Надежда Соколова: Институт благородных девиц попаданки

Глава 1

– Мир Лантанир был создан богом всего сущего Ротанаром. Изначально Ротанар готовил себе место для отдыха от семейной жизни, от жены, богини домашнего очага Ирисы, от десяти божественных детей, чьи вечные споры и шалости выматывали даже его, вселенскую силу, – я диктовала лекцию, стоя у доски в просторной аудитории.

За партами сидели двенадцать учениц разного возраста и послушно записывали все в свои тетради. Только перья скрипели в тишине, выписывая завитки букв и рисуя на полях незамысловатые узоры.

– Но потом в Лантанире зародилась жизнь. Не сама собой. Сила божества, сама сущность Ротанара, пропитавшая каждый камень и каждую каплю влаги этого мира, способствовала этому. Это была неосознанная утечка творческой энергии, его тоска по чему-то новому, не предсказуемому даже для него самого, – мой голос, размеренный и четкий, звучал под высокими сводами аудитории, украшенными фресками, изображавшими самих богов. Я обвела взглядом учениц, следя, чтобы мысль была усвоена. – И Ротанар, тронутый этим самопроизвольным чудом, этим первым, едва слышным биением сердца в предначертанной вечной тишине, решил превратить свой сокрытый уголок для уединения в мир открытый, полный красок, звуков и дыхания. Он позвал своего сына, бога флоры и фауны Артиса. И тот, вдохнув в безвоздушное пространство первый ветер, что пах озоном и неизведанными возможностями, населил мир живыми существами и бросил в плодородную землю семена диковинных растений и цветов, чьи названия мы сейчас едва ли можем выговорить.

Я сделала небольшую паузу, дав им возможность успеть за перьями. Воздух был густ от запаха старой бумаги, чернил и сладковатого аромата цветущих за открытым окном магнолий. Лепесток, подхваченный ветерком, медленно планировал вниз, задевая резной подоконник.

– Но мир, где есть лишь флора и фауна, был бы подобен прекрасной, но беззвучной картине. Потому вслед за Артисом пришел бог жизни и смерти Ошар. Своим обоюдоострым серпом, отливающим лунным серебром и вороненой сталью одновременно, он не только провел черту между бытием и небытием, но и рассек саму ткань реальности, открыв межмировые врата. И в Лантанир хлынули существа из других миров, принесшие с собой свои мечты, страхи и умения. Так здесь появились эльфы, тролли, орки, люди, драконы, гномы и представители других рас.

Моя трость с глухим стуком коснулась каменного пола, привлекая внимание. Эхо от этого стука прокатилось по тихой аудитории.

– Именно этот момент – момент Великого Притока – мы и будем разбирать на следующем занятии. А пока… закройте тетради. Задавайте вопросы.

Перья замерли. Тишину аудитории, нарушаемую лишь далеким криком птицы и шуршанием листвы, теперь заполнил тихий гул размышлений.

Я осмотрела класс. Мои двенадцать учениц, каждая – живое свидетельство того самого Притока.

Ближе ко мне, с идеально прямой спиной, сидели эльфийки. Аэлин, старшая из них, с волосами цвета лунного света, заплетенными в сложную косу, напоминающую корону, и внимательным, чуть надменным взглядом, аккуратно выводила на полях изящный вензель – фамильную лилию своего древнего рода. Рядом с ней Лираэль, ее противоположность, – смуглая дикарка из лесных племен, с живыми глазами цвета весенней листвы и быстрыми, ловкими пальцами, вечно вертящая в руках засохшую веточку омелы, свой личный талисман. На ее запястье болтался браслет из когтей и перьев, тихо поскрипывавший при каждом движении.

На средней парте, образуя свой собственный островок, расположились две юные гномки. Берта, с аккуратно заплетенными в сложные косы, перехваченные медными кольцами, рыжими бородой и бровями, что-то яростно помечала в тексте, хмуря лоб в глубокой задумчивости. Кончик ее пера с силой вонзался в бумагу, оставляя уверенные, жирные линии. Ее подруга Фрида, щеки которой порозовели от усердия, с обреченным видом пыталась стереть с пальца фиолетовую кляксу, лишь размазывая ее по своей ладони, испещренной мелкими царапинами от работы в мастерской.

Чуть поодаль, в луче света от высокого окна, грелась орчиха Гарша. Ее мощная фигура с трудом умещалась за партой, а массивные руки, способные с легкостью перешибить дубину, с удивительной аккуратностью перелистывали хрупкие страницы. Она редко писала, предпочитая слушать, и ее умные, пронзительно-желтые глаза, подернутые дымкой воспоминаний, были полны концентрации. Из-под манжеты ее практичной туники виднелся шрам – молчаливый свидетель ее неспокойного прошлого.

Рядом с ней, почти касаясь острым ухом плеча Гарши, склонилась над тетрадью девушка-человек, Элоди. Ее лицо, обычное и лишенное расовых черт, присущих другим расам, было озарено жаждой знания. Она записывала больше всех, и ее перо порхало по бумаге как угорелое, оставляя за собой ровные строки убористого почерка. На уголке ее стола лежала закладка, которую она сама сплела из разноцветных ниток, – яркий кусочек рукотворного уюта в этом мире древней магии.

У самого окна, почти сливаясь с игрой света и тени, сидела дриада Иви. Ее кожа отливала цветом молодой коры, а в волосах, казалось, навсегда запутались сухие листочки и крошечные бутоны ландышей. Она редко смотрела на доску, чаще глядя в сад, как будто ловя оттуда иной, более древний урок. Ее пальцы лежали на раскрытой странице, но не выводили букв, а слегка поглаживали бумагу, словно ощущая в ней пульсацию ушедшего леса.

На последней парте, в самом прохладном и темном углу, притаились две загадочные фигуры. Ночная эльфийка Сильна с фиолетовой кожей и серебристыми глазами, казалось, была соткана из самого сумрака. Ее черные как смоль волосы были подхвачены заколками, напоминающими осколки ночного неба, а на шее мерцал кулон с крошечным камнем, вобравшим в себя сияние далеких звезд. Рядом с ней юная вампирша по имени Лилит. Она, как всегда, бледная и хрупкая, с трудом боролась с дремотой, навеваемой дневным светом, и лишь ее острые клыки, видневшиеся меж губ, напоминали о ее природе. Пальцы Лилит нервно теребили край изящного кружевного платочка, смоченного в какой-то охлаждающей эссенции, что помогало ей немного легче переносить дневные часы.

К ним же, в тени, присоединялась тихая тролльша по имени Зума. Ее сероватая кожа была покрыта едва заметными ритуальными шрамами, складывавшимися в древние символы ее племени, а длинные пальцы с толстыми, но удивительно аккуратными ногтями, покрытыми тонкой резьбой, медленно перебирали страницы фолианта, написанного на ее родном наречии. От нее исходил едва уловимый запах вяленых трав и дымного ладана.

На отдельном скамье, словно на троне, восседала застенчивая гигантесса-полувеликанша Эбби. Она была столь высока, что даже сидя, могла смотреть на меня почти наравне. Чтобы не мешать остальным, она сидела одна, поджав под парту свои длинные ноги, и ее огромное перо в могучих, но мягких пальцах выглядело как обычное перо в руке ребенка. На ее широком плече, словно булавка, красовалась крошечная брошь в виде гранитного молота – символ ее клана горных великанов.

И, наконец, прямо перед моим столом, с невозмутимым видом, свойственным только ее расе, сидела юная особа со змеиным телом – нага по имени Сесси. Ее чешуя отливала перламутром и нежными переливами бирюзы, а верхняя часть тела была изящно склонена над тетрадью, которую она придерживала одной рукой с тонкими, почти прозрачными пальцами, в то время как другая без устали выводила идеальные, каллиграфические строки. Ее хвост удобно свернулся кольцом вокруг ножек табурета, и при движении он издавал тихий, шелестящий звук, похожий на шорох шелка.

– Профессор, – первой нарушила молчание Аэлин, ее голос был мелодичным, как звон хрусталя. Она отложила перо с такой точностью, будто совершала ритуал. – Если врата открыл Ошар, бог смерти, не означает ли это, что сама жизнь в Лантанир пришла оттуда?

По губам некоторых учениц пробежала улыбка. Сильна, ночная эльфийка, чуть склонила голову, и в ее серебристых глазах вспыхнул огонек одобрения. Самый каверзный вопрос всегда задавала именно она.

Я улыбнулась в ответ, готовясь к самому интересному – к дискуссии.

– Прекрасная мысль, Аэлин. Это наводит нас на первый парадокс божественной природы: может ли что-то дать начало своей противоположности? Что об этом думаете?

В аудитории на мгновение воцарилась тишина, которую нарушил скрип пера Фриды. Она торопливо дописывала последнюю мысль, и капля пота скатилась с ее виска на пергамент, едва не оставив новое пятно.

– Ну, – медленно, подбирая слова, начала Гарша-орчиха, и ее низкий голос, похожий на отдаленный раскат грома, наполнил пространство. – Без смерти нет… обновления. В степях, когда старый вожак слабеет, его сменяет молодой и сильный. Старое должно уйти, чтобы новое проросло. Может, и врата… они как… большая смерть для старого мира, чтобы наш мог родиться.

Ее мощная ладонь легла на раскрытую страницу, закрывая собой схему межмировых врат.

– Грубая, но точная аналогия, – кивнула я. – Ошар – не просто разрушитель. Он – необходимый этап превращения.

– Но ведь он бог смерти, а не обновления, – парировала Аэлин, слегка наклонив голову, и свет играл в ее безупречно гладких волосах. – Его домен – прекращение бытия. Не трансформация. В хрониках моего рода сказано, что даже эльфийская душа, достигшая предела, исчезает в его чертогах навсегда. Это принципиально разные концепции.

С последней парты раздался тихий, немного шипящий голосок. Это говорила нага Сесси, не отрываясь от своей идеальной строчки. Ее раздвоенный язык на мгновение мелькнул в воздухе, будто пробуя его на вкус.

– А разве можно что-то преобразовать, не уничтожив первоначальную форму? Лед должен растаять, чтобы стать водой. Вода должна испариться, чтобы стать тучей. Смерть – это лишь… изменение состояния. Самый радикальный его вид. Возможно, бог смерти – это и есть верховный архитектор перемен. В наших храмах его изображают не только с серпом, но и с циркулем.

– Именно! – воскликнула Элоди-человечка, ее глаза горели, а перо, которое она в волнении подняла в воздухе, оставило на ее щеке маленькую чернильную точку. – Он не уничтожает жизнь! Он просто… открывает дверь в иное ее измерение! Ведь согласно «Анналам Первопричины», до Притока мир был пуст, но не мертв! Энергия Ротанара уже была там, она ждала своего часа! И эти врата – литературная манифестация этого!

– Тогда почему его серп так страшен? – тихо спросила Лилит-вампирша, наконец, подняв свои сонные глаза. В них читалась не печаль, а глубокая, древняя усталость, знакомая лишь тем, кто слишком долго смотрит в лицо вечности. Ее тонкие пальцы сжали флакон с эссенцией, висящий на серебряной цепочке. – Если он всего лишь преобразователь, почему его приход несет такую боль, такой страх? Почему его не благодарят, а наоборот, боятся? Ведь даже для моего рода, дарованного ночью, его прикосновение – конец.

Ее вопрос повис в воздухе, совершенно неудобный.

– Потому что мы существа ограниченные, дитя, – раздался спокойный, бархатный голос ночной эльфийки Сильны. Ее серебристые глаза, казалось, видели не стены аудитории, а бесконечные лабиринты звездной ночи. – Мы видим лишь один срез реальности. Тот, где утрата – это горе, а конец – это трагедия. Мы не видим целостного полотна, которое ткет Ошар. Мы видим лишь обрывок нити, который он обрезает. И нам страшно.

– Страх – это обычная реакция организма на неизвестность, – добавила Зума-тролльша, проводя пальцем по шраму на своей руке, повторяющему форму священного горного хребта ее предков. – Ритуалы моей бабушки… они тоже были болезненны. Но они вели к силе. К пониманию. Возможно, боль – это плата за переход. Плата за знание. Без жертвы нет истины.