Падре (страница 3)
Мама откусила кусочек мармелада и пожала плечами. Ее элегантный костюм кремового цвета прекрасно подходил к ее выкрашенным в каштановый цвет волосам. Мама всегда выглядела аккуратно и нарядно, даже дома. Ведь она вдова уважаемого всеми мужчины. Рано или поздно и ее сын пойдет по его стопам. Она в этом не сомневалась.
– Все деньги будут пожертвованы церкви, Рита.
Сказала я и едва сдерживалась, чтобы не сцепиться с ней. Когда-то моя покойная бабуля восторгалась моим голосом. Она гладила меня по голове и говорила:
– Наша семья – творческие люди. Твой прадед – известный русский композитор, потомственный граф, его жена графиня Ольга, невероятная красавица, тоже пела, у нее был прекрасный голос. Ты вся в нее. Революция оставила их без крова и средств к существованию. Люди бежали куда могли. Так они оказались в Италии, а потом и здесь, на Сицилии. Твой прадед своими руками строил Морето-Пиаро для своих детей. Когда я вышла замуж за итальянца Клаудио Динаро, то стала католичкой, как и мой муж. А потом родился твой отец. А позже Мануэль познакомился с твоей мамой. Пой. Это то, что связывает тебя с твоими предками. С красавицей Ольгой. Ты невероятно на нее похожа.
– Никто не даст тебе и евро! Так что жертвовать будет нечего! А может, вообще никто не подойдет и не станет тебя слушать! – сказала Рита.
Я посмотрела на себя в зеркало. Спрятала длинную темную прядь за ухо. В мире, где правят блондинки, быть брюнеткой не совсем удача. Бледная, с очень белой, прозрачной кожей и вытянутыми к вискам зелеными глазами, я напоминала себе моль или какую-то ночную бабочку с оторванными крыльями. Я действительно была очень похожа на свою прабабушку Ольгу Воронцову. У нас сохранились ее портреты. Но она была такой редкой красавицей, а я унаследовала только ее зеленые глаза и черные волосы.
– Пусть не приходят. Это благотворительность.
– Ну, может, кто-то и заплатит… Пару центов.
Я медленно выдохнула.
– Слышали, в Сан-Лоренцо приедет новый священник вместо падре Федерико? Сегодня уже должен быть в городе.
– Завтра будет служба в церкви, пойдем посмотрим. А потом на ярмарку. Но вряд ли будет кто-то лучше отца Федерико, упокой Господь его душу.
– Анжелика, я сказала тебе пойти помочь мне с цветами. Завтра на ярмарке будут наши розы. У нас самый лучший и красивый розарий в Сан-Лоренцо. И вообще, я бы не хотела, чтоб ты пела. Лучше постоишь с розами, будешь продавать букеты вместе с Ритой.
– Смотри не заплачь!
Рита ушла вслед за мамой. А я выбежала на улицу. Дождь хлестнул меня по лицу, но я не обратила на него внимания, побежала в сторону большого городского парка. Но когда выскочила на дорогу, резко затормозившая машина чуть не сбила меня с ног. Я тоже внезапно остановилась, тяжело дыша, глядя вначале на водителя – синьора Веласке, а потом на того, кто сидел рядом с ним. Время на секунду остановилось. Оно замерло, застыло в воздухе. Я видела только бледное, невероятно красивое мужское лицо, освещенное уличными фонарями. Настолько красивое, что у меня сердце перестало биться, а потом застучало с такой бешеной силой, что казалось, разорвется на куски. Все тело пронзило электричеством. Глаза ярко-небесного цвета, длинные светлые волосы, легкая щетина, прямой греческий нос и чувственные губы. Я застыла… От волнения дышать было не просто трудно, а казалось, у меня стиснуло горло. Он так же смотрел на меня, и нас разделяли крупные капли дождя. Они хлестали по лобовому стеклу и по моему лицу, мое платье насквозь промокло и прилипло к телу. В эту секунду дон Веласке выскочил из машины.
– Синьорина Анжелика! Вы в порядке? Мой Бог! Я вас чуть не сбил!
– Д-да. Простите. Я в порядке… Все хорошо…
Я перевела взгляд на Веласке. Он был ниже меня ростом и запыхался. Еще бы – сбить дочку мэра, которого даже после его смерти любили и уважали в Сан-Лоренцо.
– Я вас не заметил. Вы выскочили на дорогу.
Мужчина вышел из машины. Высокий, на две головы выше меня, и я чуть не застонала вслух, увидев на нем длинную черную сутану католического священника. Как будто в этот момент меня столкнули в гроб и захлопнули крышку. Можно подумать, это остановило мои сумасшедшие мысли… Дышать все равно нечем. И я не могу поднять на него глаза, потому что мне кажется, что если посмотрю, то не смогу отвести взгляд. Не смогу ничего сказать.
– Как вы, синьорина?
Его голос заставил все мое тело покрыться мурашками. Низкий, бархатный.
– Спасибо… все в порядке. Я… я просто хотела прогуляться.
– Под колеса машины? – усмехнулся падре, и лучше бы он этого не делал, потому что у меня дух захватило от его улыбки. В горле так пересохло, что казалось, язык прилип к небу.
– Синьорина Анжелика, это падре Чезаре. Наш новый священник. Он попал в ужасную аварию возле моста. Его дьяк и служка мертвы. Послезавтра их похоронят на кладбище Сан-Лоренцо.
– Мне очень жаль, падре, – выдавила я и почувствовала себя идиоткой и совершенно мокрой курицей. Вода буквально стекала по мне ручьями.
– Неисповедимы пути Господни… я буду молиться за их души.
Я подняла на него взгляд и снова ощутила, как дыхание остановилось. Его глаза… в них невозможно смотреть спокойно. Они настолько голубые, что мне не верится, что у человека могут быть такие. В них плещется вселенная. Они настолько глубокие… они похожи на две бездны, утягивающие меня в пучину сумасшествия.
– Вы полностью промокли. Держите мой жакет. Потом вернете.
Но я совершенно не слышу Веласке. Я смотрю на мокрое лицо священника, на его мокрые ресницы, на капли дождя на чувственных, полных губах. Боже! Это ужасно… Я не должна на него так смотреть. Это же… это же такое зверское богохульство. Но он слишком красив… человек не может быть настолько красивым. Так не бывает. Это невозможно. Взгляд упал на его руки, в которых переплетены четки, на длинные пальцы. Судорожно сглотнула и выдохнула.
Позволила Веласке набросить мне на плечи жакет.
– Доброй ночи, синьорина Анжелика.
– Доброй ночи, дон Веласке, падре…
Я пошла в сторону дома, чувствуя, как дрожат колени, и совершенно не ощущая холода. Сумасшествие какое-то. Забежала к себе в комнату и оперлась на дверь, тяжело дыша. По коже бегут мурашки. Табунами. И внизу живота такой трепет, как будто там порхает ворох бабочек с крылышками-лезвиями и режет меня до крови. Я как будто отравилась. У меня голова кружится.
Священник! Господи! Помилуй меня! Зачем священнику быть таким? Священнику, который никогда не посмотрит на женщину…
В дверь постучали, и я вздрогнула.
– Лика! Займись цветами! Скоро будут гости!
Я совершенно забыла про цветы!
– Да, мама…
Падре Чезаре… Чезаре… Ему идет это невероятное имя.
Глава IV
Я стояла на ярмарочной площади Сан-Лоренцо, пытаясь справиться с волнением. Праздничная атмосфера витала в воздухе: пахло жареным мясом и свежей выпечкой, повсюду были слышны смех и разговоры. Люди сновали между лотками, пробуя угощения и покупая сувениры. Я готовилась к выступлению на импровизированной сцене – деревянной платформе, на которой мне предстояло спеть. Сердце бешено колотилось, и в голове звучала лишь одна мысль: «Ты сможешь, Анжелика».
Внутри меня была буря эмоций. Страх и сомнения боролись с воспоминаниями о моих мечтах. Я вернулась домой, где моя семья напоминала мне о прошлом, о том, как я подвела их, и особенно Риту. Меня всегда будет сжирать это чувство вины, хотя я и не виновата… Но это я повела ее туда, я раскачивала качели. Если бы мы тогда остались дома и не сбежали…
«Ты виновата! Ты! Ты старшая! Ты должна была отвечать за нее! Ты могла ее убить! Ты… ты просто безответственная дрянь!» – голос матери взорвался в голове, и меня слегка затошнило.
Люди собирались вокруг сцены. В толпе я заметила маму, брата и сестру – их суровые лица не предвещали ничего хорошего. Они, как всегда, ждали от меня провала. Но я решила не обращать на них внимания. Сегодня был мой день. Я глубоко вздохнула и поднялась на сцену. Микрофон слегка дрожал в моих руках, но я закрыла глаза и постаралась сосредоточиться на музыке.
Первый аккорд. Я начала петь. Мой голос, сначала робкий, стал крепнуть с каждой нотой. Я пела о своих мечтах, о надеждах, которые когда-то унесли меня далеко от дома. «Любовь – это прощение». Моя песня, с которой я должна была выступать на том самом конкурсе. С каждой строчкой композиция становилась все более личной, и я чувствовала, как публика начинает внимательнее слушать. Люди остановились, завороженно вслушиваясь в мой голос.
Толпа реагировала удивлением и восторгом. Кто-то начал аплодировать, кто-то уже клал деньги в коробку перед сценой. Я чувствовала, как с каждой нотой моя уверенность росла. Воспоминания о месяцах, проведенных на улицах, о мечтах, которые когда-то казались такими далекими, снова оживали. На этой маленькой ярмарке моя мечта воплотилась в реальность. Я снова на сцене… Меня слушают. Я вижу восторг, я вижу приоткрытые в благоговейном удивлении рты.