– Ну и нарядили же тебя, дурочку, – пробормотала Ангелина, крутясь перед зеркалом и с интересом разглядывая чужое отражение. – Всё как у людей: и платье на миллион, и украшения… Только вот мордочка у тебя слишком уж невинная и беззащитная. Прямо просится, чтобы её в грязь засунули и потоптались.

Она потрогала своё новое, незнакомое лицо, провела кончиками пальцев по пухлым, чуть приоткрытым губам, нахмурилась, ощущая странное несоответствие между внутренним ощущением себя и этим мягким, кукольным обликом.

– И что мне теперь с этим добром делать? – раздраженно вздохнула она, и голос прозвучал выше и мелодичнее, чем ее собственный. – Хоть бы предок подсказал, как этим телом управлять, а не бросал загадками…

Внезапно в глубине зеркала, за своим отражением, мелькнуло смутное движение. Ангелина резко обернулась, сердце екнуло, но в комнате никого не было, лишь тяжелые портьеры чуть колыхались от сквозняка.

– Или уже начинаю сходить с ума по полной программе? – горько усмехнулась она. – Ладно, Лисандра, или кто ты там… Раз уж я тут оказалась, придётся играть по твоим правилам. Пока не пойму, каким.

Она бросила последний оценивающий взгляд на отражение, встречая собственный суровый взгляд в этих чужих, невинных голубых глазах.

– Только уж извини, милая, – твою невинность и кротость мы быстренько исправим. Сделаем тебя стервой по первому разряду.

Лисандра в зеркале молча и неподвижно смотрела на Ангелину с той стороны стекла, и на миг ей показалось, что в этом взгляде мелькнула своя, тихая грусть.

Отойдя от зеркала, Ангелина огляделась с деловым видом, оценивая обстановку как потенциальный актив или угрозу.

– Сволочи, – проворчала она, ощущая неприятное сосание под ложечкой, – молодую, беззащитную девушку голодом морят. Нет бы поднос с яствами принести. Сами, небось, в главном зале за столом пируют. Ладно, я вас научу родину любить и уважать чужой аппетит.

Сказала, подошла к тяжелой дубовой двери, решительно дернула за железную ручку. Дверь, к ее удивлению, бесшумно поддалась, не будучи запертой.

Ангелина с видом главнокомандующего, выводящего войска на поле боя, переступила порог. Серебристый шлейф волочился за ней по холодному каменному полу шелестящим следом, а проклятый корсет непривычно и туго сдавливал рёбра, мешая дышать полной грудью и заставляя делать короткие, поверхностные вдохи.

Коридор оказался длинным, прямым и погруженным в мрак, освещённым лишь редкими чадящими факелами в массивных железных кованых подсвечниках. Стены были выложены тёмным, грубо отесанным камнем с причудливыми прожилками и узорами, напоминающими клубок переплетающихся змей. В спертом воздухе висел лёгкий запах гари, старого камня и чего-то пряного, удушливого – возможно, ароматических масел, которыми пропитали почерневшие от времени деревянные балки под стрельчатым потолком.

– Сволочи, – выдала еще раз Ангелина, уже как заклинание. И в сердцах, с наслаждением, пожелала. – Чтоб у вас рога выросли, у безрогих. А у рогатых – поотваливались, у гадов. И чтобы чесались они у вас в самых недоступных местах.

Она потрогала стену ладонью – камень был холодным, обжигающе влажным и скользким на ощупь. Вдруг в глубине коридора, за поворотом, что-то мелко и быстро шурхнуло, будто пробежала крыса. Ангелина резко обернулась, вглядываясь в зыбкую пелену полумрака, но ничего не смогла разглядеть.

– Гортий? – позвала она осторожно, и ее голос прозвучал гулко и одиноко.

– Ещё че, – ответил грубоватый, скрипучий голос, будто доносящийся из самой толщи стен. – Мы тут как-нибудь без ваших богов разберёмся. Дух я. Домашний.

– А, домовой, – понятливо кивнула Ангелина, чувствуя, как по спине пробежал противный холодок. – Ну, веди, домовой, меня на кухню. А то я, голодная, много чего натворить успею. Мебель переломаю, посуду побью.

– Та я уж понял, – фыркнуло пространство, и где-то упала и покатилась мелкая каменная крошка. – Ты, девка, налево иди. Куда пошла? Право это. Лево в другой сторонке. Совсем заблудились, городские.

Ангелина развернулась и заметила узкую, низкую арку, почти незаметную в глубокой тени, где свет факелов не достигал.

– Нашла лево? Вот туда и иди, не зевай. Увидишь дверку мелкую, потертую, в углу – это выход из служских комнат на господский этаж. Открываешь дверку, спускаешься по крутой лесенке, упрёшься прямо в дубовую дверь кухни. Не промахнешься, оттуда запахами тянет.

– Поняла, – коротко кивнула Ангелина и, подобрав неудобный шлейф, направилась к указанной арке, сгибаясь в низком проеме.

За аркой коридор резко сузился, став похожим на щель, потолок стал ниже, давящий. В воздухе уже откровенно и соблазнительно запахло жареным луком, мясом с дымком и свежим, теплым хлебом – явно где-то совсем рядом была кухня. Ангелина ускорила шаг, пригнувшись, но вдруг услышала за спиной, прямо у уха, тихий, старческий смешок.

– А ведь как тут тихо-то было до тебя, благодать, – задумчиво, почти с сожалением, донеслось ей вслед.

Она резко обернулась, чуть не запутавшись в юбке, но в сгущающейся темноте узкого коридора не было ни души. Лишь длинные тени от факелов причудливо колыхались на стенах, будто живые существа, провожающие ее.

– Ладно, – пробормотала Ангелина, сжимая кулаки с короткими, аккуратными ногтями. – Сначала поем, а потом со всеми вами, тенями и домовыми, разберусь по-своему.

И, толкнув маленькую, потертую до блеска дверь в конце коридора, она шагнула в узкую, темную и сырую винтовую лестницу, ведущую вниз, в гул и запахи чужой жизни.

Глава 3

Свет загорелся мгновенно и беззвучно, едва Ангелина поставила ногу на верхнюю каменную ступеньку, будто сам замок следил за ее перемещениями. Над головой, под сводами, одна за другой вспыхнули матовые магические шары, льющие мягкий, но четкий свет, безжалостно освещая каждую пылинку на пути. Ангелина медленно спускалась, ощущая прохладу камня даже через тонкую подошву туфель, и вертела в голове разные, пока неотработанные фразы, от жеманного «Покормите голодную женщину, будьте так добры» до ультимативного «Прибью на месте, если есть не дадите». Она сама пока еще не решила, какую тактику лучше избрать со здешними слугами. Не понимала толком, в каком статусе находится в этом странном месте. То, что она жена, вроде бы понятно. А чья? И кем является ее новый муж? Что ей доступно, а что – строго запрещено? В общем, вопросов – целая куча, и все безответные. Ответов пока – ноль, абсолютная пустота.

Между тем ступеньки, скользкие от влаги, внезапно закончились – Ангелина оказалась в узком, пропахшем землей и плесенью полутемном коридоре с кучей одинаковых, неприметно закрытых дверей. За одной из них, массивной дубовой, явственно слышались приглушенные голоса, звон посуды и идущий оттуда же соблазнительный запах жареного.

Ангелина, не раздумывая, потянула за железную скобу-ручку, перешагнула низкий порог и застыла на месте, ослеплённая ярким, почти яростным светом огромной кухни. Пространство перед ней оказалось просторным и по-своему уютным – высокие закопченные сводчатые потолки, массивные дубовые столы, заставленные глиняной и оловянной посудой, и огромный камин, в котором весело потрескивали поленья, отбрасывая на стены оранжевые отсветы. По стенам в идеальном порядке висели медные котлы и сковороды, пучки сушёных трав и чеснока, наполняя воздух густыми, пряными ароматами.

Но больше всего её поразили не интерьеры, а существа.

Слуги, застигнутые врасплох этим внезапным появлением, замерли в самых нелепых и неестественных позах – кто с огромным куском хлеба на полпути ко рту, кто с глиняным кувшином, из которого лилось темно-красное вино прямо на грубую скамью, образуя быстро растущую лужу. Их глаза, и без того круглые, округлились до предела от чистого ужаса, когда свет из зала упал на фигуру в серебристом платье в дверном проеме.

А потом… произошло нечто, чего она никак не ожидала.

Она не успела даже толком подумать, как её собственные пальцы сами собой резко вытянулись вперёд, будто кто-то дернул за невидимые, привязанные к ним нити. Жест был властным и требовательным.

– Я. Хочу. Есть.

Ее голос прозвучал странно и чуждо – на октаву ниже обычного, с гулким, металлическим отзвуком, будто говорили двое: она и кто-то древний, сидящий у нее внутри.

И тут же из её ладоней, самих по себе, вырвался целый сноп ослепительных, шипящих искр – синих, как полярное сияние, золотых, как расплавленное солнце, багровых, как свежая кровь. Они с треском рассыпались по кухне, как праздничный, но неуправляемый фейерверк, оставляя за собой дымные, причудливые завитки. Одна из искр, алая и особенно крупная, шлёпнулась прямо в чан с дымящимся супом, и густой бульон тут же забурлил с яростью, выплёскиваясь через край и заливая огонь в очаге шипящей пеной.

– ВЕДЬМА! – завопил кто-то из слуг, молодой парень, и его визгливый крик прозвучал как сигнал к всеобщей панике.

Зелёнокожий большеухий повар (тролль? гоблин? Ангелина даже не знала, как его классифицировать) шарахнулся назад, с грохотом опрокинув тяжелый табурет. Девушка-служанка с визгом швырнула в её сторону деревянную миску, та пролетела мимо и разбилась о стену. Даже упитанный рыжий кот, дремавший у очага, вздыбил шерсть, выгнул спину и с диким воплем рванул в дальний, самый темный угол.

Ангелина медленно опустила руки, ошеломлённая и ничего не понимая. Искры погасли, будто их и не было.

Воцарилась оглушительная тишина, нарушаемая лишь потрескиванием углей и частым, прерывистым дыханием перепуганных существ.

Потом… в гробовой тишине, нарушаемой лишь шипением пролитого супа на раскаленных углях, послышался скрип шагов.

– Ваша милость… – дрожащим, старческим голосом начал старый дворецкий в потрепанном камзоле, первым осмелившийся пошевелиться и сделать шаг вперед. – Мы… мы сейчас приготовим…

– Жареного поросёнка, – резко перебила его Ангелина, внезапно осознав, что её голос снова звучит нормально, по-девичьи, без зловещего эха. – С яблоками. И хлеба, свежего. И… э-э-э… мёду. И чтобы свинка была с хрустящей шкуркой.

Она нервно облизнула пересохшие губы, чувствуя, как в животе предательски и громко урчит, напоминая о себе.

– И чтобы быстро. А то… – она неуверенно, с опаской пошевелила пальцами, разглядывая их, – …всё это безобразие повторится. И в следующий раз может и не обойтись одной посудой.

Слуги бросились выполнять приказ, засуетившись так, будто за ними гнался сам дьявол, а не юная женщина в свадебном платье. Застучали ножи, захлопали дверцы печи, зазвенела посуда.

Ангелина медленно, как во сне, опустилась на ближайшую дубовую скамью, ошарашенно глядя на свои ладони – такие маленькие, белые, с аккуратными ногтями, способные на столь странные вещи.

– Что за чертовщина… – прошептала она, сжимая и разжимая кулаки. – Что это было?

И тут же услышала тихий, ехидный смешок у себя за спиной, прямо у самого уха.

– Не чертовщина, детка, – прошептал знакомый скрипучий голос, от которого по коже побежали мурашки. – Магия. Настоящая. Просыпается. Радуйся.

Гортий. Это был он.

Но когда она резко обернулась, за спиной никого не было. Только рыжий кот, осторожно вылезающий из-под стола, смотрел на неё огромными, умными жёлтыми глазами. И, кажется, его усы задорно подрагивали, словно он ухмылялся.

Ангелина наелась досыта, с жадностью заброшенного щенка, словно в последний раз. Сочный жареный поросёнок таял во рту, тёплый, только из печи хлеб с хрустящей корочкой пах солодом и диким мёдом, а сладкий ягодный морс оказался на удивление освежающим. Повар, бледнея, клялся и божился, что подал всё безалкогольное, но в голову всё равно ударила странная, приятная волна тепла и легкой дурноты – то ли от сытости, то ли от накопившегося за день стресса.