеваясь, прошел к бару и плеснул в стакан виски. Не тратя времени на то, чтобы достать лед, он залпом проглотил огненный напиток и налил еще. Теперь можно было бросить кубики льда и смаковать глотки, ожидая, когда наступит благодатный момент и напряжение ослабнет.

Раньше он не понимал, что люди находят в виски. Ему претил запах клопов и лекарства. Он вообще относился к алкоголю довольно сдержанно, и утверждение, что выпивка прочищает мозги, вызывало усмешку. У него все было с точностью до наоборот. Даже от бокала пива он тупел и был не в состоянии работать.

Теперь пара-тройка стаканов виски стали ежедневной нормой. Это пристрастие уходило корнями к первому творческому кризису. Ощутив свое бессилие перед чистым листом, Марк обратился к опыту предшественников. Ему было интересно, что находил в виски Хемингуэй. Ведь недаром классик предпочитал именно этот напиток всем другим. Сначала Марк наливал буквально на два глотка. В голове неизменно мелькала мысль, что водка лучше, но Эрнест водки не пил, и это был неопровержимый довод в пользу виски.

Марк тщетно пытался поймать ощущение, которое прежде приходило без всяких стимуляторов. Он и не заметил, как втянулся. Два глотка превратились в стакан, и это стало неизменным ритуалом. Он перестал замечать отвратительный запах и убедил себя, что виски помогает работать. Алкоголь не давал просветления, но как-то успокаивал и примирял с действительностью. Заливать неприятности вошло в привычку. Не то чтобы это помогало. Скорее, это было плацебо.

– Марк, ты слишком много пьешь, – осуждающе заметила Нина.

– У меня был тяжелый день.

– Что-то в последнее время у тебя легких не бывает.

– Что поделать? La vie est dure ^[1], – парировал он по-французски.

– Скажи это прокладчику дорог, который таскает шпалы.

– У каждого свой крест.

– Да, но только представь, сколько людей с радостью подхватили бы твой.

Нина была, как всегда, права. Но что люди знали о его ноше? Марк остановился в паре метров от панорамного окна. По спине пробежал холодок, желудок свело.

Мало кто знал, что знаменитый писатель страдал акрофобией и тайно посещал психолога. Он стыдился своей болезни, считая для себя всякую слабость недопустимой. Сеансы психотерапии помогали на какое-то время одолеть страх. Бросив вызов своей уязвимости, Марк даже купил статусную квартиру на двадцать третьем этаже. Успешные люди предпочитают селиться выше, подсознательно подчеркивая, что они почти небожители на этой бренной земле. Правда, Марк никогда не подходил близко к окну и не любил летать самолетом, а если приходилось, пил снотворное, чтобы проснуться только по приземлении. После этого голова была чугунная, зато полет проходил легко и безболезненно.

Он заставил себя сделать еще один шаг.

Город простирался у его ног. Он мерцал и перемигивался огнями, словно кто-то щедрой рукой сыпанул светящиеся крошки. Фонари пунктиром вычерчивали геометрический рисунок улиц. По ним ползла змея, сотканная из тревожно-красных огоньков задних фар.

Сверху горящие окна казались россыпью звезд. Мини-галактика. Экзюпери был прав: каждый живет на своей маленькой планете, занятый сиюминутными огорчениями.

Писатель – исключение. Он вторгается в чужие мирки, пропускает через себя беды и радости других. Чтобы выплеснуть историю на бумагу, нужно прожить чужую жизнь. Когда удается погрузиться в работу настолько, что уже не различаешь, где ты, а где герой, наступает момент экстаза. С одержимостью безумца ты отдаешь роману частицу себя, питаешь его своей страстью и болью, как пеликан кормит своей плотью птенцов. И вот уже твоя кровь пульсирует в каждой строке. Только тогда черные буковки на странице обретают магическую силу, а люди рыдают и смеются, повинуясь твоей воле.

Каждый год издаются тонны макулатуры про писательское мастерство. Собранные там советы хороши, но в них нет главного. Они годятся, только чтобы написать очередную поделку, каких на рынке тысячи. Но где найти ту маленькую деталь, которая превращает бестселлер в шедевр? Впрочем, для многих авторов увидеть свою книгу в списке бестселлеров – предел мечтаний. Но таких, как девица с пирсингом, их творения оставят равнодушными. Прежде Марк мог повести за собой любого, даже самого строптивого читателя. Что же случилось теперь?

Перед глазами снова встала сцена, когда Сопля и Длинноволосый уходили со встречи. Эти не простят ему следующей неудачи. В глубине души Марк знал, что они будут правы, и от этого становилось тошно.

А первым начал Тихон с его публичным заявлением, что он стал писать в угоду толпе и что его надо спасать. Спасатель чертов! Распять он его хотел. Марк объяснял это чисто человеческой завистью. Зря он дал Тихону почитать роман, над которым теперь работал. Нельзя изменять своему принципу и показывать незавершенные рукописи даже тем, кто числится в друзьях.

Марк снова осушил стакан залпом, оставив на дне не успевшие растаять кубики льда. Виски не помог заглушить сосущее недовольство от сегодняшней встречи и Тихона с его бредовыми угрозами.

Марк постарался переключиться и думать о хорошем. У него не было повода для уныния. Он стоял на вершине успеха и вполне заслужил это. Закусив удила, он карабкался на эту вершину без страховки и поддержки, надеясь лишь на собственные упорство и талант. Он спал по четыре часа, забывал поесть, терзался над каждой фразой. И вот он здесь, в шикарной квартире, а мир простирается у его ног. Почему же в душе гнездилось чувство, что он с удовольствием вернулся бы в малогабаритную «двушку» в панельном доме, где холл вечно заставлен колясками и велосипедами? Где в ванной отвалилась плитка, обнажив шершавый цемент, а ему было некогда заняться ремонтом. Где на кухне стояла мебель времен царя Гороха. Разрозненные шкафы подпирали друг друга, словно понимали, что им давно место на помойке, и только пофигизм хозяина сохраняет их в квартире.

В те годы Марку было безразлично, какая мебель его окружает. Его всегда отличал хороший вкус, просто мысли были заняты другим. А теперь он стоял у окна, возвышаясь над толпой, которая копошится, пытается чего-то достичь, завидует, обдирает руки и колени в попытке взобраться на олимп. Они даже представить не могут, до чего же тут тошно.

Марк тосковал не по нищете, а по утраченному таланту. Прежде казалось смешным устанавливать ежедневную норму знаков. За письменным столом он погружался в иное измерение и терял связь с действительностью. Теперь взгляд невольно скользил в левый нижний угол экрана: сколько слов нужно еще написать, чтобы чувствовать себя вправе выключить компьютер? Как ленивый школяр за уроками. А текст не прощает такого отношения. Он требует, чтобы ты истекал на страницу буквами, а не считал их.