– Здесь одна кнопка. Нажмете на нее и ответит Закревский. Подумайте, Павел. Подумайте о том, какое будущее вы строите для себя и что вас ждет на самом деле. Подумайте о маме. Ей нужен здоровый и свободный сын, а не сын в бегах или в тюрьме. Когда будете готовы, позвоните. Но помните, время работает против нас обоих.

Я встала. Он не шевелился, так и сидел, глядя на телефон на столе. Маленький черный прямоугольник, который мог изменить две жизни: его и мою.

– Елена Викторовна, – он вдруг тихо позвал меня, когда я уже подошла к двери.

Я обернулась.

– А что, если вы врете? – в его голосе не было агрессии, только смертельная усталость. – Что, если это провокация?

– Тогда вы ничего не потеряете, – ответила я. – Потому что терять вам уже нечего.

Я вышла из комнаты, не оборачиваясь. В коридоре меня ждал Закревский. Он сидел в углу на пластиковом стуле, читал потрепанную газету. Увидев меня, сложил ее и встал. Он ничего не спросил, только внимательно посмотрел мне в лицо.

– Поехали, – коротко бросил он. – Вы сделали все, что могли. Теперь будем ждать.

Мы вышли на улицу. Осенний ветер трепал мои волосы, и я впервые за много дней почувствовала что-то похожее на облегчение.

– Как думаете, позвонит? – спросил Закревский, когда мы сели в его старенькую «Волгу».

– Позвонит, – ответила я с уверенностью, которая удивила меня саму. – Сегодня вечером или завтра утром.

– Даже так?

– Да, так. Воронов уже принял решение, просто еще не знает об этом, – я посмотрела в окно на серые московские дворы. – Когда он назвал меня по имени-отчеству в конце… это было не концом. Это было началом.

Интуиция подсказывала, что я права.

Первый ход сделан. За ним последуют и все остальные.

Глава 7

Следующие сутки превратились в один длинный, вязкий миг ожидания. Я почти не спала, вздрагивая от каждого звука за окном. Дешевый кнопочный телефон, который дал мне Павел, всё время находился где-то рядом со мной, как неразорвавшаяся граната. Его молчание было громче любого крика. Я пыталась занять себя: разбирала бабушкины книги, мыла окна, даже пыталась чертить на обороте ватмана, но мысли ускользали, снова и снова возвращаясь к испуганному лицу Павла. Я прокручивала в голове наш разговор, анализируя каждое свое слово. Не слишком ли я давила? Не показалась ли неубедительной?

Дважды в день я созванивалась с Закревским. Он был спокоен, как удав.

– Терпение, Елена Викторовна, – говорил он своим хриплым голосом. – Вы ведт доверились интуиции, и она не должна подвести. Волков позвонит, поскольку вы посадили семя сомнения в его душу. Теперь оно должно прорасти сквозь толстый слой страха. На это нужно время. Отчаявшийся человек не принимает быстрых решений. Он должен дойти до самого края, заглянуть в пропасть, и только тогда он будет готов ухватиться за протянутую руку. Занимайтесь своими делами. И не накручивайте себя лишний раз.

Я пыталась следовать его совету. Я снова погрузилась в анализ схемы их аферы, пытаясь предугадать, какие еще ловушки они могли для меня приготовить. Я восстанавливала в памяти структуру финансового отдела, цепочки согласований, вспоминала обрывки разговоров, подслушанных в коридорах. Я работала, потому что работа была единственным лекарством от парализующей неизвестности.

Звонок раздался на исходе второго дня, вечером. Резкая, пронзительная трель кнопочного телефона заставила меня подпрыгнуть. Я схватила трубку, стараясь унять дрожь в руках.

– Слушаю.

– Елена Викторовна? – шепот Павла был едва слышен, он явно звонил из какого-то укромного места. На фоне слышался шум воды, возможно, из ванной.

– Да, Паша. Слушаю.

– Я… я подумал. Я не могу… Это слишком опасно. Марк… он…

– Он что, Павел? – мягко спросила я. – Он узнал о нашей встрече?

– Нет, нет! Но он что-то чувствует. Он стал дерганым, злым. Сегодня вызывал меня несколько раз, спрашивал про какие-то старые отчеты. Смотрел так будто знает.

– Он не знает. Он боится. Потому что его конструкция построена на лжи и на таких людях, как вы. И он понимает, что она может рухнуть.

– Я не могу встречаться, не могу передавать документы, – торопливо шептал он. – Меня вычислят.

– Я не прошу об этом. Пока. Мне нужно только одно, чтобы начать. Имя. Название фирмы, через которую проходили деньги. Вы должны это знать.

В трубке повисло молчание, полное его страха. Я слышала сбившееся дыхание собеседника.

– Павел, это ваш шанс. Первый и, возможно, последний. Просто название.

– «Фин-Стратегия», – выпалил он на одном выдохе. – ООО «Фин-Стратегия». Все платежи шли туда как за «консалтинговые услуги». Директор некий Руслан Тарасов. Говорят, старый армейский друг Марка. Всё, я больше ничего не могу сказать. Не звоните мне. Я сам… если смогу…

Гудки. Связь прервалась.

У меня в руках было первое звено. Не просто догадка, а конкретное название. Я тут же набрала Закревского.

– «Фин-Стратегия», директор Руслан Тарасов, – без предисловий сообщила я.

– Отлично, – голос адвоката оживился. – Это уже что-то. Название говорящее. Сейчас пробью их по базам. Регистрация, учредители, финансовая отчетность, если она вообще есть. А вы, Елена Викторовна, не теряйте времени. Попробуйте вспомнить, фигурировало ли это название где-то у вас в компании. В договорах, в служебных записках, в электронной почте. Любое, даже самое косвенное упоминание.

Мы разделили задачи. Закревский ушел в мир юридических баз и старых связей. Я осталась наедине со своей памятью и ноутбуком.

Я открыла ноут. VPN-сервер в Швейцарии, анонимное облако, пароль из прошлого: и передо мной развернулся мой личный рабочий архив.

Это была моя старая профессиональная деформация, привычка, выработанная годами. Как архитектор, ведущий десятки сложных проектов, я знала цену потерянным данным. Я никогда не доверяла общему корпоративному серверу, где царил вечный хаос из разных версий файлов. Поэтому у меня всегда был свой собственный, идеально организованный архив: личное облако, куда автоматически синхровались все проекты, которые я вела. Я копировала туда не только свои чертежи, но и связанные с ними бюджеты и акты. Не из подозрительности, а из желания защитить свои проекты, свою работу. Марк не знал об этом облаке, я не считала нужным посвящать его в такие мелочи.

До звонка Павла этот холодный цифровой океан данных был моей тюрьмой. Сотни папок, тысячи документов. Чертежи, сметы, договоры, служебные записки. Я была уверена, где-то здесь, в этих терабайтах легитимной работы, спрятана игла их аферы. Но как ее найти? С чего начать?

А теперь у меня есть имя и название фирмы. Теперь я знала, куда копать.

Я попробовала ввести в поиск по файлам «оффшор», «сомнительные операции», «откат». Бесполезно. Ольга была слишком умным юристом, чтобы использовать такие слова в документах.

Час за часом я просматривала тысячи документов, используя поиск по ключевым словам: «Фин-Стратегия», «Тарасов». Результат был нулевой. Предатели оказались слишком умны, чтобы оставлять такие явные следы.

Это был тупик. А мне была нужна передышка.

Одевшись потеплее, вышла из дома.

Я не спеша дошла до небольшого парка. Осень здесь пахла влажной землей и горьковатой прелой листвой. Воздух был холодным и чистым, он обжигал легкие и прояснял мысли, забитые схемами, планами и страхом.

Я шла по шуршащему ковру из золотых и багряных листьев. Ветер срывал с деревьев последние, самые упрямые из них, и они кружились в медленном, прощальном танце. Эта увядающая, но величественная красота резонировала с моим состоянием. Что-то внутри меня тоже отмирало, сбрасывало всё лишнее, готовясь к долгой, холодной зиме.

Неподалеку виднелся шпиль главного корпуса МГУ. И эта архитектурная доминанта, как маяк, потянула за собой волну воспоминаний. Я вспомнила себя двадцатилетней, стоящей на пороге другого, не менее величественного здания – моего архитектурного института.

Я не была просто хорошей студенткой. Я была одержимой. Архитектура была для меня не профессией, а языком, на котором я говорила с миром. Я дышала линиями, мыслила объемами, видела сны в виде чертежей. Ночами, когда другие готовились к экзаменам, я могла до рассвета сидеть над проектом, ища идеальное сопряжение балки с опорой или выверяя до миллиметра угол падения света в будущем атриуме. Это было чистое, незамутненное творчество.

Мои проекты побеждали. Сначала на институтских конкурсах, потом  на всероссийских. А на пятом курсе я взяла гран-при на международной олимпиаде молодых архитекторов в Праге. Мой проект общественного центра – смелый, асимметричный, с использованием «зеленых» технологий – произвел фурор. Я помню тот момент. Овации, вспышки камер, тяжелая бронзовая статуэтка в руках. Я чувствовала себя всемогущей. Я могла строить целые миры.

Именно там, на банкете после награждения, я и встретила Марка. Он не был архитектором. Он был из другого мира – мира финансов, маркетинга, мира, где идеи превращались в деньги. Он подошел ко мне, улыбаясь своей обезоруживающей улыбкой, и сказал фразу, которая тогда показалась мне гениальной:

– Вы создаете поэзию из стекла и бетона. А я могу сделать так, чтобы эти стихи прочитал весь город.

Он не говорил со мной о конструкциях или материалах. Он говорил о наследии, о влиянии, об изменении городского ландшафта. Он восхищался не моим талантом как таковым, а его потенциалом, его рыночной стоимостью. Он смотрел на меня, как на неограненный алмаз, и уже подсчитывал, сколько будут стоить бриллианты, которые из него получатся. И я, опьяненная успехом и его вниманием, поверила, что мы смотрим в одну сторону. Я думала, что нашла не просто мужчину, а партнера, который даст моим мечтам крылья.

Я влюбилась в него. Марк был человеков мега харизматичным, он умел ухаживать так, что от счастья кружилась голова. Да и в браке остался всё таким же очаровательным… мерзавцем. Я верила ему, во многом на него полагалась, помня завет: мужчина – глава семьи.

Остановившись посреди парковой аллеи, закрыла глаза. Ветер пробирал до костей. Воспоминания были такими яркими, словно всё произошло буквально вчера.

И в этой осенней тишине, вдали от планов мести и юридических стратегий, до меня наконец дошла истинная причина его поступка. Та, что лежала глубже денег. Глубже другой женщины. Глубже всего.

Деньги и бизнес были лишь инструментом, поводом. Ольга была лишь удобным соучастником, тоже завистливой и ведомой. Настоящая причина была во мне. В той двадцатилетней девочке, выигравшей олимпиаду в Праге.

Марк не умел создавать. Он был гениальным продавцом, манипулятором, организатором, но сам он не мог породить ни одной оригинальной идеи. Он мог только упаковывать и продавать чужие. И моим главным талантом он пользовался много лет. Он был продюсером при гении, и эта роль его устраивала, пока она приносила славу и деньги, которые он считал своими. Он построил свою империю на моем фундаменте, и весь мир видел в нем создателя.

Но в глубине души он знал правду. Знал, что без меня он никто. Просто отличный менеджер. Эта мысль, этот червь сомнения в собственной значимости, годами подтачивал его изнутри. Мой талант был его главным активом и его главным проклятием. Он напоминал ему о его собственной вторичности.

Зависть. Она толкает людей порой на ужасные поступки.