* * *

Бабушка специально водила ее по городу и учила смотреть разные Отражения. И, конечно, отвечала на сотни вопросов, которые появлялись у Холли.

– А почему обычно светлые отражения просто Светлые, такие, как будто белые, только бледные, а у мамы – бледное, но немножко золотое, а у тебя – такое яркое и серебряное?

– Так и есть – умница, Цветочек, ты правильно заметила. У обычных людей светлые отражения белые.

– Значит, вы – необычные люди?

– Мы, Цветочек.

– И я тоже? А почему я не вижу…

– Потому что свое отражение ты увидеть не можешь. И уж тем более в зеркале ты его не рассмотришь, не пытайся, – бабушка Берта усмехнулась. – В зеркалах бывают совсем другие отражения. А посмотри теперь на меня.

– Ой!

– Видишь? – Берта Аскольдовна довольно улыбнулась.

– Ты стала… То есть твое Отражение стало как обычное… как у обычных людей – просто Светлое и тусклое…

– И твое теперь такое же, Цветочек. Пока на тебе браслет, который я тебе дала. Он прячет тебя, делает обычной. Не снимай его никогда. Только если ты уверена, что осталась одна и никто тебя не увидит.

– Почему?

– Потому что Истинное зрение есть не только у нас с тобой. И не нужно, чтобы кто-то знал, какая ты на самом деле. Есть существа, которые… охотятся на нас… И если они возьмут твой след, от них уже будет невозможно спрятаться. И очень трудно спастись. Не бойся, Цветочек, – бабушка обняла Холли, погладила по голове. – Я тебя не хочу пугать, но нужно, чтобы ты это знала. Если ты не будешь снимать браслет, тебя никто не увидит.

Холли задумалась, осторожно перебирая тонкие нити своего браслета. Они были странные – прохладные и одновременно теплые. Серебристые, из лунного света, скользили между пальцев невесомо, будто и вправду лучи света, которые невозможно поймать и удержать. А черные были шершавыми и мягкими, как настоящая шерсть, и даже теплыми на первый взгляд, но чем дольше задерживаешь их в руках, тем холоднее они становятся, так, что кончики пальцев начинают постепенно неметь.

– А у папы тоже есть такой браслет?

– Да, – чуть помедлив, ответила бабушка.

– И он тоже… знает? – удивленно спросила Холли.

– Нет, – опять замявшись, ответила бабушка. Заметила вопросительный взгляд внучки и неохотно пояснила: – Знал. Когда-то. Теперь забыл.

– Как можно такое забыть? – изумилась Холли.

– Можно забыть что угодно, – бабушка мягко улыбнулась, и Холли показалось, что она – что-то скрывает? Или не хочет объяснять?

– Это – вопрос времени и желания. Или нежелания, – туманно сказала Берта Аскольдовна. И тотчас пресекла дальнейшие расспросы: – Мы отклонились от темы, милая. Ты хотела еще что-то спросить про Отражения?

Холли хотела спросить про папу, но поняла, что бабушка сейчас ничего не скажет. Может, когда-нибудь потом? Надо будет обязательно спросить ее еще раз. К тому же про Отражения тоже было очень интересно.

– Значит, – нахмурившись, уточнила Холли, – светлые отражения могут быть разными – просто белыми у обычных людей, золотыми и серебряными… у необычных?

– Верно.

– А Темные? Почему они одинаковые?

– Потому что свет может быть разный, а тьма – это всегда тьма. Но они неодинаковые, Цветочек. Пойдем прогуляемся. Проедем, пожалуй, в метро. И я тебе покажу. Только запомни кое-что сначала. Я покажу тебе, на что смотреть, но ты должна будешь смотреть очень осторожно. Не привлекай внимание. Если испугаешься – не показывай этого. Справишься? Или отложим на потом?

Холли быстро закивала. Потом, сообразив, что бабушка может не понять, на что она отвечает, сказала:

– Справлюсь. Конечно.

Хотя на самом деле ей было немного страшновато. Но и очень интересно – что это за Отражения, которых можно так сразу испугаться? К тому же бабушка Берта ведь рядом – что такого может случиться?

Как оказалось, бабушка предупреждала не зря. Сама Холли, наверное, не различила бы эту Тень. В вагоне было много народа, люди стояли вплотную друг к другу, они смешивались с Отражениями и Тенями, и ничего было толком не разобрать. Холли очень не любила такие толпы, у нее от всего этого кружилась голова, иногда ее немного подташнивало, и она старалась смотреть куда-нибудь в сторону – в стену или на пол, только не на людей. Поэтому сама, без бабушки, она бы ничего не разглядела.

В первый момент Холли решила, что ошиблась. Потому что так не бывает. Но потом тот – человек? – вышел из вагона, и бабушка, легонько подтолкнув Холли, шагнула следом. На середине платформы толпа немного поредела, и тут все стало видно отчетливо. Холли с трудом сдержала вскрик. Берта Аскольдовна как-то почувствовала ее ужас заранее – и предупреждающе сжала ладонь. А потом и вовсе приостановилась и повернула к эскалаторам, ведущим на поверхность. И вовремя: жуткий тип, от которого Холли не могла оторвать глаз, будто почуял ее внимание и быстро обернулся, шаря взглядом по толпе. Но бабушка уже уводила Холли прочь.

На эскалаторе она обняла ее за плечи, прижала к себе, и только тут Холли поняла, что дрожит.

Все так же, крепко обнимая, бабушка отвела ее в сторонку от выхода, к лавочке под деревьями.

– Дыши, – сказала ей бабушка. – Смотри на небо, считай листья. Смотри, какие они красивые, когда сквозь них светит солнце.

Холли послушалась. И через несколько жадных и глубоких вдохов ей стало получше, ледяной липкий ужас немного отступил, и она смогла говорить.

– Что это было? – дрожащим шепотом спросила она.

– Мы чувствуем перед ними безотчетный ужас, – мягко сказала бабушка, согревая в своих ладонях застывшие пальцы внучки, – от одного присутствия. Нам даже необязательно их видеть. Это защитная реакция, инстинкт, потому что они опасны для нас. Потому что они умеют нас видеть. Инстинкты полезны – в общем. Они заставляют вовремя почуять опасность и убежать. Но не сейчас. Не для тебя. Поэтому тебе нужно учиться с ними бороться. Пока на тебе браслет, ты невидима. Запомни это. И не забывай даже тогда, когда тебе становится страшно так, как сейчас. С этим страхом надо уметь справляться. Если ты не будешь бояться, они не смогут тебя почуять. И тогда ты будешь невидима по-настоящему. Понимаешь?

– Кто они? – сглотнув, спросила Холли. Она не хотела знать ответ. Она бы хотела просто сидеть на этой лавочке, смотреть на зеленые листья, чувствовать ветер на лице. И никогда не видеть того жуткого типа, который сейчас ехал в темном тоннеле под землей – Холли надеялась, что куда-нибудь подальше отсюда. А еще лучше было бы вообще не знать, что такие существуют. Такие, перед которыми Холли испытывает «безотчетный ужас».

– Что ты видела? – спросила Берта Аскольдовна.

– У этого… – начала Холли и запнулась. Несмотря на его внешнее, видимое всем прочим, лишенным Истинного зрения, сходство с людьми, она не смогла назвать его человеком. – У него не было Отражения. Светлого отражения, я имею в виду. А его Тень… его Тень была как зверь. Как чудовище… – совсем тихо закончила она и посмотрела на бабушку с отчаянной надеждой, что та переубедит Холли, объяснит, что с перепугу она разглядела что-то не то.

– Да, – сказала бабушка. – Ты увидела верно.

И улыбнулась. Холли вздрогнула от ее улыбки.

– Умница, Цветочек. Времени было мало, ты испугалась, он едва тебя не почуял, но при этом ты все увидела верно. Это хорошо. Нужно будет еще немного потренироваться, чтобы ты научилась не бояться в их присутствии.

– Нет! – Холли с ужасом посмотрела на нее. – Только не заставляй меня встречаться с ним снова!

– Необязательно с ним, – опять улыбнулась Берта Аскольдовна. – Есть и другие. В чем прелесть большого города – тут можно найти кого угодно. И с таким же удовольствием потерять, – непонятно добавила она, но Холли не обратила на это дополнение никакого внимания, поглощенная страхом.

– Пожалуйста, – пролепетала она, – не нужно…

– Цветочек, – голос бабушки был мягким, но Холли с отчаянием узнала эту интонацию, которая означала, что переубедить Берту Аскольдовну не выйдет. – Это необходимо. Тебе нужно научиться. И когда-нибудь это умение спасет тебе жизнь. Иначе нельзя, поверь мне. Мы не будем торопиться и делать это прямо сейчас. Позже, когда-нибудь. А сейчас отдохнем. Поедим мороженое?

* * *

Теперь Холли не умела видеть Отражения, но могла поспорить, что у типа, который пялился на бегущих школьников, не было Светлого. А его Тень была похожа на звериную. И он не был человеком, разве что только с виду.

Ужас в первое мгновение чуть не лишил ее сил и дыхания. Но в следующий же миг, почти не задумываясь, Холли одним быстрым мысленным движением отодвинула этот ужас в сторону. Совершенно так, как учила ее бабушка. Материализуешь – потом нейтрализуешь. Звучит заумно, но на самом деле проще простого. Нужно просто представить свой страх в виде какого-нибудь объекта – то есть предмета или животного. Например, пушистого, дрожащего от страха кролика. И – вместо того, чтобы занимать весь мир, он превращается всего-то в маленький белый меховой комочек. Мило и даже немного смешно. А с кроликом уже можно сделать что угодно. Посадить в клетку и задвинуть ее куда-нибудь в угол, с глаз долой, пусть себе трясется там от страха сколько угодно, не мешая тебе. Или – высший пилотаж – накрыть кролика шляпой – и вуаля, изящное движение тонкой бабушкиной руки, фокус-покус – вместо кролика под шляпой оказывается, скажем, бумажный цветок. Или револьвер, которым можно застрелить то, что тебя пугает. Все эти манипуляции только сперва звучат слишком долго, а потом, когда набьешь руку, все получается само собой, в один момент.

Поэтому уже через пару секунд Холли выровняла дыхание и чуть прибавила темп, догоняя основную толпу медленно трусящих одноклассников. Лучше спрятаться среди них, на всякий случай. Конечно, если она не боится – значит, Зверь ее не почует. А раз не почует, значит, и не увидит…

И тут ужас едва не лишил ее дыхания во второй раз. Увидит! Идиотка, он же сейчас может ее увидеть, потому что Холли сняла браслет, несмотря на предупреждение бабушки! Чувствуя холодеющим затылком жадный взгляд Зверя, Холли нащупала в кармане гибкую змейку браслета. Ее пальцы тряслись. Не останавливаться. Пока она в толпе и все двигаются, он не разберет, где тут чье отражение. Не паниковать. Пока она не боится, он не сумеет ее почуять. Не уронить браслет. Завязать его, очень аккуратно, незаметно и быстро – чтобы Зверь не успел понять, что к чему. Не оглядываться. Стоит ей хотя бы раз покоситься в его сторону – и он поймет, кто она такая. Бежать дальше, как ни в чем не бывало, не меняя темп, не сбивая дыхание. А потом, на следующем круге, можно будет посмотреть на него мимоходом, ни в коем случае не выдавая своего страха.

На следующем круге Зверя не было. Ушел, потому что понял, что ошибся – ему показалось, а на самом деле среди школьников нет никого… такого, как Холли? Такого, кого Зверь искал… для чего? Нет, Холли даже думать об этом не будет. Зверь понял, что никого нет, и просто ушел. Вот и хорошо.

Или, наоборот, он ушел потому, что все понял? Потому что как раз успел разглядеть Холли?

«Нет, – решила она, чувствуя, как опять начинает испуганно колотиться сердце. – Я даже думать об этом не буду».

Потому что если он успел ее разглядеть, уже ничего не исправить. Если даже бабушка их боялась, что сможет сделать Холли? Особенно теперь, когда у нее даже нет Зрения? Когда она практически слепа, а значит – беспомощна. Конечно, другие люди прекрасно живут всю жизнь без Истинного зрения и даже не замечают, чего лишены, но это совсем другое. Ведь если, положим, человек слеп от рождения, он привыкает обходиться без зрения. А если он двенадцать лет жил зрячим и вдруг ослеп – первое время он даже не сможет нормально ходить, будет на все натыкаться, спотыкаться, падать и вообще будет чувствовать себя беспомощным.

Так, как сейчас чувствовала себя Холли.