Культура в ящике. Записки советской тележурналистки (страница 3)
«Ах, Свияга, Свияга! Ветром рвется бумага. <…> На холсте не напрасно встала женщина в красном, как костер ожиданья, как молитва прощанья»[1].
Его женские образы пронзительно самобытны. Авдотья-рязаночка, спасшая горожан от смерти; Ярославна, оплакивающая смерть мужа; рязанская царевна Евпраксия, бросившаяся вниз с крыши терема вместе с маленьким сыном, или прекрасное лицо девушки со свечой… Картина называется «Ожидание». Когда всматриваешься в нее, кажется, сама Россия смотрит на тебя прозрачными, немигающими, гипнотизирующими глазами.
Когда мы ехали в поезде, я спросила Валентину, почему Васильев так любил рисовать старых людей? Все его персонажи похожи друг на друг, как будто это одно и то же лицо.
– Многие люди, как личности, к старости становятся более интересными, более одухотворенными, – неторопливо поясняла Валентина. – Константин очень увлекался фольклором: былины, сказки… Думаю, он рисовал собирательный образ человека с чистыми думами и высокими помыслами.
Друзья Константина, а это – инженеры, астрономы, философы, математики, многое рассказывали о Васильеве уже в Казани, где проходила выставка его картин.
– Живопись для Васильева была лишь средством выражения его размышлений о смысле бытия, – объяснял Геннадий Пронин, ближайший друг художника, директор галереи, а позже музея Васильева. – Он стремился таким образом возвысить собственную и нашу общую жизнь. Константин всегда любил северную Русь, ему нравились северные люди: молчаливые, умные, самоуглубленные.
Его уход в историю славянства, интерес к былинным героям – это стремление убежать, скрыться от обыденности повседневной жизни, и кадр за кадром, как свиток на картине «Человек с филином», раскручивали мы короткую и совсем не легкую жизнь нашего героя.
В поселке сохранился дом, где жил Васильев, сейчас там устроили небольшой музей. Обстановка в доме, по нынешним представлениям, уж совсем скромная, если не сказать – бедная: старенький радиоприемник, громоздкий магнитофон, проигрыватель 1960‐х годов, пластинки с классической музыкой, палитра, краски, убогая мебель. На стуле – единственный парадный пиджак Константина, на котором он кисточкой разбросал модные в те времена крапинки.
Денег в семье всегда не хватало. Умер отец, тяжело болела младшая сестра Людмила. Константину все время приходилось менять работу: учитель рисования в школе, художник-декоратор на стекольном комбинате; подрабатывал он и в обсерватории, что находилась недалеко от поселка. Видимо, его, как и философа Канта, всегда влекло звездное небо и нравственный закон внутри.
– Беднота была та еще! – вспоминала соседка Васильевых Капитолина Сухорукова. – Жили тяжело, скудно. А тогда БАМ[2] гремел. Я сказала Косте: «Съездил бы ты на БАМ и написал тамошних героев. Сразу прославишься – и деньги появятся». Но он отказался.
Тем не менее в крошечной мастерской девятнадцатилетний Васильев нарисовал знаменитые графические портреты композиторов: Бетховен, Вагнер, Шопен, Лист, Шостакович. Друзья художника отмечали, что эти рисунки – не просто портретные изображения, скорее фрагмент самой музыки, ее слепок.
«Посмотрите, – говорили они, – как выразителен у него Шостакович. Всего семь линий! Как будто порванные струны».
Почти все участники фильма рассказывали, что музыка была второй страстью Васильева, хотя в доме не было никаких музыкальных инструментов. Он просто слушал пластинки: конечно, классическую музыку, любил Шостаковича, и даже Шенберга. Было время, когда он увлекался импрессионизмом, как в живописи, так и в музыке. Васильев и сам сочинял так называемую «конкретную музыку», то есть записывал голоса птиц, скрип дверей, журчание воды, кудахтанье кур.
– Кто-то сверху диктовал ему образы и сюжеты, – говорил астроном Олег Шорников. – Боги древних как бы подавали Васильеву руку. Вся его живопись направлена против вектора времени.
– Он не был ни язычником, ни христианином, – подхватывал Геннадий Пронин. – Он не был комсомольцем, и за границей никогда не был… И в то же время Васильев – многосторонняя богатейшая личность.
По воспоминаниям друзей, деталям и подробностям мы продолжали изучать детали жизни Константина Васильева. В 33 года он написал портрет Достоевского, а последний, 34-й год его жизни, был особенно насыщенным. Он ездил в Москву, встречался с друзьями. Илья Глазунов обещал посодействовать в организации персональной выставки. Но что-то не сложилось, выставка не состоялась, Константин Васильев вернулся домой. Он написал знаменитый автопортрет, на котором художник удивительно похож на Достоевского. Но вот странность: лицо – молодое, а глаза – глубокие, даже провалившиеся, в них затаилась роковая обреченность. Кажется, что это глаза очень старого человека. Самая последняя его работа – «Человек с филином»: картина-символ, картина-загадка, картина-знак.
– Филин в древней мифологии символизирует знание о смерти… Этой картиной Васильев создал собственный миф о главных смыслах бытия, – говорил нам протоиерей Игорь Цветков, в молодости друживший с Васильевым. – Думаю, Константин стоял на пороге громадного художественного открытия. После того, как был написан «Человек с филином», он отправился с моим братом в трудное путешествие по Марийским лесам. Возвратившись, сказал: «Теперь я знаю, как надо писать». Но какая-то сила остановила его. После этого он прожил всего лишь неделю.
Да, жизнь его оборвалась так неожиданно.
Мы снимали станцию «Лагерная», где осенью 1976 года на железнодорожной насыпи обнаружили Константина Васильева с проломленной головой.
Снимали и могилу художника на тихом сельском кладбище в поселке Васильево. На надгробном камне была изображена палитра с кистью и красками, над ней – надпись: «Константин Васильев (1942–1976), народный художник».
– Он ведь не имел ни званий, ни наград. Даже не был членом Союза художников, – поясняла сестра Васильева. – Когда я заказывала памятник, попросила написать только имя и фамилию, но мастер сам приписал эти слова: народный художник. «Почему же не народный, – удивился он, – когда весь народ его знает?»
Потом Валентина произнесла негромко: «Как же символична судьба брата! Родился под грохот канонады, а умер под стук колес».
Уже в Москве, когда мы монтировали фильм, отыскали редкую хронику, запечатлевшую Константина Васильева живым. Выставка в Зеленодольске, 1976 год, буквально за месяц-полтора до гибели. На художнике – тот самый пиджак в крапинку, который мы видели в музее, лицо – молодое, светлое, одухотворенное. Он благодарил людей, пришедших на выставку, кланялся и застенчиво улыбался. Казалось, вся жизнь впереди.
Прошло немало лет после показа фильма на канале «Культура». И снова в моей жизни появилось это имя – Константин Васильев. В социальных сетях я познакомилась с замечательной женщиной, поэтом Екатериной Марковой. Она красавица-дочь поэта Сергея Маркова, сама пишет интересные стихотворения. Однажды на экране компьютера я увидела фотографию Кати, а рядом изображение картины Васильева «Ожидание»: девушка со свечой в руках, стоящая за морозным стеклом. Показалось, что это одно и то же прекрасное, нездешнее лицо. И правда, Катерина Маркова в какой-то степени стала моделью художника.
Когда Васильев приезжал в Москву он останавливался в маленькой квартирке Марковой и ее мужа, художника Козлова, на Севастопольском проспекте. Там он писал портрет Достоевского и то самое «Ожидание». Видимо, лицо Катеньки Марковой возникало в его воображении, когда он создавал удивительные женские образы. А маленького князя на картине «Евпраксия» Васильев рисовал с сына Кати – Емельяна, который в то время был совсем ребенком.
После гибели художника Екатерина написала стихи, посвященные образу Евпраксии. А может быть, эти строки дарованы самому Константину Васильеву.
Приду незваной и непрошеной,
С своей пожизненною ношею.
Тобой, конечно, нелюбимая,
Как грусть моя неутолимая.В другой какой-то ипостаси я
И снова назовусь Евпраксией.
Скажу, что нет другого имени,
Скажу за прошлое прости меня.
4. Девочка в сером платьице
Я опять рассматриваю картинки на моей кухне, связанные с работой на канале «Культура». Собор в городе Великий Новгород. Когда это было и что с ним связано? В памяти всплывает имя поэта Серебряного века – Зинаиды Гиппиус. В 2004 году мы снимали о ней фильм в рубрике «Избранное. ХХ век».