Ждать дальше было невозможно. Или она, Елисавета Петровна, дочь Петра Великого, становится русской императрицей, или ее голова полетит с плахи на потеху публике, после долгих «разговоров» с ужасным Ушаковым – цепным псом власти, главой Тайной канцелярии.

Елисавета отбросила сомнения. Все или ничего.

Племянница сглупила. Нельзя выдвигать такие обвинения и отпускать. Поверила французам, что Лиза слишком «гладкая», чтобы устраивать перевороты?

Посмотрим.

Вот и казармы лейб-гвардии Преображенского полка. Ее уже ждали.

– Государыня!!!

– Кума, кума приехала…

Шелест разговоров по толпе встречающих.

– Приветствую, братцы! Приветствую вас, родные! Здравы будьте, кумовья!

Толпа солдат взвыла от восторга.

Ее многие тут называли кумой, и это была правда. Елисавета охотно соглашалась стать крестной матерью детей гвардейцев и после крестин одаривала крестника или крестницу серебряным рублем.

Она долго шла к этому дню. Любовь гвардии – это не только про любовь к дочери Петра Великого. Это про деньги. Очень большие деньги. А денег и не было. Из местных крупных дворян никто не хотел неприятностей в случае провала переворота. А это было вполне реально. Оставались только иностранцы. Швеция и Франция. И не из любви к России, а точно наоборот. А это государственная измена. А после сообщения Анны Леопольдовны о том, что личного хирурга Елисаветы Петровны мсье Лестока вызовут на дознание к Ушакову, Лизе все стало ясно. Лесток – не трус, но только при виде дыбы любой расскажет все, что знает и чего не знает.

Поэтому она здесь.

Шувалов только что шепнул расклад. Все плохо. Уверения о том, что на ее стороне гвардейские полки, оказались пустой болтовней, которая стоила ей больших денег на подкупы гвардейцев. В решающий час выступить готовы лишь три сотни преображенцев, причем дворян из них лишь четверть. Остальные – вчерашние крестьяне без особой подготовки. Дворяне старых родов «объявили нейтралитет» и отказались покидать казармы.

Ключевые министры сделали вид, что не происходит ничего. Вообще ничего. Ночь. Утром будет видно кто, где и с кем.

Все пошло не так. Наверняка Анну Леопольдовну уже уведомили. Еще четверть часа и объявившие «нейтралитет» преображенцы возьмут ее под стражу и сдадут на расправу правительнице. Нет ни одного лишнего мгновения!

– Кумовья! Вы со мной?!

Рев трех сотен глоток кумовьев:

– Да!!!

Гарнизон Зимнего дворца неожиданно легко сложил оружие и объявил «нейтралитет». Никакой стрельбы. Просто топот.

Быстрее. Быстрее.

– Шувалов!

– Слушаюсь, моя госпожа!

Часть отряда побежала за ним.

– Воронцов! Лесток! Идите со мной!

Оставшуюся часть гвардейцев она повела за собой. Вот она, спальня императрицы. Пикет у входа. Стоявшие на посту у дверей гвардейцы поглядели на толпу вооруженных коллег и не стали слишком артачиться, дав себя разоружить и отвести в сторону.

Двери распахнуты. Большая спальня. Пышная кровать с балдахином.

Елисавета насмешливо окликнула спящую императрицу:

– Доброе утро, сестрица! Пора вставать!

Та резко села в постели, оглядев присутствующих. Она уже все поняла, в отличие от испуганной графини Менгден, в ужасе забившейся в углу постели императрицы.

– Елисавет, пощади мою семью. Детей пощади. Христом Богом прошу. Я все подпишу.

Елисавета Петровна кивнула.

– Лесток! Бумаги и перо!

Личный медик цесаревны положил на прикроватный столик искомое и протянул императрице перо. Та молча поставила свои подписи в местах, на которые указывал Лесток.

Анна Леопольдовна подняла глаза на тетушку.

– Я прошу оставить мою фрейлину графиню Менгден при мне.

Императрица Елисавета Петровна благосклонно кивнула.

– Да ради бога. Забирай с собой, если она не против. Мне все равно.

– Спасибо.

Их увели.

Что ж, пора и в Тронный зал.

– Взять под охрану все входы в зал. Отряд личной охраны со мной.

Трон.

Елисавета села на него. Коленки дрожали. Господи-Боже… Неужели все так просто? Или это какая-то ловушка?

Четверть часа не поступало вообще никаких известий. Наконец появился Шувалов.

– Ваше императорское величество! Антон Ульрих взят под стражу прямо из постели.

– Благодарю, граф. Я этого не забуду. Что дети?

Тот поклонился императрице в некотором смущении.

– Ваше императорское величество…

– Что?

– Как вы и повелели, мы не стали пугать маленького Ивана и ждали, когда он проснется. Он открыл глаза и закричал, увидев нас. Его успокоили. Он под охраной. А при аресте Екатерины Антоновны один из наших уронил сестру Ивана. Головой об пол. Она жива, но я не знаю…

Императрица Елисавета Первая потерла переносицу.

– Иван жив?

– Цел и невредим, государыня. Напуган только.

За окном вставал зимний рассвет.

Утро новой эпохи.

РОССИЙСКАЯ ИМПЕРИЯ. САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКАЯ ГУБЕРНИЯ. ВЫБОРГСКАЯ ПРОВИНЦИЯ. ТЕРИОКИ.16 (27) декабря 1741 года

Маркиз уже давно не разделял мнения, что женщины менее умны. Ему случалось даже проигрывать в интригах дамам. Женский ум практичнее и изворотливее мужского. Только чувственность знакомых Жаку дам не оставляла им шанса перед его опытом и холодной самоуверенностью. И это обстоятельство не могло исправить ни богатство, ни корона!

Да. Даже корона.

«Ах, какая непростительная минутная слабость! Всего несколько строк, которые могут изменить всю европейскую политику!» – думал де ла Шетарди, самодовольно прохаживаясь у таверны. Его прямо пекло жаром письмо, лежащее сейчас во внутреннем кармане на его груди. Точнее, та записка, которая внутри опечатанного им конверта. Строптивица, получившая из его рук корону, не понимает еще с кем связалась. Она думает, что может играть с ним, с его королем, отказавшись от обещанного и оговоренного? Наивное дитя, на поле взрослых игр.

Ничего. Ничего!

Жак Тротти, носивший титул маркиза де ла Шетарди, знал, что и кто сильнее всего держит любую женщину в узде. Но это дело королевское, и не маркизу его решать, но помочь решить величеству в его власти.

То, что лежало в конверте, должно как можно скорее попасть в Париж. И ни в коем случае не должно оказаться у Бестужева. Иначе… Потому маркиз и летел сюда, загоняя лошадей и упреждая ехавшего из Выборга через Санкт-Петербург соотечественника.

Бумаги из тайника привезли поздно. Брилли уже отправился в свой вояж в Париж.

Но маркиз не мог доверить такую драгоценность ни своему личному курьеру, ни дипломатической почте. И знать о предстоящей встрече не следовало в Петербурге никому, особенно людям Ушакова или Бестужева. За маркизом следят. Но, уезжая на север, он официально «едет к войскам», едет мирить русских и шведов. И, пока он в пути, он может не бояться соглядатаев.

Серж был «коммерческим курьером». Весьма ценным. К нему обращались многие. Негоцианты, ведущие дела в России, отправляли с ним сообщения на родину. А русские чиновники высокого ранга, бывало, доверяли доставку вложений на свои счета в Гаагских банках.

Весьма важный путешественник.

Потому де Брилли имел полный иммунитет от любых досмотров. Честность и шпага Сержа были лучше гарантией для отправителей. Война и зима отрезали ему обычный путь морем, так что, забрав корреспонденцию в Выборге, он едет через Петербург. Маркизу повезло в этом.

Погода была скверная. Как и всегда зимой в мерзкой России. Голова Шетарди в парике и треуголке отчаянно мерзла. Он бы с удовольствием натянул мужичий треух, но пышный плюмаж из страусовых перьев сразу определял его статус, да и Сержу его еще на подходе узнать надобно. Вот, кажется, и ожидаемая «карета».

Почтовый возок остановился у ямской станции. Лошади устали. Холодно, да еще сырой ветер с залива намораживает снег на полозья. Лошадям трудно. Меняют сейчас их часто.

Де Брилли, лихо выскочив из кареты, осторожно посеменил по ведущей «в трактир» тропинке к ожидавшему его на крыльце де ла Шетарди. Оба кивнули, придерживая треуголки, этим приветствие и ограничилось. Они давно знали друг друга, и их деловым отношениям были чужды условности.

Жак, встав против ветра, достал хранимое у сердца письмо. Внешне не опечатанный конверт жесткой бумаги перешел из рук в руки плотно стоящих друг к другу мужчин.

– Он настолько ценен, что ты не мог отдать мне его в Петербурге? – спросил Серж де Брилли.

– Ценнее обоих наших голов, шевалье! – Жак-Иоахим Тротти изобразил на коченеющем лице крайнюю степень суровости.

– Маркиз, любая моя корреспонденция – это в лучшем случае плаха, – парировал Серж.

Что-то промелькнуло в глазах де ла Шетарди, и собеседник не стал дальше набивать себе цену.

– Кому его передать?

– Там стоит номер. Ты знаешь, кому это, – ответил Жак, – адресат на конверте условный, пояснения тоже.

Де Брилли кивнул, в его ремесле читать чужие письма и разгадывать коды было весьма опасным занятием.

– И, шевалье, не надо вносить его в список хранящегося в твоей волшебной шкатулке, – чуть улыбнувшись уточнил Жак.

Серж снова кивнул. У него этого и в мыслях не было. Он даже положит этот конверт не с другими, а в особое место. В его шкатулке уже есть пара таких непримечательных «частных» писем. Это похоже к ним под второе дно не влезет. Осталось одно дело. Но его уже пробрало до костей. В возке хоть греются углями, а здесь ветер с залива загоняет холод под одежду.

– А вот этот червонец племянника нынешней императрицы, mon ami, вот его можешь в свои списки и записать, – де ла Шетарди протянул курьеру увесистый кругляш золота.

– Мерси, Ж… our passe, пора, с тобой всегда приятно иметь дело, – сверкнув глазами, заметил Серж, убирая монету в карман сюрте, куда уже спрятал письмо. Зарубка на гурте «Петра Второго», говорила, что в Париже он еще получит луидор, хотя червонец, и так, оплата за клочок бумаги щедрая.

Попрощавшись поклоном головы, они, не мешкая, поспешили к доставившим их на встречу транспортным средствам. Дело было кончено.

Точнее, все только начиналось.

Глава 1
Лета 1742 от Р. Х. января первое

Часы на башне замка пробили полночь.

С Новым 1742 годом, Виктор Андреевич. Подарки под елкой. Если слуги не успели еще вытащить оттуда мертвецки пьяных гостей празднества. К утру они там точно околеют. Тут это запросто.

Замок, как-никак.

– Ваше королевское высочество! Подорожные бумаги на имя графа Дюкера братом выправлены. – Русский спецпосланник императрицы Елизаветы Петровны майор барон Николай фон Корф отхлебнул из бутылки. – С Новым годом, кстати. Хотите?

Он протянул мне бутылку. Мне, кстати, тут скоро четырнадцать лет, если что.

– Не сегодня. Барон, вы не слишком налегайте, нам утром отправляться.

– Не сомневайтесь. Буду как штык!

Я с сомнением оглядел его. В принципе, с него станется. Равно как с него станется утром находиться в состоянии дров под столом. Никогда не знаешь, чего ждать в плане пьянки от офицеров лейб-гвардии ее императорского величества ГОСУДАРЫНИ ИМПЕРАТРИЦЫ ЕЛИЗАВЕТЫ ПЕТРОВНЫ. Да они и сами не знают. Тут как пойдет. Премьер-майор телом крепок, вот и отрывается. Самый скользкий и опасный момент моего плана побега.

Чем заняты порядочные люди в новогоднюю ночь? Празднуют. Радостно, глупо, счастливо, полные надежд и желания беззаботно гулять несколько дней подряд. Или вы думаете, что здешние порядки города Киль 1742 года принципиально отличаются от аналогичных порядков моего родного Екатеринбурга 2027 года? Да как бы не так. Тут еще хуже. Тут все как положено – фейерверк, веселые и пьяные что-то кричат, глядя в ночные небеса, пьют, стреляют в воздух, обнимаются, кто-то уединяется, кто-то потом шумной гурьбой отправится продолжать прерванное на куранты и небесные огни веселье. А ведь публика только-только от Рождества отошла.