– Вот! – рявкнула гномка Берта, ткнула затупленным, хозяйственным ногтем в свою испещренную пометками тетрадь. – Вот о чем я! Ничего не бывает бесплатно! Даже божественная переплавка мира! За все надо платить! Энергией, болью, страхом… или… ну, частичкой себя! Как мы платим металлом за качественный сплав!

Она смущенно покраснела и потянула свою рыжую бородку, спрятав взгляд за челкой.

Я наблюдала за этим обменом мнений, чувствуя, как оживает сама суть урока. Не сухие факты, а живая, пульсирующая дискуссия, рожденная на стыке двенадцати уникальных судеб.

– Вы все правы, – сказала я, и все взгляды устремились на меня. – Ошар – это парадокс, воплощенный в божественной форме. Он – и конец, и начало. И разрушитель, и созидатель. Его серп жнет жизни, но именно это действие, этот акт освобождения места, позволил Артису заселить мир, не нарушая изначального баланса. Его врата – это и воронка, затягивающая в небытие, и родник, из которого хлынула жизнь в Лантанир. Бояться его – естественно. Понимать его необходимость – мудро. Принять обе эти истины одновременно – вот в чем заключается вызов для любого мыслящего существа.

Я обвела взглядом класс, встречаясь глазами с каждой.

– А теперь подумайте, какую роль в этом Великом Притоке сыграли другие боги? Например, Ириса, богиня очага, от которой, если верить мифу, бежал Ротанар? Говорят, именно ее недоступное пониманию смертных тепло придало новому миру стабильность, не позволив ему рассыпаться под напором чужих реальностей. Или их дети? Это будет вашим домашним заданием.

По аудитории прошел вздох – смесь облегчения от того, что сложная тема исчерпана, и легкого стона от нового объема работы. Перья снова заскрипели, записывая задание. Лекция была окончена, но семя мысли уже было брошено в плодородную почву их умов.

Глава 2

Это занятие было последним сегодня. Как только прозвенел звонок (вернее, проорал василиск, которого здесь использовали вместо звонка, его крик, похожий на лязг разрываемого металла, эхом прокатился по каменным коридорам), мы с ученицами разошлись по своим комнатам. Я поднялась к себе, в собственные апартаменты в отдельной башенке замка, взбегая по узкой, винтовой лестнице, стертые ступени которой помнили сотни таких же одиноких подъемов. Камень под ногами был холодным и шершавым, а из узких бойниц тянуло влажным дыханием вечерних туманов, плывущих с озер.

В моем владении был целый этаж. Тут имелись и спальня с высоким арочным окном, выходящим на бескрайние хвойные леса Лантанира, где в сумерках уже начинали светиться бледным светом странные местные грибы, и небольшая гостиная с камином, в котором уже потрескивали заранее заготовленные дрова (забота горничной-гномки, вечно ворчащей на мою «беспорядочность»), и просторный кабинет, заваленный свитками и книгами с пометками на полях, сделанными на трех языках, и даже отдельное книгохранилище, исключительно для моих нужд, пахнущее старой бумагой, кожей переплетов и легкой пылью, которая здесь казалась не грязью, а благородной патиной времени.

Скинув с себя официальный, слегка тесноватый в плечах наряд преподавательницы – темно-синее платье с высоким воротником, туго зашнурованным на спине, и длинными рукавами, расшитыми серебряной нитью, символизирующей мой академический статус, – я с облечением переоделась в просторное домашнее платье из мягкой серой шерсти, без единой косточки или сложного шва. К привычной одежде с Земли – джинсам, футболкам и удобным свитерам – здесь пришлось привыкать заново; местные наряды были куда сложнее, со шнуровками, застежками и многослойностью, приводившей в отчаяние в первые недели, когда я не могла самостоятельно одеться без помощи служанки.

Я подошла к напольному зеркалу в резной деревянной раме, стоявшему в углу спальни. Оттуда на меня смотрела уставшая и не выспавшаяся синеглазая брюнетка тридцати семи лет. Среднего роста, худая, «с формами», как сказали бы мои коллеги по университету на Земле, снисходительно похлопав по плечу на какой-нибудь конференции. Черты лица – строгие, без особой приметности, которые сами по себе были маской, идеально скрывавшей смятение: прямой нос, тонкие губы, привыкшие сдерживать эмоции, высокий лоб, на котором залегли первые морщинки – не возрастные, а от постоянной концентрации и попыток понять этот безумный новый мир. Брови, темные и чуть ломаные, придавали взгляду серьезность, которой мне так не хватало внутри. Волосы, густые и непослушные, цвета воронова крыла, с одной единственной серебряной прядью у виска, появившейся после того самого дня Перехода, были небрежно собраны в небольшой узел, из которого уже выбивались короткие пряди. В общем, обычная среднестатистическая землянка, утомленная работой, чье отражение могло бы смотреться на нее так же и в ее старой квартире в спальном районе любого крупного мегаполиса Земли.

Вот только я, Анастасия Ивановна Ракова, кандидат исторических наук, специалист по сравнительной мифологии, уже целый год жила не на Земле. Моя земная жизнь – лекции, аспиранты, научные статьи, которые больше никто не прочтет, икота старого холодильника в хрущевке и одинокий чай по вечерам – осталась там, за неким незримым барьером. А здесь меня ждал мир, чью историю я когда-то изучала по полустертым манускриптам, ставшую вдруг шокирующе реальной, пахнущей не пылью архивов, а кровью, магией и дымом из каминов.

В мир Лантанир я попала не по своей воле. Возвращалась поздно вечером из кафе после чересчур шумного празднования своей очередной, уже третьей по счету ученой степени – профессора исторических наук. Был противный осенний дождь со снегом, тротуар – скользкий. В темноте, уставшая от притворного веселья и пустых поздравлений коллег, я поскользнулась на обледеневшей крышке люка, неудачно подвернула каблук, упала, ударилась виском о острый угол бордюра… Резкая боль, вспышка в темноте, похожая на всплеск белого шума на экране старого телевизора… И привет, другая реальность. Очнулась я уже здесь, в этом самом замке, на шелковых простынях незнакомой кровати, с перевязанной головой и с ощущением, что мир плывет.

Не сказать, чтобы я так сильно жалела о перемещении. Все же на Земле меня ничего, кроме работы, не держало. Родители погибли в автокатастрофе, когда мне исполнилось двадцать, оставив в наследство лишь старую квартиру и тихую, ноющую пустоту. Другой родни у меня не имелось. Семьей и детьми я так и не обзавелась – на романы вечно не хватало то времени, то желания, то сил выдерживать удивленные взгляды мужчин, не понимавших, как можно предпочесть им пыльные фолианты. Подруг – и тех не было. Так, приятельницы в университете, не больше, с которыми мы встречались раз в полгода за бокалом игристого и говорили все о той же работе, украдкой поглядывая на часы.

Здесь же, в Лантанире, я оказалась нужной. Мои знания истории, умение анализировать тексты, искать причинно-следственные связи и даже просто навык публичных выступлений – все это оказалось востребованным. Меня слушали. Мои вопросы, вроде вопроса Аэлин, будили умы, заставляли спорить и думать, а не заставляли зевать от скуки, как это бывало на некоторых моих земных лекциях для первокурсников. И в тишине своих апартаментов, в окружении книг, я иногда ловила себя на мысли, что это не просто новая работа. Это вторая жизнь, дарованная капризом судьбы, щелкнувшей меня по носу и бросившей туда, где мой странный ум наконец-то нашел применение.

Я оказалась сразу в замке, напитанном магией от подвалов до чердака. Воздух здесь был густым и сладковатым, как мед, и порой казалось, что самые старые камни в стенах тихо поют на забытом языке, едва уловимый гул, который я ощущала скорее кожей, чем ушами. Здесь, кроме меня, обитали несколько служанок – бесшумные эльфийки с их вечно невозмутимыми лицами, в чьих глазах читалась история тысячелетий, практичные и основательные гномки, ворчавшие на кухне по поводу расточительства прежних хозяев и с неожиданной нежностью ухаживавшие за гигантской печью, и пара оборотней, чья шерсть временно проступала на их руках в полнолуние, а в голосе появлялся легкий, рычащий призвук.

И две, как потом выяснилось, бедных приживалки. Элоди и Лилит. Они жили в этом замке не так уж и давно, приехав сюда как жест «доброй» воли своих дальних и явно желающих сэкономить на содержании родственников, чтобы умаслить злых духов, которые, как суеверно верила вся округа, обитали в этих древних стенах. Девушки, симпатичные, но не имевшие ни гроша за душой, испуганно косились друг на друга, а когда появилась я – новая, странная и непонятная хозяйка, найденная у ворот в разорванном земном платье, – то и на меня. Они были как два перепуганных птенчика, затерявшихся в слишком большом гнезде, чьи жизни до этого состояли из ожидания приказов и тихого прозябания на задворках чужого благополучия.

Но они оказались смышлеными. Обе знали грамоту – редкое умение для провинциальных девиц без состояния, выхваченное у случайных гувернанток и старых священников, – и с жадностью, словно жаждущие влаги ростки, поглощали книги в замковом книгохранилище, которое стало для них убежищем от скуки и неопределенности. Именно они, с их робкими вопросами о моем прошлом и о мире, который я, по их мнению, представляла, и стали моими первыми, неофициальными ученицами. По вечерам, у камина в моей гостиной, мы начали читать вдвоем (а потом втроем, когда Лилит, привлеченная звуками голосов и светом, набралась смелости присоединиться, подобно ночной бабочке) древние трактаты. Я объясняла им сложные метафоры, рассказывала о логике исторических процессов, и в их глазах, сначала пустых от скуки, а потом все более ярких, загорался огонек понимания, удивления, азарта. Это был мой первый, крошечный педагогический успех в этом мире, и его сладкий привкус был куда настоящее, чем от любой полученной мной земной ученой степени.

Я организовала импровизированный институт благородных девиц через три-четыре месяца после моего попадания сюда. Решение созрело внезапно, но стало единственно возможным, единственным способом не просто выжить, а обрести почву под ногами в этом странном мире. Просто однажды ранним утром под стенами замка, у ворот, появилась третья девушка. Орчиха Гарша. Ее могучая, но в тот момент ссутулившаяся фигура выглядела потерянной и жалкой. Она стояла, беспомощно глядя на неприступные каменные стены, в ее пронзительно-желтых глазах читалась смесь надежды и стыда. Рядом с ней стоял скромный, истрепанный узелок с пожитками и криво написанное письмо от какого-то дяди-торговца, который «надеялся, что ее сила и доброта сердце умилостивят призраков и улучшат его торговые дела». На ее массивных, привыкших к труду руках виднелись свежие ссадины – вероятно, следы долгого и нелегкого пути.

И я решила: почему нет? Если этот мир по какой-то нелепой традиции свозит сюда не особо нужных или обременительных девиц со всей провинции, этих «непристроенных» дочерей, слишком умных, слишком сильных, слишком тихих или просто не вписавшихся в рамки, то почему бы не превратить это из наказания для них в возможность? Для них и для меня. Можно совместить приятное с полезным: дать этим девушкам настоящее образование, которое сделает их более интересными невестами или, что куда важнее, просто даст опору в жизни, и брать за это скромную плату с их «благодарных» родственников, с удовольствием скинувших с себя обузу. Ну и жить на эти средства, перестав быть бесплатной приживалкой в своем же замке, на которого смотрят с вежливым недоумением.