В тот день с самого утра всё пошло наперекосяк. За завтраком я рассердился на папу за то, что тот съел последние два яйца, мы поссорились, папа обиделся и отказался идти на концерт. Потом я сел не в тот автобус. Вернее, сел-то я в тот автобус, да он поменял маршрут и увёз меня в противоположную от школы сторону. Возвращался я бегом, на трамвае и на маршрутке. Короче, с утра было понятно – день отстой. Что хорошего может произойти в такой отстойный день? И вот тебе новость – моя любимая учительница, которая в меня верила (я уже это говорил, да?), позвонила и сказала, что у неё высокая температура, гепатит, и она, увы, не придёт. От волнения я сходил с ума.

Бабушка, как всегда, говорила мне: «Члены жюри такие же люди, как ты! Они тоже едят, пьют и даже ходят в туалет!» Я смеялся, но легче мне не становилось.

Мысль о шкварках, вернее, о том, что говорил Паша, не давала мне покоя: сколько ещё я буду нервничать? Конечно, и попереживать иногда надо, но когда переживания превращаются в пережёвывание переживаний, в бесконечное повторение отрицательных эмоций, жизнь перестаёт радовать – совсем.

По трём ступенькам я медленно поднялся на сцену. Руки и ноги были холодными как лёд, хотя топили в школе прилично. Внутри у меня тоже было холодно, и всё подрагивало – сердце, печёнка, селезёнка. Я смотрел на свои руки и видел синие, как реки в детских книжках, вены.

– Соль до ре ми-бемоль…

Я сыграл Рондо, как будто это был не я. Как будто вместо меня на стуле сидел бездушный, тупой мальчишка, который не только не тренировался и мазал, мазал, мазал, но к тому же ничего не слышал и не чувствовал. Он – я – ничего не понимал!

Я не хотел продолжать, это было бессмысленно, ведь я уже всё испортил. Я не только потерпел очередную неудачу, мне ещё предстояло довести эту неудачу до логического завершения… И я было принялся за вторую часть – Адажио, – как вдруг понял, что осрамился на весь белый свет. Ведь Адажио – вторая часть, а Рондо – третья. Я готовил на конкурс только две части – вторую и третью. И почему, с какой стати, с какой, чёрт возьми, радости, я решил сначала сыграть Рондо?! К горлу подступила тошнота. Я больше репетировал Рондо, потому, наверное, и начал с него, но теперь это казалось неважным… Нога, стоявшая на правой педали, тряслась, руки не слушались, во рту пересохло. Я схватился за платок, который лежал сбоку от клавиатуры и прикрывал мои наручные часы: 18:30. Через полчаса начинался литературный кружок, который сегодня проводили в Доме творчества и перед которым обещали объявить результаты конкурса «Проба пера» – я отправлял на него своё стихотворение. Бетховен. Бетховен. Шкварки. Стихотворение. Вторая часть. Шкварки. Вторая часть. Мысли роились в голове как стая пчёл или волшебные, взмывшие к потолку… шкварки.

Я сидел за роялем и понимал, что лучше не будет. Сдавайся – не сдавайся, дело не в этом, а в том, что я просто-напросто не способен остановиться. Ни я, ни моя мама, ни моя учительница. Внезапно мне стало ясно, что они лишь прикрываются лозунгом «Не сдавайся!», пытаясь что-то замаскировать – зависимость от успеха, страх разочарования, неспособность принять поражение.

Я вскочил со стула и бегом бросился со сцены. Я хотел успеть на свой кружок.

– Куда ты, Витенька? Ты больше ничего не хочешь нам сыграть? – иронично спросила председательница жюри – пожилая сильно накрашенная дама с шиньоном и в очках с толстыми стёклами.

– Нет! Спасибо! – сказал я и выскользнул из зала.

Паша выскользнул за мной.

– Молодец, молодец, дружище! Так держать!

– Я опаздываю на кружок! Там объявят результаты конкурса, про который я тебе говорил!

– Отлично, мы с папой тебя отвезём! Ты правильно сделал, что бросил дурацкий рояль, надо идти к своей мечте!

Мы прыгнули в машину, не слушая окриков мамы и сетований бабушки, и успели на кружок прямо к церемонии. Мама с бабушкой остались в музыкальной школе – объяснять директору – я не знаю что.

Я знал: так себя не ведут. Я знал: я подвёл маму и учительницу, но я также был уверен: мой главный интерес и главная сила не в музыке. Из четырёх номинантов литературного конкурса я, безо всяких сомнений, отличался самым выдающимся талантом. Мы с Пашей устроились в последнем ряду и затаили дыхание.

– Итак, победителем конкурса в этом году становится… – молодой писатель сделал многозначительную паузу. – Николай Дементьев! Аплодисменты!

Секунду мы с Пашей не двигались с места и молчали. Затем Паша зачем-то спросил:

– Ведь Николай Дементьев – это не ты, да?

А я зачем-то ответил:

– Нет. Не я.

– Ну… – сказал Паша. – Тогда пойдём домой?

– Вообще-то… после этого вручения будет кружок. Так что я останусь.

– Что-о? – возмутился Паша. – Тебя прокатили, а ты остаться хочешь? Опять двадцать пять? Мало тебе музыкальной школы?

– То, что я завязал с музыкалкой, ещё не значит, что я собираюсь сдаться при первой неудаче.

– Эх, не получишь ты, приятель, шкварок. Ни-ко-гда!

Паша похлопал меня по плечу и пошёл домой.

Когда я отзанимался и тоже вернулся домой, меня ждал большой сюрприз. Несмотря на побег из музыкальной школы, на конкурсе за Рондо мне дали третье место. И я подумал: как полезно иногда остановиться… Потом гораздо легче идти вперёд.

Настройщик вселенной

Один музыковед очень хотел настроить… компьютер. Знакомые и друзья объясняли ему, что лучше не надо, мол, лучше настраивай освещение в ванной комнате, настраивай себя на работу или на отдых, настраивай кота Ваську против мышей или мышей против кота Васьки, настраивай – да хоть кофеварку! Но только не компьютер. Компьютер вещь сложная. Для музыковеда непосильная. К тому же музыковеды не настройщики, музыковеды изучают музыку.

– Но ведь компьютер – ядро вселенной! В двадцать первом веке нет ничего важнее компьютера! – говорил музыкант. – Писатель пишет за компьютером, ребёнок играет за компьютером, тётеньки заказывают по интернету свои побрякушки, а дяденьки – свои… Люди смотрят кино по компьютерам, говорят по скайпу по компьютерам, пишут письма по компьютерам, даже я, музыкант, и то сижу за компьютером часами и музыку слушаю по компьютеру… Всё, не хочу быть музыкантом, хочу быть программистом!

Конечно, музыкант шутил. Он вовсе не хотел быть программистом, он хотел быть музыкантом, но больно уж переживал из-за того, что ядро вселенной держат в руках другие люди.

Поскольку никто не подпускал музыканта к компьютерам, он решил всех обхитрить и однажды, когда моей мамы не было дома, зашёл ко мне на чашечку чая. Он притворился, будто бы думал, что мама дома, и принёс ей почитать главу из своей диссертации.

Только мы сели пить чай – началось:

– Ну что, компьютер не барахлит?

– Да нет, с тех пор как вы его в прошлый раз посмотрели… он… – я чуть было не сказал «совсем не работает», но сдержался, – он в прекрасной форме.

– И не зависает?

– Нет.

– И не глючит?

– Нет.

– И что, ни одного вируса не поймал?

– Не-а. Только он, – что поделать, я был болтуном, – не включается!

– Ага! – сказал музыкант, потирая руки, и глаза его заблестели. – Сейчас поглядим.

«Только не это», – подумал я, почему-то представляя себе, как музыкант берёт огромный гаечный ключ и, громко хохоча, разносит мой любимый комп вдребезги.

– Только не это, – сказал музыкант, включив компьютер. К моему удивлению, от одного нажатия кнопки чёрный экран внезапно стал цветным, хотя до этого целую неделю не загорался.

– Вот видите, вы его починили! Давайте лучше выпьем ещё чаю! – радостно предложил я.

Но музыкант был разочарован:

– Нет, это не я… Это он сам… Такое бывает… Ремиссия… Как у больных…

– И что? – я выжидающе смотрел на музыканта, а музыкант напряжённо думал. Наконец придумал:

– А давай я тебе словарь новый скачаю из интернета и установлю?

У меня был словарь, но не обижать же человека!

Минут пятнадцать музыкант пыхтел, краснел и потел. Даже свитер снял. Отдышавшись, произнёс, хлопая грустными глазами:

– Что-то не выходит. Да лучше и не устанавливать пиратскую версию. Знаешь, я тебе очень не рекомендую устанавливать пиратскую версию. То есть мнения могут быть разными, но всё же, по моему опыту… Что бы тут такое покрутить? А хочешь, я тебе снесу этот антивирус и поставлю новый? У меня диск с собой.

Я едва не закричал «Не-е-е-е-ет!», но сдержался и вместо этого нервно забегал вокруг стола. Музыканта было не остановить. Он нажимал на кнопки, словно на клавиши рояля, щёлкал, тыкал, водил пальцами по полю для мышки, хмурился, ахал, охал, вздыхал, его озаряло, потом снова что-то начинало сильно беспокоить, он ёрзал, каменел, оживлялся, восклицал, стирал и восстанавливал, загружал, удалял, изучал инструкции и получал огромное удовольствие от любимого дела, которым совершенно не умел заниматься.

Я мысленно жалел, что не обманул музыканта и не дал ему свой старый окончательно доломанный компьютер, которому уже нельзя навредить. Я не знал, как мне себя вести, ведь не зря нам с детства долдонят: «Занимайся тем, что любишь! Надо любить то, чем занимаешься! Любовь – главное в жизни!» И бла-бла-бла. Передо мной сидел человек, который на моих глазах занимался тем, что любил… И вдруг меня осенило.

– Знаете, Андрей, – сказал я, – пока вы работаете, я вас развлеку. Я вам сейчас сыграю кое-что, недавно выучил в музыкалке…

Андрей кивнул, не отрываясь от компьютера.

Тогда я ушёл в соседнюю комнату (оттуда всё прекрасно слышно), сел за пианино и как давай наяривать пьесу Прокофьева «Прогулка». Я играл отвратительно, громко, грубо, без единого оттенка, неритмично, демонстрируя ужасы техники и слуха. «Десять, девять, восемь, семь… – считал я про себя, – шесть, пять, четыре, три, два, один… хм… странно… минус один…» На этом месте в комнату ворвался музыкант с взъерошенными волосами.

– Перестань! Перестань! Ради бога! Дай-ка сюда ноты.

Я с готовностью освободил место, музыкант сел на вертящийся стул и сыграл мою «Прогулку» – легко, воздушно, виртуозно, без натуги. Это было настоящее шествие кузнечиков и грациозный поклон в конце.

– Тебе надо ещё потренироваться!

– Конечно, – ответил я, а про себя подумал: вот какой я умный, показал человеку, что к чему.

– Знаешь, с компьютером у меня сегодня не заладилось, лучше я его пока оставлю, – вздохнул музыкант.

– Отлично! – радостно воскликнул я. – То есть огромное вам спасибо!

– А вот инструмент… – Андрей сосредоточился, и у меня заранее похолодело внутри. – Инструмент не мешало бы настроить. Да-а, тут я непременно поковыряюсь… Нужна рука мастера!

Быть другим

Все вечно говорят, что надо быть собой. Но собой быть просто невозможно. Если вдуматься, я лично никогда толком не был собой. Я подражал многим героям книг и фильмов, некоторым реальным людям – не всем сразу, конечно, а по очереди, и не целиком и полностью, а в той или иной мере. Это длилось постоянно с самого моего раннего детства. Раньше я подражал супергероям, сейчас переключился на персонажей медицинских сериалов, сильных духом, стойких, уверенных – они, в общем, тоже в какой-то степени супергерои. Я подражаю проницательности хитрых злодеев, спокойствию добродетельных смельчаков, остроумию гениальных одиночек, я даже одеваюсь и выгляжу немножко по-разному в зависимости от того, под кого кошу. Где в этом компоте я, не очень понятно. Может, я – все мои любимые герои? А может, я так ничтожен, что меня вообще нет?

– Ты – это набор качеств, характер, короче говоря, – умничал Паша.

– Ну и как узнать, какой у настоящего меня характер? – я забрался на подоконник с ногами и посмотрел в окно.

– Ну, ты вот подумай… Ты добрый? Хорошо относишься к людям? – Паша сел на пол, прислонился к стене и запрокинул голову.

Я всерьёз задумался. Напрягся. Вспомнил сначала всех, к кому не очень хорошо относился.