– Я тебе не врал.

– Ах так! Ты и теперь продолжаешь врать? – я орал, не обращая никакого внимания на Наталью Ивановну, которая стояла у доски, собираясь начать урок.

– Ладно.

– Что?

– Ладно, – задиристо произнёс Паша, и в классе воцарилась тишина. Все хотели послушать, как Паша признается во вранье. – Я соврал тебе, чтобы тебя проверить. Ты так мечтал услышать из моего рта ложь! Мне было любопытно, как ты отреагируешь, если я тебе навру.

– Ты полный придурок!

– Зато теперь я вижу твою реакцию.

На этих словах я рванул из класса, хлопнув дверью. Весь день на уроках мне было не по себе, я не мог сосредоточиться, ничего не соображал, не знал, как мне себя вести. Когда математичка окликнула меня: «Витя, хватит витать в облаках!» – я совершенно неожиданно для самого себя ответил ей: «Удивительно, что я ещё где-то летаю, а не сплю мёртвым сном. От этих однообразных примеров кого угодно сморит». Меня, разумеется, тут же выставили из класса. Это был последний урок, поэтому я просто пошёл домой, снова и снова прокручивая в голове ссору с Пашей. Однако ушёл я недалеко, потому что прямо на остановке возле школы я встретил Пашу. Я было отвернулся и даже хотел пойти в другую сторону, но он заговорил со мной:

– Я тебе правда не врал.

Я отмахнулся.

– Нет, ну послушай. Я не врал тебе. Я попросил Вику, чтобы она сказала, что у меня был праздник. Я хотел, чтобы ты подумал, что я врал. Я хотел увидеть твою реакцию.

У меня от удивления глаза полезли на лоб.

– Ты что, совсем ку-ку?

– Нет, но ты меня достал со своим враньём. Я хотел доказать тебе, что враньё – это не так уж и весело.

– Поздравляю! У тебя получилось!

– Так ты не сердишься?

– Не знаю. Я только что сказал учительнице, что её урок скучный, и меня выставили. А всё из-за тебя.

– А я только что сказал Наталье Ивановне, что не списывал, хотя на самом деле списывал.

Мы ударили по рукам и запрыгнули в автобус. Я внимательно смотрел на Пашу, и вдруг в мою голову закралось сомнение.

– Слушай, а ты точно не праздновал день рождения?

– Нет. На самом деле я праздновал. Шутка. Но сейчас я вру. А сейчас я не вру, что наврал перед этим, чтобы ты не сердился, что я никогда не врал.

– Я ничего не понял, но предупреждаю тебя, что если ты будешь мне врать, то я тебя убью.

– Ладно. Господи, ну и рубильник!

Признай, признай, признай!

Ничего особенного. Просто Паша вдруг решил провести вечер пятницы без меня. Обычно в пятницу после школы мы идём ко мне домой, смотрим футбол, едим чипсы, попкорн, шоколадки и болтаем. Мы так делаем каждую пятницу с тех пор, как… В общем, уже очень давно. Пропускаем иногда, конечно, но только если кто-то заболеет или если родители меня насильно на дачу увезут. А тут Паша вдруг отказался просто так, якобы без причины.

– Признайся, почему ты решил пропустить пятницу! – пристал я к другу на перемене.

– Да просто так. Хочу поделать что-нибудь новое… – юлил Паша.

– Какое новое?

– Не знаю. Погулять.

– Давай вместе погуляем.

– Я не хочу гулять. Просто сказал первое, что пришло в голову.

– Тогда давай сделаем что-нибудь другое.

– Нет.

– Почему?

Паша покачал головой.

– Ладно, – сказал он. – Я хочу побыть один. Без тебя.

Я внимательно вгляделся в его лицо. Врать он не умеет.

– Признавайся, в чём дело.

– Господи, – вздохнул Паша. – Ну договорился я посмотреть футбол у Виталика дома.

– А мне почему сразу не сказал?

– Ты Виталика терпеть не можешь и теперь будешь его доставать.

Паша был прав. Виталик мне не нравился, а ещё больше мне не нравилось, что он на целый вечер собирался забрать моего друга. Моего!

На следующей перемене я подошёл к Виталику, который сидел на подоконнике и жевал бутерброд с сыром и огурцом. Виталик был толстенький, маленький и ужасно некрасивый. Но учился он прекрасно, и у него было довольно много друзей.

– Значит, вы с Пашей в пятницу вечером смотрите футбол у тебя дома? – я сразу начал с главного.

– Ага, – Виталик продолжал жевать.

– И кто с кем играет?

– «Зенит» со «Спартаком».

– Ясно. И… кто же лучший футболист «Спартака», по-твоему?

Виталик замялся.

– А как вообще зовут игроков? Хоть одного?

Виталик прикусил губу, зажмурился от боли и на секунду замер.

– Ты ведь не смотришь футбол, верно? И вы с Пашей не встречаетесь в эту пятницу?

Виталик закатил глаза.

– Ой, отвалите от меня оба! Он попросил тебе соврать. Не знаю зачем.

Виталик соскочил с подоконника. Прозвенел звонок, начался урок. Но я, разумеется, думал не об уравнениях и дробях, а о том, что́ скрывает мой лучший друг. Что такое страшное он не может мне сказать? Он мне что, не доверяет?

– Ты не доверяешь мне? – запел я свою песенку на последней перемене.

– Доверяю, – Паша улыбнулся.

– Тогда почему ты не говоришь мне, что случилось?

– Не хочу! Я что, должен обо всём тебе докладывать? У меня что, не может быть в организме ни одной молекулы, не изученной тобой? – Паша начинал раздражаться.

– Да-а-а… Биология даром не прошла.

– Ты мне тоже наверняка чего-то не говоришь. Это нормально!

Я задумался. У меня вроде не было секретов от лучшего друга. Разве что…

– Ты прав. У меня есть тайный брат-близнец, тайная жизнь, и я со временем молодею! Хватит чушь пороть! Я тебе говорю абсолютно всё. Хочешь, расскажу о том, как я в детстве писался и как меня это психологически травмировало? – я скорчил ироническую гримасу, хотя знал, что Паша этого не любит.

В общем, домой я вернулся в плохом настроении, пообедал, послушал музыку в телефоне, сел за уроки. Есть ли что-то, чего я не доверяю Паше? Доверять сложнее что-то плохое… Что-то хорошее доверять легко. Когда мне было семь лет, я на даче порвал кружевную шляпку одной гадкой девчонки. Ей было пять. Я порвал шляпку и бросил её в крапиву. Просто так. От злости. Меня потом папа за это чуть не убил. Так… что у меня ещё было плохого? Я раньше часто ссорился с папой, и он меня за уши тянул. Это было больно и унизительно. Ещё я не хочу стать похожим на своих родителей, хоть и люблю их. От этой мысли мне стыдно. Паша всё это знает! Должно быть ещё что-то. И есть. И от меня не убудет, если признаюсь: в прошлом году я влюбился в нашу новую англичанку. Не так, чтобы страдать, но влюбился. Я не говорил Паше, но могу сказать. А вот… я подумал об одной вещи… Да нет, Паша и это бы выдержал. Всё! Я могу признаться во всём. Хорошо, что я не маньяк-убийца.

Я взял телефон и позвонил Паше. Он не ответил. Но я не мог ждать и позвонил ему на домашний. Подошла его мама.

– Ирина Ивановна, здравствуйте! А можно Пашу?

– Да, дружочек, сейчас позову, – я услышал, как Пашина мама шагает по коридору. – Жаль, что у него в пятницу вечером зубной. Ну, посмо́трите свой футбол в следующий раз. Передаю трубочку.

Я разинул рот, словно сам попал к зубному.

– Ну чего? – Паша взял трубку.

– У тебя зубной? Всего лишь зубной?

– Ага.

– А мне ты мозги запудрил, чтобы…

– Ага. Чтобы ты глубоко задумался о доверии и признался мне во всех своих страшных грехах. И особенно в том, что влюблён в нашу училку! – Паша засмеялся. – Жаль, что мама всё испортила. А то ты ведь позвонил, чтобы признаться, да?

– Я не влюблён в училку!

– Значит, есть ещё более страшные тайны? Признай!

– Не-а. Никаких тайн. После врача, кстати, позвони. Признаешься в том, что ты, как маленький, боишься зубы лечить, вот мне ничего и не сказал… Чтобы не пришлось признаваться…

– Я не боюсь! – неправдоподобно возмутился Паша.

– Ага. А я не влюблён в училку.

Мир из ушей

Чего он только не доставал из ушей! И горошины, и монеты, и камушки, и маленькие шурупчики, и насекомых, и даже игрушечных пластмассовых воинов вместе со свитой и гончими собаками. Один раз достал конфету-тянучку со вкусом кока-колы.

Он уверял, что из уха или из носа можно достать что угодно, потому что он изобрёл специальный крючок, похожий на крючок для ловли рыбы, только медицинский, а ещё потому что у него природная ловкость рук.

Я слушал его часами и ни на минуту не отводил взгляда, ведь он рассказывал не просто голосом, а глазами, руками, всеми чертами лица и движениями тела. Иногда его истории были такими забавными, что я не мог перестать смеяться. И хотя я не всегда верил его словам – порой они казались невероятными! – он уверял меня, что когда-нибудь я всё пойму и что каждый анекдот – чистейшая правда жизни.

– Да не может быть! Ты меня разыгрываешь! Я такое видел только в кино!

– Племяша, в жизни всякое бывает. А у нас в Колывани и подавно. В прошлом месяце я вытащил из уха одного мальчугана игрушечный глобус, нашёл в стене собственного дома мешок золотых монет екатерининской эпохи, случайно подстрелил медведя и получил в подарок от нищего, которого встретил на дороге, сто пятьдесят пчелиных ульев.

– Значит, нищий оказался богачом, а твой дом – островом сокровищ?

– А медведь – птицей.

– А можно я приеду в Колывань?

– Не утомляй дядю! – смеялась мама, проходя мимо кухни, и, обращаясь к дяде, прибавляла: – Видишь, какой у нас бурный подростковый возраст – и жить торопится, и чувствовать спешит. Хочет всё и сейчас. Прямо сил нет.

Дядя много ел, много гулял, много говорил, и самого его было много – в шутку я прозвал его дядей Стёпой.

Ночью весь дом сотрясался от его храпа, а днём – от его смеха. Он собирался пробыть до понедельника, и я знал: что-то произойдёт.

Игрушечный глобус, воины со свитой и гончие собаки не шли у меня из головы. Сам я ничего никогда себе не засовывал – ни в нос, ни в уши. Помню, однажды хотел, но бабушка до того меня напугала историей о бусинке, которую засунула в нос да так и не вытащила, что я не решился. Она ходила с бусинкой всю жизнь. Врачи ничего не нашли. Но бабушка говорила, что до сих пор, когда сморкается, чувствует лёгкую щекотку и точно знает: вещь на прежнем месте.

Пока у нас гостил дядя, я плохо спал, просыпался по нескольку раз за ночь – то ли от его храпа, то ли от своей игры воображения. Мне представлялось, что я беру мир и запихиваю его в ухо. Сначала игрушечных солдатиков, одного за другим, потом генерала, «Монополию», телевизор, шкаф с чайным сервизом и мамиными любимыми вазами, затем целую комнату, квартиру, дом, канал, улицу, квартал с машинами и светофорами, крышами и трубами, магазинами и светящимися вывесками, людьми, собаками, полицейскими, врачами, учителями… Я запихивал в ухо парки и музеи, дворцы и аэропорты, вокзалы. Город помещался в ухе целиком, и я переходил к следующему городу, потом очередь дошла до континентов, Европа и Америка расположились совсем близко, Африка подальше, вся планета со своими войнами, президентами, армиями, музыкой и живописью, лесами и джунглями, равнинами и горами погрузилась в моё ухо, а затем и вся галактика, и тут…

Я проснулся и вскочил с постели. Пощупал ухо и понял, что во сне случайно пропихнул в него силиконовый шарик барышей.

Мама причитала, дядя довольно долго возился с крючком. Спросонок никак не мог сосредоточиться.

– Ты же говорил, что можешь вытащить что угодно! Ты же врач! – возмущался я.

– Ты что, специально загнал себе в ухо эту штуку? – возмущалась мама.

– Вы что, не доверяете мне? – возмущался дядя.

– Конечно нет! – отвечал я маме.

– Конечно нет! – отвечала мама дяде.

– Конечно могу! – настаивал дядя. – Откуда угодно можно вытащить что угодно.

И он вытащил из моего уха игрушечных солдатиков и генерала, телевизор и шкаф, квартиру и дом, президентов, армии, континенты, планету и галактику.

Мне стало легче дышать. Я снова отправился в постель. И пообещал больше никогда не засовывать мир себе в ухо.