Миранда перебивает меня, снова схватив за руку, и сжимает пальцы с силой, на которую она как будто не должна быть способна.

– Элли ему ничего не сделает. Он ее сын. Кроме него у нее никого нет. И какой бы черной любовью не было наполнено ее сердце… она не навредит ему. Только не ему. Он сейчас ценнее, чем был до смерти.

– Будь осторожна, – шепчу я.

– Я всегда осторожна.

Миранда отпускает мои пальцы и скрывается в лесу. Я же выхожу на площадку и как можно быстрее иду к вертолету, молясь, чтобы пилот был на месте и мне не пришлось искать его в лесу. Велик шанс найти уже измененного человека.

Стучу раскрытой ладонью по окну, и дверь тут же открывается.

Все тот же пилот.

Все те же обстоятельства.

– Где Люк? – спрашивает он меня.

– Летим без него.

– Это уже становится традицией, – бурчит он, прежде чем запустить лопасти.

Натягиваю наушники, чтобы не оглохнуть и не испытывать потом чувство ватных тампонов в ушах.

Традиция… надеюсь, этот раз был последним, и мы больше не повторим возвращение из конклава без главы Салема на борту.

3. Подарок

До боли знакомая гостиная успокоила меня в одночасье. Стоило переступить порог, как огромная часть ноши свалилась и разлетелась по полу осколками старинной вазы.

Я пережила очередной конклав.

Добралась до дома.

Не умерла, что немаловажно.

Не заботясь о грязи на эластичной одежде из хижины, плюхаюсь на диван и откинув назад голову, прикрываю глаза.

Улыбаюсь.

Я, черт возьми, улыбаюсь.

Элли не поймала меня. Хрен ей с маслом, а не мой ребенок. Возможно, это будет впервые, но она не получит желаемого. Я все для этого сделаю. Если Брайан не согласится помочь мне, я самостоятельно сотру Элли с лица земли и подготовлю почву для новой жизни, которая будет наполнена более глубокими смыслами, чем были ранее.

Дейл молча стоит передо мной и не мешает моменту счастья. Мысленно благодарю его за это и заставляю себя поднять веки. Если просижу с закрытыми глазами еще десять секунд, то отключусь.

Как же мне хочется спать. Не знаю из-за чего такая усталость. Из-за марш-броска по лесу, из-за адреналина от езды на квадроцикле с безбашенным водителем или из-за беременности?

– Он скоро вернется, – говорю я, уже зная, какой вопрос прилетит первым.

Дейл стоит насупившись. Именно он встретил меня и доставил до дома. С его стороны не было произнесено ничего, кроме скупого «Привет».

– Почему вы опять не вместе?

– Ох. Дейл, я не знаю. Это какой-то злой рок, но мы с Адрианом снова разделились.

Даже не знаю с чего начать, чтобы рассказ о произошедшем был цельным и понятным, а не разбросанными кусками порванной картины.

Дейл внимательно смотрит мне в глаза. Отвечаю ему таким же прямым взглядом и спустя несколько секунд замечаю печать неуверенности на его лице.

– Что-то не так? – напряженно спрашиваю я. – Что-то случилось, пока нас не было? В городе спокойно? Это снова фермеры разбушевались? Бизоны?

– Нет. С городом все хорошо. Проблем нет.

И он снова замолкает, чем еще сильнее пугает меня.

– Тогда что с твоим лицом? – повысив голос спрашиваю я. – Кто-то умер?

Дейл неопределенно пожимает плечами и отводит от меня взгляд.

В этот момент со второго этажа спускается Охра, она держит Деймона за руку, и я поражаюсь тому, насколько он вырос. Няня моментально начинает тараторить:

– Боже, Эшли, что ты сделала со своими волосами? Ты ранена? Давай я сделаю тебе чай. У тебя рука перебинтована? Порезалась? Да как так-то?

– Давай чай, – с улыбкой прошу я, чтобы Охра хотя бы на мгновение умолкла и оставила нас с Дейлом наедине.

Няня уходит на кухню, но ей прекрасно слышно, о чем мы разговариваем, ведь стена, разделяющая кухню и гостиную, не была возведена. Странный дом. Оно и неудивительно, ведь его строило странное семейство.

– Тебя так напугала моя прическа? – спрашиваю я. – Дейл, в чем проблема?

– Тебе надо поговорить с доктором, – говорит он, продолжая разглядывать все вокруг и больше не смотря в мою сторону.

Не сдерживаюсь и прослеживаю путь его взгляда. Он видел эти стены сотни раз, но так тщательно исследует их впервые.

Меня тут же бросает в жар. Неужели Дейл уже знает о беременности? Откуда? Или он увидел перебинтованную руку и из-за этого решил, что мне нужно идти к доктору?

Поднимаю ладонь и, благодарно улыбнувшись, говорю:

– Ничего страшного, это подождет до завтра. У меня нет сил идти к доктору и будить его среди ночи.

Няня на кухне слишком громко брякает кружкой о поверхность стола, Дейл снова отводит взгляд и поджимает губы.

– Да что творится-то? – требовательно вскрикиваю я.

Волнение, которое я оставила за порогом дома, снова набрасывается и смыкает когтистые пальцы вокруг шеи. Взгляд мечется от Охры к Дейлу и обратно.

– Брайан здесь? – напряженно спрашиваю я.

– Надо было сказать ей утром, – причитает Охра, слишком активно перемешивая ложкой чай.

– Это ложь, я не хочу ей лгать, – вторит Дейл.

– Это не ложь, – спорит она.

– Так ты думала, когда обманывала Люка? – стреляет Дейл в упор.

Няня показывает ему язык и протягивает мне кружку с напитком, не принимаю ее и спрашиваю еще раз:

– Что-то случилось с Брайаном?

Перед мысленным взором за пару ударов сердца пролетают картины, одна ужасней другой. Он сильно ранен, мутировал, его убили, расчленили, вздернули на столбе…

Вся былая обида уходит на дальний план. Мне плевать, что мы никогда не будем вместе, что он отверг меня, я просто хочу, чтобы он был жив и у него все было в порядке.

– Нет, – вскрикивает Охра. – Это о твоей маме.

– Мама? – хриплю я.

Меня подбрасывает на адреналиновых волнах. Не успеваю осознать и принять облегчение от того, что Брайан не пострадал, как меня уже тянет в другой страх.

– Что с ней? – спрашиваю я, уже направляясь к двери.

– Я не знаю, но док сказал, что ей становится хуже и…

Дальше не слушаю, спускаюсь со ступеней и перехожу на бег. Куда уж хуже? Что может быть хуже, чем потеря реальности? Мама рассталась с нашим миром уже давно и пребывает в своем, одиноком и жутком.

Дыхание спирает, но я продолжаю дышать сквозь ком в горле. Со всех ног несусь в сторону дома Печали, но окрик Дейла заставляет меня сменить ориентир. Маму перевезли в обычную больницу. И в любой другой ситуации это могло бы означать улучшение здоровья, но не в этот раз.

Останавливаюсь перед зданием и боюсь переступить порог. Что если уже поздно? Черт.

Дейл останавливается по правую руку и рассказывает:

– Она на первом этаже в семнадцатой палате. Без дока тебя туда не пустят. Оливия заперта на случай, если снова начнет кричать и крушить все вокруг. Но это… маловероятно.

Я не могу стоять тут вечность и трусить.

Сжимаю пальцы на левой руке и собираю в кулаке всю силу, что у меня еще осталась.

Смыкаю пальцы вокруг дверной ручки и поворачиваю вниз.

– Зови доктора, – безэмоционально произношу я.

Медленно иду по пустому коридору. В это время посещений нет, город спит, даже не подозревая, что у его владелицы день ото дня рушится мир. Будут ли спокойные дни в моей жизни?

Ступаю мягко, как кошка при охоте. Из-за моего появления в больнице ничего не изменилось. Не стало шумно, я не потревожила больных. Как будто ничего не произошло, но каждый шаг приближает меня к повороту, после которого пути назад не будет. Сейчас от меня скрыта истина – что происходит с мамой, но через жалкие минуты я все узнаю и тогда придется принять, что бы с ней ни произошло.

Замираю у палаты номер семнадцать и прислушиваюсь. Тишина слишком неприятная.

Не стараюсь открыть дверь до прихода доктора.

Не предпринимаю попыток расслышать хоть что-то за белым чистым полотном.

Не думаю о том, что могу увидеть в палате.

Мне страшно. Ужас неизбежного и неизвестного снова сковывает по рукам и ногам.

Мама. Это единственный живой человек, который помнит меня в детстве. Не стань ее и… с ее уходом уйдет и ребенок, которым я была когда-то.

В конце коридора открывается дверь. Дейл придерживает ее для доктора. Узнаю его сразу же. Я привела именно этого мужчину в больницу в момент нападения мутировавших. Доктор Огли, тот самый, что заставил меня подписать документы по умирающей Каролине. Он, как и прежде, тащит с собой чемоданчик с самым необходимым. Его худая высокая фигура контрастирует с идущим рядом Дейлом. Они как будто из разных миров. Один широкоплечий, у второго фигура, как у насильно растянутого недоедающего подростка. Дейл загорелый, так как большую часть времени проводит на улице, а доктор бледный, ведь скорее всего уже позабыл, как выглядит солнце и отдых. Удивительно, насколько много внешний вид может рассказать о человеке.

– Миссис Куин, – приветствует он, чопорно кивнув.

Доктор достает ключ из кармана и открывает дверь. Он входит первым, а я топчусь на месте. Бросаю потерянный взгляд на Дейла.

– Пойти с тобой? – спрашивает он, нахмурив брови.

– Нет. – Слышу издалека свой голос.

Захожу в прохладную палату, и сердце сжимается. Мама лежит на спине, к ней прикреплены трубки, что берут начало из капельниц. Обе руки прикованы к кровати с помощью наручников. Не замечаю на запястьях никаких следов. Ни единой царапины или покраснения, значит с момента, как ее приковали, она не двигалась, а если какие-то движения и были, то минимальные.

Сердце сжимается.

– Что с ней? – Мой голос глухой. Он отлетает от пустых белых стен и падает между мной и доктором Огли.

– У нее был очередной припадок. Она бросалась на медсестру и упала, ударилась головой. Скорее всего этот удар запустил непоправимые последствия.

– Какие последствия?

– Думаю, ее мозг умирает.

Мозг умирает? Что он такое говорит? Я вижу, как ее грудь медленно поднимается и опадает. Мама не выглядит слишком бледной, Огли и того более серого цвета, так что это не показатель. А что является показателем?

– Думаете? А помочь? Вы можете ей помочь?

Огли переводит взгляд от мамы на меня. В нем нет сочувствия или жалости, только усталость человека, который работает без выходных и праздников.

– А смысл? Если бы эта потерянная душа была моим родственником, то я бы даже эти капельницы не стал ей назначать. Она уже долгие годы как потеряла связь с реальностью, улучшений нет, ей было только хуже и хуже. Мы тратим на нее медикаменты, которых и так немного. Я знаю, что это ваша мать, но…

– Не продолжайте, – прошу я.

Доктор молча смотрит на меня, мне же плевать на его присутствие.

Смотрю на маму и перед глазами пробегают воспоминания из детства. Она была для меня всем. Я старалась ограждать ее от отца и делала все, чтобы она не узнала, какому ужасу я подвергалась. И ведь не будь ее тогда рядом, не будь этого мягкого нежного голоса, теплых любящих рук, я бы не выдержала. Я бы сломалась еще тогда.

– Она дышит, – говорю я, стараясь, чтобы голос звучал как можно более уверенно.

– Только с помощью аппаратов.

– Она может прийти в себя?

– Вероятность этого слишком мала. Если бы она не была вашей матерью, то ее бы даже не подключали к аппаратам.

Неудивительно, что люди так держатся за власть. Она дает нам то, чего не может быть у обычных смертных.