К Вите тянуло по-другому. Это странно, но я ощущал потребность в том, чтобы позаботиться о ней. В ее холодных, как айсберг, глазах, скрывалось много тайн, которые хотелось разгадать. И пахла она гарденией. Волнительный сливочный запах до сих пор на моей коже. Он вынуждает меня вновь и вновь втягивать носом воздух. Когда сегодня она поранила коленки, волнующий аромат смешался с запахом крови, и я был близок к тому, чтобы навсегда потерять возможность добиться расположения девушки. Еще одна странность – обычно меня не интересует взаимность игрушки, а в случае с Виталиной налицо желание ей понравиться. Пока явно в том не преуспел.

Надо бы выяснить у Оскара, о каком женихе она болтала, посмотреть, что за парень. Узнаю заодно, какой мужской типаж ее привлекает.

Ранним субботним утром большинство людей предпочитают проводить время в своих постелях. Лужиц не исключение. Пришлось будить.

– Эйлертон, ты что-то зачастил, – сонно буркнул журналист. – И зачем окно открыл? Холодно.

– Сегодня день будет теплым, – сел я в кресло, скрестив руки на груди.

– Так то днем, а сейчас утро, – возразил Оскар, не спеша вылезать из-под теплого одеяла. – Не мог через дверь зайти?

– Прекращай ворчать. Диана не любит ворчливых парней.

– Да? – сразу спала сонливость с его лица. – Это она тебя прислала?

– Нет, – пришлось погасить щенячье воодушевление. – Но могу помочь устроить встречу с ней.

– А… Тебе что-то нужно, – догадался он.

– Кто жених Виталины? – не получилось спросить у меня как бы между прочим, вышло требовательно и даже зловеще.

– Отстань от нее, Никлас, – исподлобья взглянул на меня Лужиц.

– А ты можешь от Дианы отстать? – напомнил о его тайной одержимости.

– Ладно, – вздохнул журналист. – Ты все равно узнаешь. Какая разница от кого. – Это Петер Штемпп.

– Сын лавочника? – вспомнил я и старшего Штемппа и его отпрыска, бестолкового парня, прожигающего отцовские деньги. Всех достоинств – он красавчик. Меня разочаровало, что Виталина сделала такой недостойный выбор.

– Он самый, – подтвердил Оскар. – Только я не совсем уверен, что Петер действительно прям жених.

– Что это значит? Не говори загадками, – рассердился на него за такие невнятные пояснения.

– А то, что Штемппы свататься приходили, когда Вита только в Форст вернулась. И господин Фьель дал свое согласие, но с условием, что дочь сначала обучение в семинарии окончит. В общем, этот Петер частенько захаживает сюда, но Виталина с ним холодна. Потому я и не уверен, дойдет ли дело до алтаря. Если она захочет, то уговорит отца отменить свадьбу.

– Так Штемпп – это выбор не самой Виты, а ее отца? – все-таки не ошибся я в девушке.

– Безусловно. Господин Фьель много лет приятельствует с родителями Петера, потому и не отказал.

– Ясно. Можешь спать дальше, а я пошел.

– И как мне теперь уснуть, по-твоему? Разбудил спозаранку, – кинул он в меня подушкой.

Я выставил кулак, ткань наволочки треснула длинным разрезом. Пол стал превращаться в гусиное покрывало.

– Эйлертон, ах ты гад! – спрыгнул Оскар с кровати и швырнул в меня теперь горсть перьев.

Я запрыгнул на подоконник, но последующие слова парня удержали меня от бегства.

– Если уберешь за собой, скажу, где можно Виталину найти.

– А она разве не дома?

– По субботам Вита рано утром уходит в городской розарий, помогает ухаживать за цветами.

– Не зря к тебе приходил, – все же спрыгнул на землю.

– Эй! А перья убрать?

– Попроси служанку.

В такой час в розарии было тихо, если не считать шелеста листьев и трели птах. Целый ботанический сад с петляющими аллеями и укромными альковами.

Виталину обнаружил среди плетистых кустов, длинные ветки с цветами розово-абрикосовой расцветки и темной, блестящей листвой распадались в разные стороны. Девушка обрезала низинные побеги и листья, подготавливая розы к зимовке.

Распущенные волосы лезли ей в лицо, и я, не подумав, отвел пряди в сторону. Пальцы ощутимо кольнуло, а Вита вздрогнула. Я напугал ее. Но мне так понравились ощущения мягких локонов в своих пальцах, что намотал одну прядку на ладонь. Внутри обожгло пламенем. Пламя касалось горла и пробуждало нечто первобытное. Да уж… подобного влечения не испытывал никогда, ни в своей человечьей жизни, ни в иной, бессмертной сущности.

– Ты преследуешь меня? – попыталась отстраниться она от меня, а когда не получилось, попросту взяла и отрезала садовыми ножницами тот локон, за который я удерживал ее.

Светлый шелк так и остался в моей ладони, спрятал его в карман брюк.

– Преследую.

– А зачем?

– Я узнал, кто твой жених, – оставил ее вопрос без ответа. – Тебе не стоит выходить за него замуж. Петер Штемпп разбазарит состояние твоего отца. А если мужчина не обеспечивает женщине рог изобилия, она обеспечит ему изобилие рогов.

– По своему опыту знаешь? – съязвила дева.

– Иногда полезно молчать, фройляйн, – забрал у нее ножницы и отрезал пропущенный ею молодой побег.

– Делаешь мне замечание?

– Нет. Даю рекомендацию.

– Тогда могу теперь я дать тебе рекомендацию? – взяла она инструмент обратно и срезала еще два листа.

– С удовольствием послушаю, – перехватил ее пальцы, норовящие пораниться о бордовые шипы.

– Иди к Диане. Вы с ней отлично смотритесь вместе. Твоя сестра вышла замуж за Феликса. Почему бы и тебе не жениться на его сестре?

– Мне нравятся блондинки, – все еще не отпускал я ее пальчиков из своих рук.

– Попроси Диану перекраситься, – рассмешила она меня.

Не стал говорить, что это не поможет, что не собираюсь жениться на девушке, рядом с которой не обостряются все чувства и ради которой не готов достать луну с неба.

ГЛАВА 5. НАДЕЖДА

Никлас не отставал от меня все утро, разрушив так любимые мною мгновения одиночества, проводимые в розарии, когда большинство горожан еще и не думает просыпаться. Мне нравилось смотреть на то, как хрупкие бутоны распускаются навстречу новому дню, как начинают играть краски на тонких лепестках.

Я приходила сюда каждую субботу. Садовник не справлялся со всеми посадками, потому был рад любой помощи.

– Осенние розы самые красивые, да? – сел вампир на разрыхленную землю напротив меня.

Надо же… не боится замарать своих щегольских штанов, – фыркнула мысленно. Нас разделял теперь куст абрикосовой розы, и это лучше, чем, когда Эйлертон стоит за моей спиной.

– Да, – согласилась с ним. – Осенью красивее. Потому что не выгорают, как летом, остаются яркими.

– Виталина, почему ты здесь? В такой ранний час?

– А ты?

– Хотел тебя увидеть.

– Зачем, Никлас? Зачем шпионишь за мной? Разнюхиваешь информацию обо мне и моем женихе? Мне не нужна дружба с вампиром.

– А я и не ищу твоей дружбы, – нагло, недопустимо глазел он на меня, разглядывал.

– Тогда что? Тебе скучно? Решил развлечься за мой счет?

– Еще предположения?

– Если бы ты был человеком, я бы предположила, что ты попросту влюбился в меня.

– Влюбился? – скользнуло удивление в его голосе. – Влюбился…, – медленно повторил он, словно пробуя слово на вкус. – А если и так?

– Влюбленный вампир? – закатила я глаза.

– Считаешь, так не бывает?

– Все знают, что вампиры не влюбляются в… в еду.

– А еда может влюбиться в вампира?

– Возможно. Ваш вид гипнотизирует, – не стала лукавить. – Вы притягиваете, как нечто запретное и неизведанное. Вы похожи на хищников, то мурлыкающих, то готовых к броску. Всегда в хорошей физической форме. Опасны. А девушкам свойственно влюбляться в опасных типов.

– А ты?

– Я не могу влюбиться в того, кто повинен в смерти моей мамы и моего брата. Ему было всего десять, Никлас, – наверное, впервые взглянула ему прямо в черные глаза. В них клубилась тьма, и мне казалось, она стала глубже и острее, чем прежде.

Я поднялась с коленок, оправила юбку, стряхнула налипшую к ткани землю, намереваясь уходить.

– Подожди, – доля секунды и он уже обхватывает мое запястье, вновь стоит рядом. Слишком близко.

– Ты мог бы не дотрагиваться до меня? – позволил вампир высвободить мне руку. – Лучше вот, сделай полезное дело, – всучила ему ножницы и мешок с обрезанными побегами. – Отнеси в сторожку садовника.

– Я отнесу, – согласился Никлас. – Только, Виталина, ты должна знать, вампиры не убивают детей. Ни я, ни другие не могли навредить твоему брату. В тот день, который вы называете нашествием, мы убили лишь тех, кто направил на нас оружие. Смертей было бы гораздо меньше, если бы в Форсте не стоял тогда прусский гарнизон. Военные могли сдаться, как сделали более умные в иных городах, но предпочли стать нашими жертвами.

– Но как же? – растерялась я. – Мне с самого детства было известно, что моих родных убили вампиры.

– Кто-нибудь может подтвердить, что видел твоих родных мертвыми? Вита, есть свидетели?

– Я… Я не знаю. Не спрашивала. Но пастор Бернар был в тот день на площади. Мне надо поговорить с ним, – подхватила подол и побежала из розария.

Говорит ли Никлас правду? Вампиру нельзя верить. Да вот только… Что, если не врет? Но в таком случае, где мои родные?

Весь путь до кирхи я бежала, провожаемая удивленными взглядами. В Форсте обычно никто никуда не спешил.

От быстрого бега стало жарко, да и утренняя прохлада сменилась теплым ветром. Я остановилась у церковной оградки, сняла вязаную пелерину и оставила ее на резной скамеечке, чтобы не держать в руках.

Вдоль стен краснокирпичной кирхи разросся шиповник, украшая собою довольно-таки аскетичную постройку. Обычно я не сразу входила в храм божий, любила постоять во дворике, вдыхая фруктово-медовый аромат, витающий тут, но сегодня спешно шагнула внутрь.

До моих ушей донеслось неразборчивое кряхтение.

– Отец Бернар?

– Я здесь, милая, – показался пастор в проеме между рядов каменных лавок. Он прикладывал к наливавшейся на виске шишке медную чашу.

– Что это с вами? – помогла ему сесть. – Каким образом?

– Это не образом, Вита. Канделябром, – слабо улыбнулся старик. – Канделябр мне на голову грохнулся.

– Ну, раз вы в состоянии шутить, то все нормально, – присела подле него.

– Ты помолиться пришла, милая? Или так, мимо проходила? Знаешь ведь, как теперь модно стало, считают, будто молитвы и не имеют особого смысла.

– Я так не считаю, Бернар. Но сейчас действительно пришла не для того, чтобы помолиться. Мне нужно кое о чем спросить. Пастор, вспомните, прошу, в тот день на площади, когда произошла бойня, вы лично видели мою маму и брата среди погибших?

– Двадцать лет прошло, милая, – замялся старик, убрал посудину от ушибленного виска, наморщил лоб. – Твои родные не вернулись домой. Но… Нет. Лично я не видел их тел. Виталина, дорогая моя, тебе трудно вообразить, что тогда здесь творилось. Повсюду кровь и пирамиды из мертвых. Живые боялись, что мертвецы начнут оживать. Когда тела сжигали, я читал молитву и впервые перепутал слова. Мне было страшно, как и всем остальным. Тогда всех, кто не вернулся с ярмарки, посчитали погибшими. Откуда вдруг возник твой вопрос? Стоит ли ворошить прошлое?

– Никлас Эйлертон сказал, что вампиры не убивают детей. А Лисандер был ребенком.

– Твой брат мог погибнуть в давке, Вита. Люди метались в те адовы минуты, как полоумные, ничего не соображали, мешали друг другу и давили ближних своих.

– Да… о таком я как-то не подумала, – поежилась от сквозняка и досады. Вспыхнувшая было надежда медленно угасала.

– Замерзла? – не укрылось от Бернара мое движение.

– Немного, – поднялась я с лавки. – Пелерину во дворе оставила. Пойду. Извините, что побеспокоила попусту.

– Я всегда рад дочери моего дорогого друга Фьеля, – заверил Бернар. – Приходи, когда пожелаешь, милая.

На улице поджидал сюрприз. Диана Сворбуж. В неизменном черном одеянии. Сколько же у нее черных платьев? И ведь все разных фасонов. Сегодня платье было с зауженной талией и с вышивкой по подолу. Интересно, во сколько лет она застыла? Больше двадцати вампирше никак не дашь.

Ее взгляд прилип к моему лицу. А в моей голове скользнула мысль, что уж лучше бы на месте Дианы был Никлас. Его взгляд хотя бы не бьет острым штыком, как взгляд этой вампирши.