Это была судьба. Жюльет было суждено найти эту площадь. Теперь, подстегиваемая неким инстинктом, которому она не могла найти определения, Жюльет возвращалась на площадь по своим стопам. Она надеялась, что, если удастся посидеть в том кафе, ни о чем не думая, решение найдется само собой. У нее мелькнула мысль, что минувший день ей пригрезился. А вот и та площадь, Пляс-Доре, вон в центре, на каменном постаменте, нарядный уличный фонарь с пятью рожками. Жюльет обошла фонарь и направилась в кафе. Оно было самое обычное: барная стойка с цинковой столешницей, на ней – стеклянная витрина с выпечкой, пол выложен черно-белой плиткой, меню написано мелом на черной доске. Жюльет села за столик на улице, опустившись в красное плетеное кресло, и заказала официанту капучино. По площади шла прогуливающимся шагом молодая женщина в объемном твидовом пиджаке, в брюках в облипку и туфлях на высокой шпильке. Ветер лохматил ее длинные прямые волосы. За ней следовали, держась за руки, две маленькие девочки – обе в модных коротких атласных курточках, с рюкзачками того же цвета. На одной из скамеек сидел старик в берете, курил сигарету под косыми лучами солнца. Дверь кафе была открыта, и она увидела у барной стойки двух мужчин, потягивающих эспрессо. Между ножками столика петляла полосатая кошка. Надо же, перед самым отъездом вдали от туристических мест она обнаружила настоящий Париж! Как ей высидеть одиннадцать часов в самолете рядом с неверным мужем? От этой мысли ее бросило в дрожь.

«Если не знаешь, что делать, – сказал ей однажды брат Эндрю, – хотя бы определись, чего тебе не хочется делать».

«Когда это он успел набраться мудрости?» – удивилась она.

Сам Эндрю, определившись с тем, чего он не хочет делать, в результате чуть ли не до сорока лет перебирался с одного места на другое на западном побережье, работая в пляжных барах и занимаясь серфингом. Однако сейчас его совет пришелся как нельзя кстати.

Жюльет расплатилась за кофе и покинула кафе. Решение было принято.

* * *

– Как это остаешься? Что это вообще значит?

Кевин ошеломленно смотрел на жену.

По возвращении Жюльет нашла мужа в вестибюле отеля. Он пил кофе, ожидая ее. Их багаж уже стоял на тележке носильщика.

– Я решила задержаться в Париже на некоторое время, – невозмутимо ответила она, хотя спокойной себя не чувствовала.

– Шутишь? – рассмеялся Кевин. – Через пятнадцать минут подъедет такси. А ты тут закидоны устраиваешь ни с того ни с сего. И как долго продлится это твое «некоторое время»?

– Не знаю. Пару месяцев, быть может. До лета. Или до осени.

– Что за глупости! – Он терял терпение. – Где ты будешь жить? И чем планируешь заниматься?

– Найду где-нибудь жилье с сайта Airbnb^[9], – сказала она. – Что касается занятий, я последую твоему совету: буду отдыхать, наслаждаться пребыванием во Франции, а заодно подумаю, как мне жить дальше.

– Как жить дальше? – С каждой секундой лицо Кевина приобретало все более густой багровый оттенок. – А я тебе сейчас объясню. В субботу у нас ужинают Джонсоны и Риды, в воскресенье мы обедаем у моей мамы. И это только планы на выходные. А на следующий месяц намечен ремонт кухни, и через две недели торжественный ужин в загородном клубе, и…

– И не забудь, что во вторник вечером ты встречаешься с Мэри-Джейн Макинтайер, – добавила Жюльет, не сдержавшись. – Вчера вечером она звонила предупредить, чтобы ты пришел позже: у Стейси после школы прием у стоматолога.

У Кевина вытянулось лицо, он выпучил глаза, но быстро оправился от потрясения.

– Да, конечно. Я обещал починить ее посудомоечную машину. Разве я тебе не говорил?

– Во время совещания по конференц-связи? Ты в последнее время стал прямо как Юлий Цезарь: по сто дел за раз успеваешь делать.

– Вообще-то, совещание… – начал он, но Жюльет его перебила:

– Я знаю, что у тебя с ней роман. В твоих телефонных контактах она значится как «Джексонс», и ты болтал с ней всю неделю. Прошу тебя, перестань лгать. Это оскорбительно.

– Ты все не так поняла, – затараторил он, захлебываясь словами. – Клянусь, эта женщина никак не хочет оставить меня в покое. Преследует меня, как одержимая.

– Кевин, я нашла нижнее белье, которое ты купил ей в подарок. Тебе не кажется, что меня слишком долго держали за дуру?

Должно быть, по голосу жены Кевин понял, что отпираться бесполезно. Он опустил глаза и умолк, теребя в руках пакетик сахара.

– Прости, – наконец произнес он, уже без былого запала. – Это ничего не значит. Она сама бросилась мне на шею, ну а мне, полагаю, это польстило. Стало жаль ее: муж в Ираке, ей одиноко. То да се, и пошло-поехало…

Его голос постепенно стих.

Жюльет вспомнила, что служба в Ираке была первой командировкой Тони Макинтайера. Потом его отправили в Афганистан. Значит, роман ее мужа с соседкой длился как минимум полтора года. И за этот период они часто встречались на всевозможных праздниках, которые отмечались совместно всей округой: 4 июля, когда пускали фейерверки, а она целый час не могла найти Кевина, хотя он клялся, что находился в нескольких шагах от нее под покровом темноты; на бесконечных вечеринках в складчину, с которых ей приходилось силком уводить мужа, потому что они злоупотребляли гостеприимством хозяев; даже, с отвращением вспомнила Жюльет, на званом ужине, который они давали по случаю своей серебряной свадьбы (тогда Кевин пошел проводить Мэри-Джейн до ее дома, стоявшего через улицу, и задержался там из-за того, что нужно было заменить лампочку на крыльце). Неужели Жюльет последней во всем Мейн-Лайне^[10] догадалась о том, что происходит?

– Я даже рад, что ты узнала, – продолжал Кевин. – Мне было противно обманывать тебя, Джули, честное слово. Я просто не знал, как положить этому конец. Мэри-Джейн не такая, как ты. Она эмоционально неустойчивая, и я боялся, она что-нибудь с собой сделает, если я ее брошу. Но теперь, как только мы вернемся домой, я сразу скажу ей, что между нами все кончено, что я совершил чудовищную ошибку и должен все исправить, реабилитировать себя в глазах семьи. Ты сможешь меня простить?

Жюльет смотрела на мужа. На лбу у него выступила испарина, кожа посерела и покрылась красными пятнами. Того и гляди, его хватит удар. Это было бы интересно.

– Не знаю, – ответила она.

– Я готов на все. Мы обратимся за помощью к семейному психологу, я буду проводить дома все вечера, возить тебя куда захочешь. Только дай мне еще один шанс.

– Сейчас я хочу одного, – сказала она ему. – Чтобы ты взял свой чемодан и отправился в аэропорт. До всего остального мне нет никакого дела.

Кевин положил обе руки на стол и откинулся на спинку стула, глядя на нее.

– Знаешь, не только Мэри-Джейн было одиноко, – произнес он через некоторое время. – Когда мама твоя болела, ты дома почти не бывала. Мне было тоскливо без тебя. Может быть, я не вправе надеяться, что ты меня простишь, но хотя бы попытайся понять.

Господи, а ведь он тогда еще сказал: «Я всегда готов поддержать тебя, дорогая. Будь с мамой, сколько нужно. За домашние дела не беспокойся, все хлопоты я беру на себя».

Жюльет поднялась на ноги.

– До свидания, Кевин. Счет за гостиницу я оплатила вечером. С тебя лишь утренние дополнительные расходы. Как только определюсь со своими планами, поставлю тебя в известность.

Он тоже поднялся, со скрежетом отодвинув от себя столик.

– А как же дети? И наши друзья? Что я всем скажу?

– Детям я напишу, – ответила Жюльет. – Остальным, кто спросит, можешь сказать, что я пока побуду во Франции. Подробности им знать необязательно.

– Ты не можешь так со мной поступить! – Он повысил голос, и она заметила, что на них поглядывают люди: администратор за стойкой, элегантный бизнесмен, читающий «Нью-Йорк таймс», горничная с пылесосом, идущая через вестибюль. – Ты расстроена и плохо соображаешь, – тише добавил он. – Нам нужно все обговорить в более приватной обстановке.

– Нет, не надо. Я сказала все, что хотела.

Он прищурился, снова резко опустился на стул.

– Ладно, поступай как знаешь. Посмотрим, сколько ты протянешь, пока не поймешь, от чего ты отказалась, и не прибежишь домой, поджав хвост. Ведь недели не проживешь одна, а про несколько месяцев я вообще молчу. Но предупреждаю: не надейся, что я буду тебя ждать. У меня есть и другие варианты.

– До свидания, Кевин.

Жюльет посмотрела на мужа сверху вниз.

Он избегал ее взгляда. Она взяла с тележки чемодан и сумку, предназначенную для ручной клади, и направилась к выходу, прямо держа спину. От вращающейся двери ее отделяли двадцать шагов, но Жюльет казалось, что это расстояние она преодолевает целую вечность. Она почти ждала, что муж бросится за ней, схватит за руку, начнет кричать, но Кевин не любил устраивать сцены на людях. Она взялась за блестящий латунный поручень, толкнула дверь и из гостиничного вестибюля, где работал кондиционер, вышла на свежий воздух. В спину ей светило теплое солнце. К входу отеля подъехало такси. Она быстро миновала его. Ноги сами просились перейти на бег, но она сдержала порыв. Чемодан бил по пяткам, сердце гулко стучало в груди. Ей с трудом верилось, что она решилась на столь радикальный шаг. Она чувствовала себя легкой как перышко. Казалось, стоит выпустить из рук багаж – и она взмоет вверх, будто воздушный шарик, наполненный гелием.

* * *

«Пока не поймешь, от чего ты отказалась…» – звучали в голове слова Кевина.

Жюльет сидела за туалетным столиком в одноместном номере и жевала квелый багет с тунцом, стараясь не смотреть на свое отражение в зеркале. Она выбрала отель «Коро», потому что он находился близко от станции метро и был не очень дорогой. К тому же Коро был одним из ее любимых художников. Однако гостиница производила гнетущее впечатление: все сплошь темные углы, пыльные пластмассовые цветы, ободранная мебель. Тем не менее номер ей достался относительно чистый. По крайней мере, есть где оставить чемодан, пока она подыщет что-то поинтереснее. В супермаркете Жюльет купила бутылку вина и потом рискнула попросить штопор у администратора – скучающей девицы с кольцом в носу и недовольной миной на бледном лице. Что сказал бы Кевин, увидев, как она в одиночестве пьет теплое белое вино из стаканчика, взятого в ванной? Жюльет представила, как он летит где-то над Атлантикой, заказав двойной виски у стюардессы и жалуясь попутчику, который сидит на ее месте, что его бросила жена. Впрочем, более вероятно, что он ни с кем не откровенничает, а придумывает правдоподобную историю, которую преподнесет друзьям, и репетирует свой рассказ, пока сам в него не поверит.

Так от чего она отказалась? Прежде всего, от комфортного существования. Статус замужней женщины во многом облегчал жизнь. Рядом всегда был человек, к которому можно обратиться за помощью: поделиться тревогами по поводу воспитания детей, найти его на вечеринке, когда устаешь от общения с чужими людьми; он помажет тебе спину кремом против загара; скажет, что у тебя в зубах застрял шпинат. У них с Кевином большой дом с гаражом, где стоит велосипед «Пелотон», и с бассейном на заднем дворе. У них много друзей, которых они приглашают на барбекю. Да, она работала, пока мама не заболела, и, чтобы ухаживать за ней, досрочно вышла на пенсию, но это не было продиктовано необходимостью – просто она так сама решила. И теперь вот она отказалась от всех этих благ, а также от своего двадцатипятилетнего брака. Их подруга Джой завела интрижку со строителем, который переоборудовал их гараж в тренажерный зал, и Стэн простил ее. Они сказали, что их брачный союз теперь стал даже крепче и что измена Джой разбудила их обоих. Неужели Жюльет поступает неблагоразумно, отказавшись обратиться за помощью к психологу по вопросам семьи и брака? Для Бена и Эмили развод родителей станет тяжелым ударом. Значит, она обязана ради детей постараться сохранить семью.

«Я немного поживу во Франции, – написала она детям. – Папа летит домой, ему нужно на работу. Поездка была великолепная! Скоро поговорим!»

Ее родители развелись, когда ей было семь лет, а брату – девять, и Жюльет изначально твердо решила, что не станет подвергать столь чудовищному стрессу своих детей: им не придется слушать ругань взрослых и потом пытаться утешить мать, переживающую не самые лучшие времена. В чем-то Кевин был прав: она тоже несет ответственность за то, как складываются отношения в семье. Она проглатывала обиды, потому что отстаивание собственной позиции требовало энергии и решимости, а она постоянно с ног валилась от усталости, когда двойняшки были маленькими. Она позволила мужу думать, что ему все сойдет с рук.