Джек все помнил, хотя был так мал, что иногда сомневался, не приснилось ли ему это. Группа Брекканов приехала одной зимней ночью. Снег во дворе превращался в грязь под копытами их коней. Мирин спрятала Джека в углу дома, одной рукой прижимая его лицо к своей груди, чтобы он ничего не видел, а в другой сжимая меч. Джек слушал, как Брекканы забирали все, что хотели: припасы на зиму, скот из загона и несколько серебряных монет. Они разбили глиняную посуду, перевернули груды тканей Мирин и ушли быстро, словно находились под водой, задержав дыхание, и знали, что у них есть лишь мгновение до прибытия Восточной Стражи.

Они не тронули ни Мирин, ни Джека, даже не заговорили с ними. Для них эти двое не имели никакого значения. Мирин тоже не бросала им вызов, оставалась спокойна, делая глубокие вдохи, но Джек помнил, как быстро колотилось ее сердце – словно била крыльями птица.

– Почему ты вернулся, Джек? – тихо спросил Торин. – Никто из нас не думал, что ты приплывешь обратно. Мы полагали, что ты начал новую жизнь, став бардом на Большой земле.

– Я здесь ненадолго, – ответил Джек. – Лэрд Аластер попросил меня вернуться.

Брови Торина приподнялись.

– Правда?

– Да. Ты, случайно, не знаешь почему?

– Кажется, знаю, – ответил Торин. – Мы столкнулись с ужасной бедой, коснувшейся всего клана.

Пульс Джека участился.

– Не понимаю, как я могу помочь с набегами Брекканов.

– Дело не в набегах. – Взгляд Торина остекленел, словно воин увидел призрака. – Все гораздо хуже.

Джек почувствовал, как по коже пробежал холодок.

Он вспомнил вкус страха, порожденного островом, чувство потери, когда земля уходит из-под ног. Когда бури могут разразиться в любой момент, люди могут быть доброжелательными в один день и злобными на следующий, а их противоречивая натура становится изменчивой, словно река.

Это место всегда было опасным и непредсказуемым. Чудеса здесь соседствовали с ужасом. Но он не был готов к тому, что сказал Торин потом:

– Наши девочки, Джек. Они пропадают.

2

Иногда Сидра видела сидящий за столом призрак первой жены Торина. Такие визиты случались, когда заканчивался один сезон и начинался другой и в воздухе пахло переменами. Призрак Донеллы Тамерлейн любил нежиться в лучах утреннего солнца, одетый в кожаные доспехи и укутанный в плед, наблюдая за тем, как Сидра, стоя у огня, готовит завтрак для Мэйзи.

Иногда Сидра чувствовала себя недостойной, будто Донелла оценивала, насколько хорошо Сидра заботится о дочери и муже, которых она оставила. Но чаще всего Сидра чувствовала, что Донелла просто составляет ей компанию, настолько ее душа была привязана к этому месту, к этой земле. Женщины – одна мертвая и другая живая – были связаны любовью, кровью и землей.

– Этой осенью придется отправить Мэйзи в школу, – сказала Сидра, помешивая кашу. В домике, припорошенном рассветом, было тихо, и ветер, доносивший утренние сплетни, был едва слышен. Донелла молчала, и Сидра взглянула на нее. Призрак сидел в своем любимом кресле за столом; рыжевато-каштановые волосы струились по плечам, а доспехи так сверкали на солнце, что казались совсем прозрачными.

Донелла была так красива, что порой у Сидры щемило в груди.

Призрак неохотно покачал головой.

– Я знаю, – вздохнула Сидра. – Я учила ее письму и чтению.

Проблема заключалась в том, что все дети острова были обязаны посещать школу в Слоуне, когда им исполнялось шесть лет, о чем Донелла знала, несмотря на то что умерла пять лет назад.

– Есть способ отсрочить это, Сидра, – ответила Донелла. Ее голос был слабым подобием того, каким был при жизни, хотя Сидра тогда даже не была с ней знакома. У обеих женщин были совершенно разные жизненные пути, но, как ни странно, они привели их в одно и то же место.

– Думаешь, мне стоит начать обучать ее своему ремеслу? – с удивлением спросила Сидра, но знала, что именно это имела в виду Донелла. «Я всегда считала, что ты захочешь, чтобы Мэйзи продолжила твое наследие».

Призрак улыбнулся, но в облике скользила грусть, когда восход солнца осветил его.

– Я не вижу, что будущее Мэйзи связано с мечом. Я вижу нечто иное.

Сидра помедлила. Она невольно подумала о Торине, упрямом как бык. В первую брачную ночь они сидели друг напротив друга на кровати, полностью одетые, и несколько часов беседовали о Мэйзи и ее будущем, о том, как будут растить ее вместе. Он хотел, чтобы его дочь пошла в школу на острове, чтобы там ее научили всему: владеть луком и стрелами, читать, писать и считать, точить меч, сбивать человека с ног, молоть овес и ячмень, петь, танцевать и охотиться. Ни разу Торин не упомянул о том, что Мэйзи следует учиться ремеслу Сидры – травам и врачеванию.

Словно почувствовав ее сомнения, Донелла сказала:

– Мэйзи уже научилась многому, наблюдая за тобой, Сидра. Ей нравится ухаживать за садом, нравится помогать, когда ты готовишь свои мази и настойки. Под твоим руководством она могла бы стать великой целительницей.

– Мне приятна ее компания, – призналась Сидра. – Но нужно обсудить это с Торином. – А она не знала, когда увидит его в следующий раз.

Что она знала наверняка, так это насколько Торин предан Восточной Страже. Он предпочитал ночные дежурства, а днем отсыпался в темных тихих недрах замка, потому что хотел оставаться в казармах вместе с другими стражниками. Она понимала его преданность, понимала ход его мыслей – с чего бы, даже будучи капитаном, он должен ночевать дома, когда его стражи спят в казармах?

Изредка он трапезничал с ней и Мэйзи – для них это был завтрак. Но даже тогда его любовь и внимание были сосредоточены на дочери, и Сидра делала все, ради чего он на ней женился, – вела хозяйство и помогала растить ребенка. Время от времени, когда луна еще не успевала полностью взойти, а день закончиться и когда Мэйзи навещала своего дедушку на соседнем крофте, Торин приходил к Сидре. Их связь всегда была спонтанна и коротка, как будто у Торина было всего лишь несколько мгновений, но он всегда был нежен и внимателен к ней, а иногда даже задерживался в постели, перебирая ее спутанные волосы.

– Полагаю, ты увидишь его раньше, чем предполагаешь, – произнесла Донелла. – И он ни в чем тебе не откажет.

Сидра была ошеломлена, решив, что призрак преувеличивает, но потом задумалась: «Когда это я просила Торина хоть о чем-нибудь?» И поняла, что редко.

– Хорошо, – согласилась целительница. – Я вскоре попрошу его.

Входная дверь распахнулась. Донелла исчезла, а Сидра, вздрогнув, обернулась и увидела, что в коттедж входит не кто иной, как Торин, румяный и взъерошенный ветром. Его туника была влажной от росы, сапоги покрыты песком, а взгляд мгновенно нашел Сидру, как будто точно знал, где искать – у огня, за приготовлением завтрака для их дочери.

– С кем ты разговаривала, Сид? – спросил он, нахмурившись и обводя взглядом комнату.

– Ни с кем, – смущенно ответила она. Торин не знал, что Сидра могла видеть Донеллу и говорить с ней, и Сидра не думала, что у нее когда-нибудь хватит смелости, чтобы рассказать ему об этом. – Почему ты дома?

Торин опешил. Она никогда не задавалась вопросом, зачем он пришел. Разумеется, если он был здесь, значит, был голоден после ночного дежурства, хотел поужинать и обнять свою дочь.

– Я решил поужинать с тобой и Мэйзи, – ответил он, понизив голос. – И я не один.

– Не один? – Сидра уронила ложку, заинтригованная. Если бы она этим утром прислушивалась к шуму ветра, то могла бы узнать сплетни, которые он нес через холмы.

Но она была занята призраком первой любви Торина.

Она обошла стол, и ветер взъерошил ее распущенные волосы. Остановилась Сидра в тот момент, когда в коттедж вошел молодой человек, сгорбившись, словно ему было очень неловко. В руках он держал что-то, похожее на инструмент, спрятанный в чехле, и сердце Сидры забилось от восторга, пока она не заметила, насколько он был неопрятен. Не считая пледа Торина, одежда на нем была простой и висела, как с чужого плеча. Он отбрасывал длинную тень, сотканную из беспокойства и негодования.

Но именно ради таких моментов Сидра и жила – чтобы помогать, исцелять и разгадывать тайны.

– Я знаю тебя, – выдохнула она с улыбкой. – Ты сын Мирин.

Незнакомец сморгнул и выпрямился, удивленный тем, что его узнали.

– Джек Тамерлейн, – продолжила Сидра, вспомнив его имя. – Не уверена, помнишь ли ты меня, но много лет назад вы с мамой приезжали на крофт моей семьи в долине Скалистой Гавани, чтобы купить шерсть. Моя кошка забралась на старый вяз в нашем дворе, и ты любезно залез на дерево и вернул ее мне в целости и сохранности.

Джек все еще выглядел озадаченным, но затем морщины на его лице разгладились, и на губах заиграла легкая улыбка.

– Я помню. Тогда твоя кошка чуть не выцарапала мне глаза.

Сидра рассмеялась, и в комнате сразу стало светлее.

– Да, она была старой и капризной, но, кажется, я неплохо позаботилась о твоих царапинах.

В комнате воцарилась тишина. Сидра все еще улыбалась и почувствовала на себе пристальный взгляд Торина. Она перевела взгляд на мужа и увидела, что тот смотрит на нее с гордостью. Это удивило ее. Торин, казалось, никогда не обращал внимания на ее способности к целительству. Это было делом ее жизни, как Восточная Стража – делом его, и они никогда не вмешивались в работу друг друга, за исключением тех редких случаев, когда Торину требовалось наложить швы или вправить нос. Тогда он, пусть и неохотно, но подчинялся ее заботливым рукам.

– Заходи, Джек, – пригласила Сидра, стараясь, чтобы Джек почувствовал себя желанным гостем, и Торин закрыл входную дверь. – Я сейчас подам завтрак, а пока… Торин, почему бы тебе не найти Джеку что-нибудь из одежды?

Торин жестом пригласил Джека проследовать за ним в комнату для гостей. Большая часть одежды Торина находилась в казармах, но свои лучшие вещи он хранил дома, в сундуке, украшенном можжевеловыми ветвями. Здесь лежали туники, жилеты, редкие на острове брюки, а также несколько пледов.

Сидра поспешила накрыть на стол, доставая свои запасы, которые всегда держала под рукой на случай, если Торин неожиданно присоединится к ним. Она поставила на стол вареные яйца, горшочки с маслом и сахарными сливками, круг козьего сыра, горшочек дикого меда, тарелку с холодной ветчиной и соленой сельдью, буханку хлеба, банку смородинового варенья и, наконец, горшочек с кашей.

Она разливала чай по чашкам, когда Торин появился в главной комнате, держа музыкальный инструмент Джека так, словно тот мог его укусить. Сидра уже открыла было рот, чтобы спросить, как Джек оказался в их доме, когда дверь спальни с грохотом распахнулась и выбежала Мэйзи со спутанными ото сна каштановыми кудрями и босыми ногами.

– Папочка! – закричала она и бросилась в объятия Торина, не обращая внимания на инструмент.

– А вот и моя милая девочка! – Торин подхватил ее одной рукой, широко улыбаясь. Мэйзи устроилась на его бедре, обхватив руками и ногами так, словно вообще никогда не собиралась отпускать.

Сидра подошла к ним и осторожно взяла инструмент Джека из рук Торина, слушая, как отец и дочь воркуют друг с другом. Торин расспрашивал о цветах, которые Мэйзи посадила в огороде, о том, как продвигаются ее уроки письма, а затем настал момент, которого Сидра так ждала.

– Папочка, угадай, что случилось.

– Что случилось, милая?

Мэйзи взглянула через плечо и, озорно улыбаясь, встретилась глазами с Сидрой.

«Святые Духи, ох уж эта улыбка…» – подумала Сидра, и ее сердце наполнилось любовью. На мгновение она ощутила к Мэйзи такую нежность, что перехватило дыхание. Хоть девочка и не была ее плотью и кровью, Сидре казалось, что Мэйзи была соткана из ее души.

– У тебя выпал передний зуб! – восхищенно воскликнул Торин, заметив, что улыбка Мэйзи изменилась.

– Да, папочка. Но это не то, что я собиралась тебе рассказать. – Мэйзи улыбнулась ему, и Сидра собралась с духом. – У Флосси родились котята.

Торрин приподнял брови и пристально посмотрел на Сидру. Он чувствовал, что его загоняют в тупик.