– Значит, опять за спасибо работать будешь, – хмыкнул отчим. – Никогда не научишься себя ценить.

Мила закатила глаза:

– Да ладно вам. Пусть хоть какой-то опыт получит. А то ведь после института даже уборщиком в офис не возьмут.

Роман молча встал из-за стола и пошёл в свою комнату. Девять квадратных метров – всё, что у него было своего в этом доме, да и то с оговорками.

Комната оставалась его территорией, пока он «вёл себя прилично», как любила повторять Татьяна.

Ноутбук – старый, но всё ещё надёжный благодаря постоянным апгрейдам – ждал на столе. Этот кусок пластика и металла был единственным, что связывало Романа с большим миром за пределами Дармовецка. Через экран он общался с людьми, которые никогда не видели его неуклюжести, не знали о статусе приёмыша, не судили по внешности или семейным обстоятельствам – только по делам и словам.

В онлайн-сообществах разработчиков он был не Ромой Соколовым, вечно виноватым приёмным сыном, а R_Developer – уважаемым программистом с собственным проектом распознавания образов, вызывавшим интерес даже у специалистов из крупных корпораций. Там его слушали, с ним спорили, задавали вопросы – там он был кем-то, а не просто тенью, бесшумно скользящей по периферии чужой жизни.

Из окна виднелась часть города – одинаковые пятиэтажки с жёлтыми окнами, в которых жили такие же люди, ведущие такие же бессмысленные разговоры за такими же кухонными столами. Свет в этих окнах не давал тепла – холодный свет случайных совпадений, свет жизней, столкнувшихся в пространстве и времени без цели или замысла.

Роман включил ноутбук. Экран загорелся приветственной заставкой, которую сам спроектировал – минималистичный дизайн с элементами фрактальной графики. Личное приветствие самому себе, знак входа в пространство, где правила устанавливает он сам.

Пока система загружалась, он вспомнил тот день, когда ему сообщили о смерти родителей. Серая комната в отделении полиции, запах кофе и дешевого одеколона, слишком большое кресло, в котором утопали детские плечи. Женщина в форме что-то говорила, а он смотрел на царапину на столе – длинную, как река на карте. Ему было десять, и он ещё не понимал, что больше никогда не вернется в квартиру, где мама всегда оставляла свет в коридоре.

Потом были Соколовы – молодая пара с дочерью-ровесницей, забравшие его прямо из той комнаты, улыбавшиеся и обещавшие, что «теперь всё будет хорошо». Первое время они действительно старались – покупали книги, водили в кино. Но постепенно их энтузиазм угас. Роман часто замыкался в себе, предпочитал чтение совместным развлечениям, иногда просыпался ночью с криком. А потом пришёл экономический кризис, Михаил потерял работу на заводе, и то, что раньше было просто разочарованием, превратилось в открытую неприязнь. Роман стал обузой – лишней тарелкой за столом, лишней статьей расходов, проблемой, которая не исчезала.

Система загрузилась, и Роман открыл редактор кода. Строки символов складывались в алгоритмы, в узоры логики и смысла. Здесь, в царстве синтаксиса и функций, каждый символ имел значение, каждая команда вела к конкретному результату. Никакой двусмысленности, никакой жестокости, только чистая, прозрачная логика.

В углу экрана мигнуло уведомление – новое сообщение в форуме разработчиков. Кто-то из Силиконовой долины заинтересовался его наработками по улучшению алгоритма распознавания рукописного текста. Роман улыбнулся – легко, почти незаметно, но эта улыбка была настоящей, не тем защитным механизмом, который использовал в повседневной жизни.

За стеной Мила включила музыку – какой-то модный поп-хит с повторяющимся припевом о несчастной любви. Громкость была такой, что стены вибрировали, но Роман не злился. Музыка создавала шумовую завесу, за которой можно было укрыться от всего остального дома, от разговоров на кухне, от скрипа половиц под тяжёлыми шагами отчима.

Он работал до глубокой ночи, забыв о времени, о завтрашних лекциях, обо всём, что составляло реальность Дармовецка. На экране рождался новый мир – мир, где Роман был творцом и первооткрывателем. С каждой строчкой кода этот мир становился сложнее и совершеннее, с каждой отлаженной функцией – ближе и реальнее.

В какой-то момент Роман заметил странное – программа, над которой работал, начала вести себя не совсем так, как ожидал. Алгоритм распознавания научился находить закономерности там, где их, казалось бы, не должно было быть. Это было странно и немного пугающе – словно код обрёл собственную волю, начал эволюционировать независимо от создателя.

Он откинулся на спинку стула, потирая уставшие глаза. За окном темнота, только жёлтые огни соседних домов подмигивали равнодушно, как далёкие звёзды. Где-то в этом городе жили другие люди, с другими историями и проблемами. Может, кто-то из них тоже сидел сейчас перед экраном, пытаясь создать что-то, что превзойдёт серую повседневность Дармовецка.

Роман снова взглянул на экран. Там, в глубине кода, скрывалось что-то, чего ещё не понимал полностью. Что-то, что могло изменить не только алгоритм, но и его собственную жизнь. Он чувствовал это так же отчётливо, как запах мокрого асфальта по утрам или аромат свежего хлеба с хлебозавода.

Ноутбук тихо гудел кулером, охлаждая процессор, работающий на пределе возможностей. Этот звук успокаивал, создавал ощущение присутствия чего-то живого и понимающего.

Завтра будет новый день, очередное погружение в ритуал выживания среди людей, видевших в нём лишь обузу. Но сейчас, в тишине ночи, Роман чувствовал себя почти свободным. Он сохранил файл с кодом и закрыл ноутбук. Странное ощущение не покидало – будто стоял на пороге чего-то значительного, выходящего за пределы обыденности Дармовецка и открывающего двери в неведомое.

Ночь опустилась на город, превращая обветшалые пятиэтажки в чёрные монолиты с редкими прямоугольниками света. В комнате Романа тишина – только слабый шелест вентилятора ноутбука, выключенного несколько минут назад, но всё ещё остывавшего после часов непрерывной работы. Усталость тяжёлыми волнами накатывала на тело, пальцы помнили фантомное ощущение клавиш, а глаза жгло от долгого вглядывания в мерцающий экран.

Он медленно разделся, аккуратно складывая одежду на стул – одна из немногих привычек, оставшихся с детства, когда мама учила порядку. Выключив свет, Роман осторожно лёг на узкую кровать, стараясь не скрипнуть пружинами, чтобы не вызвать раздражённый стук в стену от Милы.

В темноте потолок едва угадывался – серая плоскость с пятном от протечки, случившейся ещё до его появления в этой семье. Это пятно с годами стало чем-то вроде карты – Роман находил в нём очертания континентов, гор, иногда лиц. Это помогало уснуть, когда мысли слишком настойчиво крутились в голове.

Сегодня, однако, мысли были не о коде и не о проекте для городской администрации. Где-то на границе сознания пульсировало странное ощущение – будто реальность истончилась, стала проницаемой, как марля. Словно что-то скреблось в эту ткань мира с обратной стороны. Роман никогда не был склонен к мистике, предпочитая чёткую логику программирования, но сейчас, балансируя на грани сна, он чувствовал необъяснимое напряжение в воздухе, похожее на статическое электричество.

Веки тяжелели. Дыхание становилось ровнее. Тело, утомлённое часами неподвижности за компьютером, постепенно расслаблялось, растворяясь в темноте. Пружины матраса проминались глубже обычного, будто увлекая в какую-то невидимую глубину. На грани между явью и сном пространство комнаты утрачивало чёткие границы.

И тогда появилась гостья.

Без предупреждения, без звука, без движения воздуха. Одну секунду Роман был один – в следующую почувствовал присутствие. Лунный свет, проникавший сквозь неплотно задёрнутые шторы, очертил женский силуэт рядом с кроватью, словно вырезанный из темноты. Фигура застыла неподвижно, но контуры казались слишком чёткими для обычного человека.

Первой мыслью было – сон. Но сон не бывает таким ясным, не сохраняет ощущения веса собственного тела, тепла одеяла, шероховатости наволочки под щекой. Вторая мысль – галлюцинация от переутомления. Роман моргнул, ожидая, что видение исчезнет. Но незнакомка осталась.

Когда ночная гостья шагнула к кровати, лунный свет скользнул по обнажённому телу. Кожа совершенно белая, с голубоватым подтоном, как у мрамора, отполированного до гладкости шёлка. Силуэт казался идеальным, лишённым изъянов или отметин, словно созданным не природой, а задумкой художника. Движения плавные, но странно выверенные, как у танцовщицы, исполняющей давно заученную партию.

– Кто вы? – голос Романа прозвучал хрипло, тише, чем рассчитывал.

Ответа не последовало. Только склоненная голова, и длинные тёмные волосы заструились по плечам, создавая разительный контраст с фарфоровой кожей. На лице не отражалось эмоций – ни страха, ни смущения, ни агрессии. Спокойное и отстранённое выражение, как у античной статуи, словно каждая черта была высечена скульптором.

Роман попытался сесть, но тело не слушалось, придавленное невидимым грузом. Не страх – странная заторможенность, как в замедленной съёмке. Незнакомка сделала ещё шаг ближе. Теперь он видел глаза – тёмные, почти чёрные в полумраке комнаты, но с внутренним свечением, словно за ними стоял источник света.

Одеяло соскользнуло, когда визитёрша опустилась на край кровати. Лёгкое прикосновение к груди вызвало непроизвольную дрожь – ощущение прохлады, но не холода мёртвой плоти, а свежести родника, воды в лесном ручье. От касания по телу разбежались мурашки, а в груди что-то болезненно сжалось.

– Что вам нужно? – снова спросил Роман, хотя уже понимал бесполезность вопроса.

Вместо слов гостья провела ладонью вниз по его груди, к животу, легко, как дуновение ветра. Едва заметное дыхание коснулось шеи, когда лицо приблизилось. Воздух не тёплый, как у человека, а нейтральный, комнатной температуры, словно лишённый жизненного тепла.

Логика кричала, что нужно остановить происходящее, что всё это невозможно, что следует испытывать страх перед нечеловеческим существом. Но тело предавало разум. С каждым касанием рук, с каждым невесомым прикосновением губ к коже, внутри разгорался жар, противоположный холоду чужой плоти.

Когда губы коснулись его губ, Роман почувствовал привкус ментола – чистый и свежий, лишённый обычных человеческих оттенков. Поцелуй сочетал точность и страсть, словно алгоритм, наполненный настоящим желанием. Тёмные пряди заструились вокруг их лиц, создавая занавес, отрезающий от остального мира.

Кожа под пальцами Романа ощущалась невероятно гладкой, без единого изъяна – ни шрамов, ни родинок, ни даже пор. Как фарфор, нагретый теплом свечи, – не живой, но похожий на жизнь. И всё же в каждом движении присутствовала грация, а в изгибах – совершенство, заставлявшее забывать о странности происходящего.

Тишину комнаты нарушало только прерывистое дыхание Романа. Ночная гостья оставалась безмолвной, даже когда удовольствие должно было вырвать стон. Лицо сохраняло выражение сосредоточенной нежности, глаза полузакрыты, но взгляд оставался осознанным, присутствующим. Взгляд, который видел по-настоящему, не так, как люди обычно смотрят друг на друга, скользя поверхностно. Этот взгляд читал изнутри, видел то, что сам Роман не всегда различал в себе.

Когда незнакомка опустилась на Романа, обволакивая своим телом, он почувствовал странное сочетание прохлады и жара. Каждое движение словно знало все точки удовольствия, каждый изгиб заставлял сердце биться быстрее. Пластика движений отличалась от обычной женской – не отвечая на его реакции, а следуя внутреннему ритму, заранее выверенной хореографии. Но эта механистичность завораживала, создавая сверхъестественное совершенство, превосходившее обычный человеческий опыт.