Сотри и Помни (страница 4)
Перед ней медленно, неохотно начала проявляться новая картинка. Голографический экран сперва засветился тусклым, мертвенным светом, а затем постепенно проступили контуры совсем иного мира. Мира, далёкого от блестящих, стерильных панелей и неоновых линий, мира с облупившейся штукатуркой и тусклым, едва различимым светом старого фонаря за окном.
Дармовецк. Знакомый до мелочей, одновременно чужой и притягательный в своей будничности. Ильга мгновенно узнала комнату, которую сама же когда-то создала.
Глава 2
Дармовецк встречал утро запахом мокрого асфальта. Ночной дождь оставил на улицах влажную пелену, отражавшую серые пятиэтажки в своей безликости. Роман застегивал потёртую рубашку, глядя в окно. Тусклый свет едва пробивался сквозь занавески, но даже в полумраке комната казалась неуютной – чужой территорией, временным пристанищем на правах молчаливого соглашения.
С кухни тянуло поджаренным хлебом и дешёвым кофе – Михаил Петрович уже встал. По утрам отчим всегда молчал, словно собирался с мыслями перед очередным днём недовольства. Роман невольно замедлился. Каждое утро превращалось в игру – провести за столом минимум времени, избегая новых упрёков.
Свет на кухне резал глаза. Михаил сидел, уткнувшись в газету трехдневной давности. Татьяна стояла у плиты, размеренно помешивая что-то в кастрюле. Не оборачиваясь, она произнесла сухо, будто продолжая давний разговор:
– Яйца опять подорожали. На двенадцать процентов за месяц. Сливочное масло брать уже неприлично, придётся на маргарине жить.
Роман молча сел за стол. Каждая фраза о ценах звучала замаскированным упрёком, напоминанием о его статусе лишнего рта. Двенадцать лет назад, когда десятилетнего мальчика привезли в эту семью после автокатастрофы, унёсшей родителей, всё казалось иным. Приёмная семья улыбалась соцработникам, говорила правильные слова о сострадании и новом начале. Теперь от обещаний остался лишь фантом, растворившийся в рутине неприязни.
– Поаккуратнее с маслом, – проворчал Михаил, не отрываясь от газеты. – Маргарин, не маргарин – всё деньги. А нынче, с этими новыми тарифами…
Фразу он не закончил. Да и не нужно было – семья знала продолжение наизусть. Каждый разговор неизбежно сворачивал к деньгам, к вечному дефициту, к непосильному бремени главы семейства. Раньше Роман доказывал свою полезность – подрабатывал починкой компьютеров, отдавал всё до копейки. Но даже эти деньги вызывали лишь новые упрёки: «мог бы и больше заработать», «другие вон сколько приносят».
В дверном проёме появилась Мила – ровесница Романа, родная дочь Соколовых. На лице: идеально уложенные волосы и лёгкая полуулыбка, говорившая о знании, недоступном остальным. Девушка окинула кухню оценивающим взглядом и присела, аккуратно расправляя платье.
– Доброе утро, – произнесла она с интонацией, превращавшей простое приветствие в акт снисхождения.
– Тебе яичницу или овсянку? – спросила Татьяна, и голос её моментально преобразился, смягчившись.
– Овсянку, мам. И кофе, если можно.
Михаил отложил газету, словно дочь заслуживала того, чтобы её видели во время разговора.
– Как подготовка к защите? Скоро ведь уже, да?
Мила кивнула с показной скромностью:
– Всё по плану. Профессор Карпов сказал, что моя работа одна из лучших на потоке. Почти гарантированная пятёрка.
– Молодец, – Михаил позволил себе лёгкую улыбку. – У тебя всегда всё по плану.
Тут его взгляд упал на Романа, и улыбка мгновенно исчезла:
– А ты что с зачётом по архитектуре процессоров? Сколько можно пересдавать? Третий раз уже, кажется?
Удар наудачу – отчим даже не помнил, какие у парня проблемы с учёбой. Для Михаила всё сводилось к простой формуле: у приёмного сына обязательно должны быть неудачи, оттеняющие успехи дочери.
– Пересдал ещё неделю назад, – тихо ответил Роман, не поднимая глаз.
– И? – в голосе Михаила звучало предвкушение.
– Четыре.
– Хм, – отчим явно ожидал худшего результата. – Ну, для тебя и это неплохо, конечно.
Мила негромко хмыкнула:
– Просто Карпелев всем ставит не меньше четвёрки. У него такой принцип – типа все талантливые, просто кто-то раскрывается медленнее. Он даже Дворжаку поставил, а тот на последнем практикуме такую схему собрал, что чуть лабораторию не спалил.
Роман молчал, сосредоточившись на еде. Пока жуёшь, можно не отвечать, не реагировать. Да и спешить надо – до начала занятий оставалось меньше часа, а путь до института занимал сорок минут быстрым шагом.
– Я пойду, – произнёс он, вставая.
– Даже не доел, – заметила Татьяна без особого беспокойства.
– Опаздываю.
– Всегда ты куда-то опаздываешь, – вздохнула она, словно это доказывало фундаментальный изъян в характере Романа.
Улицы Дармовецка встретили привычным безразличием. Город жил размеренной, механической жизнью. Рабочие в оранжевых жилетах лениво курили возле вскрытого люка теплотрассы, женщина средних лет выгуливала облезлого пуделя, чьи лапы печатали мокрые следы на сером асфальте. Старик в потёртом пальто выносил мусор, хрипя при каждом движении. Всё включалось в привычный ритуал повседневности без места неожиданностям.
От хлебозавода, в что двух кварталах от дома, тянуло тёплым ароматом свежей выпечки. Этот запах оставался одним из немногих приятных воспоминаний детства – когда-то мама водила его за руку мимо завода и обещала купить горячую булку, если мальчик хорошо себя вёл. Теперь аромат вызывал лишь тупую боль где-то глубоко внутри – напоминание о времени, когда мир казался добрым и осмысленным.
По мере приближения к центру города асфальт сменялся растрескавшейся плиткой. Городская администрация пыталась придать Дармовецку видимость благоустроенности, но денег хватило только на центральную площадь и прилегающие улицы. Дальше город растекался бесформенной массой серых домов с полуразрушенными тротуарами и разбитыми дорогами.
Дармовецкий технический институт – филиал столичного университета – располагался в четырёхэтажном здании сталинской постройки с колоннами и барельефами учёных на фасаде. Внутри имперское величие сменялось обшарпанными стенами, потрескавшимся линолеумом и запахом канцелярского клея, смешанного с ароматом дешёвых сигарет – охранники, вопреки запрету, курили прямо в подсобке у входа.
Роман поднялся на третий этаж. Возле аудитории уже собрались однокурсники – шумная группа, в которой он всегда оставался на периферии. Ни с кем особо не дружил, но и не конфликтовал. Защитная стратегия проста: быть незаметным, не привлекать внимания, существовать в тени.
– Эй, Соколов! – окликнул его долговязый парень в кожаной куртке. – Домашку сделал?
Роман кивнул.
– Дай списать, а? У меня вчера такой завал был, даже не открывал учебник.
«Завал» обычно означал очередную вечеринку или компьютерные игры. Но Роман молча достал тетрадь. Отказать – значит спровоцировать конфликт, а любой конфликт в тесном мирке института имел свойство разрастаться, превращаться в длительную травлю.
– Ты реально рубишь в этой хрени, – парень пролистал страницы с решёнными задачами. – Я вообще не понимаю, как можно вникать в эту муть. Но препод говорит, что без этого нам диплома не видать, так что…
Роман пожал плечами. Вычислительные сети и их архитектура были для него не «мутью», а единственной территорией, где он чувствовал себя компетентным. Мир, построенный на логике и последовательности, где каждое действие имеет предсказуемый результат – в отличие от человеческих отношений с их алогичностью и произволом.
Лекция по теории сетей началась с опоздания преподавателя – полной женщины в строгом костюме, тяжело дышавшей после подъёма по лестнице. Она говорила монотонно, не отрываясь от пожелтевших конспектов. Большинство студентов откровенно скучали: кто-то листал социальные сети на телефоне, кто-то дремал, прикрывшись учебником. Соколов внимательно записывал каждое слово. Не из-за манеры изложения, а потому что в этих словах скрывались зёрна знаний – потенциальный ключ к будущей независимости.
На перерыве все высыпали в коридор. Кто-то доставал бутерброды, кто-то спускался в буфет за чаем. Роман обычно оставался в аудитории, но сегодня нужно было зайти в библиотеку – подготовить материалы для курсовой работы.
В коридоре он столкнулся с Милой. Сестра стояла в окружении подруг, громко обсуждая какой-то институтский скандал. Увидев брата, она сделала то, что делала всегда – превратила его в инструмент повышения собственного статуса:
– А вот и наш домашний гений! – воскликнула она с деланным восторгом. – Вчера опять полночи стучал по клавишам. Говорит, программирует что-то важное, но, по-моему, просто в игрушки режется. Хотя какие у него могут быть важные проекты? Максимум – почистить кому-нибудь компьютер от вирусов за копейки.
Её подруги рассмеялись – вежливо, но с явным удовольствием от чужого унижения. Роман прошёл мимо, сохраняя невозмутимость. Хотелось сказать, что он работает над системой распознавания образов, способной ускорить обработку данных в нейросетях. Объяснить, что ночами не играет, а пишет код для будущей карьеры. Но он молчал. Слова были бесполезны – они не меняли отношения людей, только давали новые поводы для насмешек.
В библиотеке пахло старыми книгами и пылью. Пожилой библиотекарь с поджатыми губами неохотно выдала несколько томов по теории информации. В дальнем углу читального зала, за облупившимся столом с вырезанными именами и датами, студент наконец почувствовал относительный покой.
Время шло, и последняя пара – практикум по программированию – была единственным светлым пятном в расписании. Преподаватель, молодой аспирант с взъерошенными волосами и в мятой рубашке, давал студентам реальные задачи и не мешал их решать. Никаких нотаций, никакого формализма – только чистая логика кода и удовлетворение от работающего алгоритма.
– Соколов, – окликнул его аспирант после занятия, когда остальные уже выходили из аудитории. – Задержись на минуту.
Роман напрягся. Любое неожиданное внимание обычно не сулило ничего хорошего.
– Я смотрел твою последнюю работу, – сказал преподаватель, протирая очки краем рубашки. – Очень неплохо. Особенно этот фрагмент с оптимизацией памяти. Ты где этому научился?
– Сам, – тихо ответил Роман. – В интернете материалы нашёл.
– Молодец. Слушай, у нас тут проект небольшой наклёвывается, для городской администрации. Ничего сложного – база данных плюс интерфейс для учёта жилищного фонда. Может, поучаствуешь? Оплата небольшая, но для резюме полезно.
Роман почувствовал, как внутри что-то дрогнуло – признание, пусть маленькое, но реальное. И возможность заработать – не для отчима, который всё равно найдёт, к чему придраться, а для себя.
– Да, конечно, – ответил он, и голос прозвучал тверже обычного.
– Отлично. Тогда завтра после пар подойди, обсудим детали.
Дорога домой пролегала мимо автовокзала. В вечерние часы оттуда тянуло выхлопными газами и запахом дешёвого фастфуда из привокзального кафе. Роман шёл, погружённый в мысли о предложенном проекте. Это был шанс – не просто подработка, а возможность создать что-то реальное, используемое в городе. Может, даже возможность заявить о себе за пределами Дармовецка.
Дома его ждал привычный ритуал ужина – тот же стол, те же люди, те же темы. Михаил жаловался на начальство, Татьяна – на цены, Мила рассказывала об успехах подруги, устроившейся на практику в областной центр. Всё это звучало фоновым шумом, сквозь который юноша пробирался, как через густой туман, стараясь не зацепиться ни за одно слово, не вызвать новую волну упрёков.
– Завтра буду поздно, – сказал он, когда ужин подходил к концу.
– Это ещё почему? – немедленно отреагировала Татьяна.
– Проект на факультете. Для городской администрации.
– Платят хоть? – Михаил поднял глаза от тарелки.
– Немного.
