Один из присутствующих начал медленно читать вслух фамилии погибших: Бейнбридж, Бенн, Блэр, Клей, Флетчер… Всего их было 20. 20 членов клуба, в котором состояли 450 мужчин и женщин – от юных до пожилых. Такие списки стали слишком обыденными. Свою последнюю книгу «О горном ремесле», опубликованную в 1920 году, Янг посвятил 50 безвременно ушедшим друзьям, лишь немногие из них погибли в горах, остальные – в окопах. В другой книге, «Горы Сноудонии», он вспоминает веселое довоенное время, когда альпинизм был свеж, как рассвет, и таких же юных альпинистов того поколения – Джорджа Мэллори, Зигфрида Херфорда, Джона Кейнса и Джеффри Кейнса, Котти Сандерс, Дункана Гранта, Роберта Грейвса, Джорджа Тревельяна и многих других^[2]. Они часто собирались в Уэльсе, у перевала Ланберис, в месте, известном как Пен-и-Пасс. Днем занимались скалолазанием, а по вечерам пели, декламировали стихи, спорили и даже ссорились. Они были до невозможности наивны, их помыслы и устремления в новом веке – чисты, а значение имели искренность и красота, верность и дружба. Янг был вдохновителем и организатором этих собраний и с самой первой встречи в 1903 году фиксировал каждое событие в фотоальбоме, названном «Дневник Пен-и-Пасс». Красивые, с тонкими чертами лица, невинные взгляды – 23 героя фотоальбома погибнут на войне, еще 11 – получат такие тяжелые ранения, что либо навсегда оставят альпинизм, либо им придется преодолеть огромные физические трудности, собственно, как и самому Янгу.

В числе имен, прочитанных с мемориала в этот холодный и ветреный день, было два, которые особенно занимали мысли Янга. Первое – Хилтон Лоуренс Слингсби, брат его жены Лен, стоявшей сейчас недвижно рядом. Джеффри был старше ее на 20 лет, и, вглядываясь в скалы и туман, он видел лицо Хилтона – тогда девятилетнего мальчика, которого впервые привел на эту самую гору. Затем Янг вспомнил 20 августа 1917 года, когда в Италии получил письмо с сообщением, что Хилтон после трех лет на фронте, уже получивший тяжелое ранение, «пал в бою» – формулировка, которая могла означать какую угодно смерть.

Второе имя – Зигфрид Херфорд. Зигфрид, погибший под Ипром в 1915 году, – друг Мэллори и, возможно, лучший скалолаз своего времени. По воспоминаниям Янга, он был «поэтом в душе», человеком, который появлялся и исчезал, «словно ветер, и был настолько близок к свету и духу гор, что его мастерство на скалах казалось совершенно естественным». Херфорд более других завсегдатаев Пен-и-Пасс вдохновлял Янга мечтать. «Когда мы собирались здесь, – пишет он, – то оказывались выше всех забот, которые оставались внизу, как облака по обе стороны перевала».

Памятные мероприятия, подобные тому, в котором сейчас участвовал Янг, проводились, чтобы уменьшить боль переживаний. В августе 1917 года, когда всем казалось, что война будет продолжаться вечно, Янг записал в дневнике перечень погибших друзей – 25 имен и оставил место для 25, кого считал знакомыми. Но еще в Ипре в 1915 году он обходился без перечней и говорил о погибших на гораздо более личном уровне, что отмечено в его книге «Благодать забвения»:

«Я знал, что в моем окружении на фронте было много юношей, которые могли бы стать лидерами как в альпинизме, так и в политике. Я видел Твигги Андерсона, отличного наездника и яркого ученого, кстати, он окончил Итон; Теренса Хикмана из Кингса, который дружил со многими альпинистами; футболиста Дж. Рафаэля, которого я как-то пригласил в Уэльс на восхождение и который бегал по крутым склонам, пружиня на мысках и объясняя мне, что это самый правильный способ подъема на гору.

Все они погибли неподалеку от нас, и новости об этих смертях поступали постоянно и неотвратимо. Число потерь, и не только среди друзей-скалолазов, продолжало расти. Самые дорогие из ушедших – Уилберт Спенсер из Ла-Басе, замечательный спортсмен Кеннет Пауэлл, мой близкий друг Найджел Мэдан, Вернер из Кингса, двоюродные братья Джон и Хорас Кеннеди. На других фронтах от нас ушли К. К. Карфри, Гай Батлин, братья Руперт и Бэзил Брук, Джулиан и Билли Гренфелл… Гилберт Хузгуд, красивый высокий юноша, прибежал ко мне взволнованный, он случайно встретил своего брата, когда тот с ротой маршировал через Ипр, и они, разговаривая, шли рядом довольно долго. А вскоре после этого я повез Гилберта на юг, чтобы он мог навестить могилу брата – его похоронили в тихом красивом месте, и Ги дю Морье, полковник, под началом которого служил брат Гилберта, был более чем любезен с нами. Едва мы успели вернуться в Ипр, как узнали о гибели дю Морье. Хузгуд вскоре занял место брата и тоже пал на поле брани».

Летом 1914 года Янг был в Церматте – совершал восхождение вместе с Херфордом. Во всей Европе держалась такая прекрасная погода, что ее будет вспоминать целое поколение – последние тихие дни до того, как мир превратился в грязь, а солнце в небе стало просто свидетельством того, что ты пока еще жив. Ошеломленный мешаниной чувств и эмоций – ужаса, недоверия, растерянности, ожидания катастрофы, Янг примчался в Лондон. Он вспоминал: «Я присутствовал на митинге за мир на Трафальгарской площади, последнем протесте тех, кто вырос в эпоху цивилизованного мира, затем псы войны взвились на дыбы». Сорок лет спустя, незадолго до своей смерти, он напишет: «После двух мировых конфликтов люди ожесточились, и теперь едва ли кто вспомнит колоссальный крах жизненных устоев, коим стал для нашего поколения рецидив варварской войны».

Янг – второй сын сэра Джорджа Янга, баронета Формоза-Плейс, родился в семейном доме XVIII века на берегу Темзы. Его мать была ирландкой, великолепной рассказчицей и прекрасной хозяйкой. В доме постоянно принимали множество гостей, в числе которых были далеко не безызвестные личности: и Роберт Баден-Пауэлл, британский военачальник, основатель скаутского движения; и поэт-лауреат лорд Альфред Теннисон; и Роджер Кейсмент, британский дипломат, ирландский националист и борец за права человека, который в 1911 году был посвящен в рыцари за разоблачение зверств работорговцев в Бельгийском Конго, а в 1916-м повешен в Лондоне за государственную измену. Детство Янга нельзя назвать спокойным, он жил за городом и днями напролет пропадал на улице в любую погоду и в любое время года, играя и гуляя средь серебристых буков, плакучих ив, могучих тисов и старых вишневых деревьев, плоды которых были до невозможности кислы. Благодаря такому времяпрепровождению он полюбил все краски и проявления природы – реки и ветер, горы и дождь… Янг не был религиозен в ортодоксальном смысле этого слова, но все существо его было пронизано радостным стремлением к чуду красоты и дружбы, жаждой жизни.

В Мальборо, в школе, 733 выпускника которой погибли в окопах, он был популярен: красивый юноша, обладавший поэтическим даром и выдающимися спортивными способностями. В Кембридже он стал альпинистом, лазая как по горам, так и по готическим крышам университетских колледжей. Это он написал анонимный «Путеводитель скалолаза по крышам Тринити», положив, таким образом, начало долгой традиции незаконных полуночных вояжей по черепице, водосточным трубам и горгульям. По окончании университета в 1898 году Янг уехал за границу, прожил три года во Франции и Германии и выучил оба языка. Германия захватила его сердце; он перевел баллады Шиллера и стихи немецкого лютеранского теолога Дитриха Бонхёффера, ставшего впоследствии участником антинацистского заговора. В 1902 году Янг вернулся в Англию, чтобы занять должность преподавателя в Итоне, где познакомился с молодым Джоном Мейнардом Кейнсом, с которым позже стал заниматься восхождениями в Альпах.

Джорджа Мэллори Янг впервые увидел в 1909 году на ужине в Кембридже. На Пасху он позвал Мэллори в Пен-и-Пасс, а следующим летом пригласил отправиться в Альпы, где к ним присоединился Дональд Робертсон, близкий друг Янга. Они поднялись на несколько вершин, и на одной из них, на юго-восточном гребне Нестхорна, Мэллори чуть не погиб. На том восхождении он лидировал, пробираясь по неровному льду в поисках пути в обход третьей из четырех огромных скальных башен, преграждавших путь по гребню. Как позже вспоминал Янг: «Внезапно я увидел, как сапоги Мэллори совершенно беззвучно соскочили со скалы; и так же бесшумно что-то промелькнуло мимо меня и исчезло из виду. В момент срыва Мэллори проходил нависающую часть стены, так что зацепиться ему было не за что. Я успел подумать, бросившись всем телом на связывавшую нас веревку, что она не выдержит такого рывка. В следующий момент меня дернуло и потащило, веревка терлась о скалу вместе с моими руками. Я даже не успел сообразить, что делать дальше, – настолько быстро пролетели в голове мысли».

Чудом веревка выдержала, и Мэллори остался невредим. В другой своей книге – «На высоких холмах» – Янг восхищался своими спутниками на том драматическом восхождении: «Оба они ценили жизнь, она для них была сокровищем, но одновременно и талантом, который тратился на благо других. Ни один из них не задумался бы рискнуть и потерять ее, если бы таким образом смог помочь сохранить в мире великий дух приключения».

Робертсон погиб через год, сорвавшись со скалы в Уэльсе. В память о нем построили часовню, воздвигли памятник недалеко от места гибели и учредили фонд для привлечения молодежи в горы. Такими были чувства и убеждения в предшествовавшие войне годы. Это было время, когда сильные и мужественные мужчины могли без стеснения говорить о любви и красоте, а закаты и рассветы еще не стали, как напишет художник Пол Нэш, «насмешками над человеком».

В свои 38 Джеффри Янг не подлежал призыву 1914 года. Но в течение недели после возвращения из Швейцарии он устроился корреспондентом в газету Daily News и 2 августа, за два дня до официального вступления Великобритании в войну, отправился во Францию. К тому времени пять немецких армий, насчитывавших более миллиона человек, начали широкое наступление через Бельгию. Целью был Париж. На юге французы попали в немецкую ловушку, направив свои армии на восток, в Арденны и Эльзас. Сотни тысяч французских солдат, одетых в ярко-красные брюки и мундиры цвета электри`к, браво маршировали по открытой местности, словно на параде. Результатом стала резня невиданных масштабов в военной истории. За две недели в так называемом Приграничном сражении Франция потеряла более 300 тысяч человек. За три дня, начиная с 20 августа, когда Янг вел репортаж из Намюра на бельгийском фронте, погибло около 40 тысяч французов, причем первые 27 тысяч только за сутки 22 августа. К Рождеству, после четырех месяцев конфликта, Франция потеряет около миллиона человек. А впереди были еще четыре года войны.

Немцы атаковали 86 дивизиями, французы – 62 дивизиями, а британцы собрали всего 4, которые спешно бросили в бой под Монсом в Бельгии. Здесь, среди шлаковых отвалов и выработок угольных месторождений, 100 тысяч солдат и офицеров британских регулярных войск вступили в сражение со всей немецкой Первой армией, втрое большей по численности. Сразу же пришлось отступать, сражаясь и захлебываясь в собственной крови. И так англичане бились, отходя на протяжении более чем 270 километров почти без отдыха. Ноги у солдат распухали до такой степени, что снятые сапоги невозможно было надеть снова.

Пока британцы отступали, сражаясь в арьергардном бою у Ле-Като, немецкий командующий Гельмут фон Мольтке потерял самообладание и приказал трем своим армиям повернуть на юг, отказавшись от попытки окружить Париж с запада, и тем самым обнажил фланг перед французами до реки Марна. В результате французской атаки 5 сентября в бой вступило более двух миллионов человек, и с каждой стороны полегло более чем полмиллиона. Немцев удалось остановить, но не разбить, и началась гонка за море – армии двинулись на север и запад, постоянно пытаясь обойти друг друга и повернуть линию фронта, которая с каждым днем все глубже врезалась в территорию Франции. Последняя отчаянная попытка немцев достичь портов Дюнкерка, Булони и Кале была сорвана британцами у средневекового города Ипр, в сражении, которое немцы назвали «Резней невинных»^[3].

Лобовые атаки на британцев начались 20 октября и не прекращались до третьей недели ноября. Линию фронта удалось удержать ценой огромных потерь. Когда зимние дожди, самые сильные за последние сорок лет, заставили замолчать орудия с обеих сторон, британские экспедиционные силы, то есть почти вся регулярная армия империи, прекратили свое существование. Треть из 160 тысяч человек погибли. Батальоны, отправившиеся во Францию в августе в составе сорока офицеров на тысячу солдат, в среднем сократились до одного офицера и тридцати солдат. Седьмая дивизия, прибывшая во Францию в октябре, насчитывала 400 офицеров и 12 тысяч солдат, за 18 дней она потеряла 9 тысяч человек.