Монахи натащили на подворье целую лабораторию с горшками, кувшинами, жбанами и прочими ёмкостями, коих прибыло аж двое саней. Каждый сосуд был обёрнут в два слоя мха, переложен сеном, а сверху всё это богатство и мечту гомеопата накрывали медвежьи и волчьи шкуры – морозить лекарские смеси и составы было нельзя. Отец-настоятель в очередной раз поразил познаниями местной флоры и фауны. Если раньше разговор заходил только о неизвестных мне грибах, вроде «Иудиного уха» или «весёлки», то теперь старший от терапии рассказывал и вовсе уж небывалые вещи: про муравьиные яйца, про тёртые зелёный, белый и синий лишайники, про семь видов мха и трижды семь сочетаний каких-то трав, о которых мне даже названия ничего не говорили. Но профессор-фармацевт из Лавры мгновенно замолкал и превращался в прилежного студента, едва стоило начать говорить Лесе. Потому что многое из того, что знала она, было тайной и откровением даже для него. Но, как бы то ни было, эта бригада реаниматологов и терапевтов в прямом смысле слова вернула шпионского монаха к жизни в рекордные сроки. Да, ходить он пока не ходил, и даже говорить долго ему было заметно трудно, но в том, что Джакомо Бондини поправится, сомнений у консилиума не было никаких.

Поприсутствовали мы с князем и на паре бесед-допросов, что по горячим следам устроили ему Ставр с Рысью. И сведения, что на самом что ни на есть голубом глазу выдавал вражий резидент, обоих нетопырей привели в состояние крайнего профессионального возбуждения. А я подумал о том, что в главу службы внешней разведки брать его, конечно, вряд ли стоит, но консультантом при Гнатовом ведомстве брат Сильвестр был бы бесценным.

Два этих окончательно спевшихся деятеля, молодой и старый, прихватив с согласия Всеслава и недавнего знакомца, коллегу с «тёмной стороны», Антипа Шило, вполне продуктивно пообщались и с Пахомом Полозом. Вот только результат беседы от диалога с монахом отличался кардинально. Джакомо Бондини выздоравливал и планировал жить. Наёмный убийца и глава неуловимой группировки ликвидаторов жить перестал. На все вопросы он ответил, как уверяли хмурые нетопыри, вполне откровенно и без утайки. Полученные же от него знания и сведения побуждали к тому, чтобы пойти по пути Рыси: откопать Всеволода, выудить со дна Днепра Изяслава, рассадить их по колам и отправить в Рим. Снабдив для массовки аналогичным сопровождением-конвоем из банды Полоза, в которой на момент её уничтожения числилось почти четыре десятка отъявленных душегубов и подонков всех мастей. Основную массу взяли в Киеве, последних «добрали» в Переяславле, где оставалась резервная группа, десяток, что должен был убрать жену и детей Всеволода, пойди что не по плану. И троих обещал выловить на своих землях Байгар, которому информацию передали в порядке братской взаимопомощи, безвозмездно, то есть даром. Глава степной разведки вытаращил единственный глаз, потребовал очной ставки с негодяями и получил её. Потом что-то недолго, но явно грубо орал своим нукерам, что улетели с подворья с визгом и гиканьем, как только получили задачу. А Байгар потом долго и явно без привычки благодарил князя и воеводу. Те трое давно и мирно жили на их землях, а один даже был вхож в ханскую юрту. И вовсе уж растерялся степняк, когда Рысь похлопал его по плечу со словами:

– Да ладно тебе, братка, одно дело делаем!

Две команды из сотрудников Рыси и Шила провели захват в Переяславле так, что о том, что их план пошёл «согласно схеме», тамошние недобитки в полной мере осознали, лишь придя в себя на одном из «конспиративных» лесных хуторов Ставра и Буривоя. Эта операция авторитет великого князя и его лютой дружины в среде криминалитета подняла на вовсе уж недосягаемые высоты. Специфические методы работы нетопырей с их коллегами по цеху, а также те решительность и скорость, с какими они перехватили управление всеми связью и координационными центрами, до каких смогли дотянуться, лихих людей Звона Ивана впечатлили вполне. Рысь же, аж жмурясь от удовольствия, сообщал, что с учётом людей Ставра и Звона, стёжки-дорожки, по которым можно теперь можно было собирать и отправлять сведения и наказы верным людям, тянулись от Тмутаракани на юге до Колывани на севере, без обрывов и прорех. Приросли они ощутимо при помощи Звоновых Псковом и Новгородом, где позиции Всеславовой разведки были значительно слабее, чем на юге и западе. И случилось это всё очень своевременно.

В Новгороде объявились какие-то «божьи странники» с квадратными челюстями и ладонями, о которые явно стёрлось не одно весло, и принялись мутить народ, напоминая горожанам о тех обидах и оскорблениях, что нанёс им не так давно богомерзкий Чародей. Шутка ли – снять колокола и паникадило с собора! Да как же можно спустить такое святотатство?! Шумные новгородцы, давние любители поорать на мосту, сперва было возмутились: а и вправду, чего это? И почти уж было собрались Вече скликать, чтоб с его решением идти к городскому голове, требуя отправить ратников в почётный, богоугодный, но наверняка самоубийственный поход на Киев. А потом как-то разом все передумали. Найдя поутру на ступенях Новгородской Софии давешних «Христа ради странников». Холодных. Гло́тки у них были перегрызены, и знающие охотники опознали по тем ранам волчьи клыки. Следов серых «лесных санитаров» на площади тоже было с избытком. Человечьих же – ни одного. Прикинув по при́кусу размеры пастей, те же опытные лесовики сказали, что сами в лес в сторону Полоцка и Киева не пойдут ни за какие уговоры, и остальным не советуют. Бунт, древнерусский прообраз «оранжевой революции», не состоялся.

Такие же «странники» объявлялись и на землях латгалов и ятвягов-судовичей. Но там их дикие и малообщительные аборигены просто убили и спустили под лёд, резонно решив, что дружба с князем русов за последнее время принесла гораздо больше пользы, чем все на свете горлопаны вместе взятые, пришедшие не пойми откуда с не известно чьими словами.

В Переяславль выехал из Тмутаракани старший сын Святослава Черниговского, Глеб. Подумав и придя к логичному умозаключению, что интересы «союзного государства», Руси и Степи, вполне успешно и эффективно получается обсуждать и развивать лично двум первым лицам, Всеславу и Шарукану, решили, что держать там гарнизон и ещё одного отдельного князя ни к чему. При военной угрозе со стороны ромеев или латинян помощи особенной от него ждать не стоило, проще было отойти на Русь выше по Днепру, объединиться со стянутыми отрядами союзников и вернуться. А с организацией и «тонкой настройкой» торгового взаимодействия на берега Сурожского моря должен был направиться наш новоявленный коммерческий гений, Глеб Всеславич, средний сын Чародея.

А ещё долго обсуждали задумку о том, чтоб помочь с переездом в те края желающим, и с севера, и с востока. Для этого времени подобные решения были совершенно непривычными и неожиданными, и ханам Великой Степи нам с Глебкой пришлось доказывать на бумажке и буквально на пальцах, чем именно и насколько конкретно выгоднее этот подход. Ясно, что притащить на верёвке чёрного люда из походов на чужие земли и заставить его работать буквально из-под палки, проще и привычнее. Но выкладки среднего сына убедительно доказывали, что свободные семьи, перебравшиеся в курортный регион со своими работниками, вольными или нет, принесут пользы и денег быстрее и больше.

Ясинь-хан долго жевал губами и хмурил седые лохматые брови. Потом взял из стопки лист бумаги, грязно-жёлтой и неровной, мне казавшейся редкой дрянью, но по нынешним временам бывшей предметом роскоши и восхищения, и ещё одну новинку, тот самый свинцовый стерженёк в деревянной рубашке, что звался странным и не понятным никому словом «карандаш». И довольно быстро начал накидывать на бумаге столбики цифр, похожих на арабские. Потом они с сыном о чём-то спорили хриплыми гортанными голосами, так похожими один на другой. А потом Степной Волк сказал:

– Отец восхищён умом и торговой сметкой твоего сына, Слав. Украсть барана – одно. Угнать отару овец – другое. Сделать так, чтобы пастухи сами пригнали отары к твоему кочевью, стали платить за защиту и сбывать тебе молоко, сыр, шерсть и мясо по твоей же цене – это совсем не так, как мы жили веками. Но он не видит в том ни обиды для Богов, ни ущерба обычаям и памяти предков. Отец не устаёт благодарить Великого Тенгри за то, что нам довелось встретиться.

Всеслав молчал, глядя на то, как накрывает румянцем от заслуженной похвалы Глеба. Выкладки были полностью его собственные, и он просидел над ними два дня и две ночи, прежде чем принести отцу. На уточнение, где сын и чем занят, Рысь вчера ответил с недоумением:

– Молодую ключницу за рукав притащил к себе и двери закрыл. Я-то думал – дело молодое. Глянул для проверки, а они сидят, скрипят карандаликами по бересте, да время от времени друг дружке через локти заглядывают. И бурчат непонятное чего-то про доли, возвраты, осьмушки да четвертушки. А сидят-то прям бок о бок. Твоя порода, Слав, я б в его годы так близко с девкой сидя нипочём не усидел!

– Я благодарю уважаемого Ясинь-хана за добрые слова. Как и мой сын, превзошедший науки. И оба мы так же рады тому, что Боги довели нам встретиться и сделать задуманное. Если не подведём их – и эту придумку с их помощью воплотим. Об одном, сын, помни всегда: Боги помогают тем, кто делает что-то сам. И охотнее поддержат того, кто думает не о своей мошне да собственном прибытке. Мы сейчас смотрим на те земли возле Сурожского моря, пока безлюдные. Но видим через пять, через десять зим там землянки, хижины, хуторки, узкие улицы глинобитных домов, где живут люди. Где родятся дети, которых воспитывают в любви и почтении к Правде и Чести. Которые, как мы теперь все точно знаем, у нас одинаковые, что в дремучих лесах, что в бескрайней степи. И именно поэтому Боги помогают. Не подведи их, сын.

– Не подведу, – склонил голову Глеб. И поводов ему не верить у нас с князем не было. За те полгода, что отделяли княжича от позорного и вероломного заключения в подземной тюрьме-порубе, он изменился очень заметно. Не только внешне и, к счастью, в лучшую сторону. Это был тот же самый мальчик, что плакал, когда отца предательски и подло ударили в грудь копьём прямо через волоковое-вентиляционное окошко поруба, не дав ни честного боя, ни даже возможности увидеть Солнца напоследок. Но в нём не было ни страха, ни злобы. Лишь фамильное, родовое, предками заповеданное умение идти к цели, и, сжав зубы, добиваться своего.

И для Всеслава Полоцкого, князя-Чародея, это было важнее всех на свете планов и договорённостей.

Глава 3. Комитет по встрече

– В гробу! – голос князя пролетел над подворьем, заставив случайно пробегавших внизу работников вскинуть глаза в испуге.

– Ну Сла-а-ав! – тянул в спину ему воевода, выходивший следом из терема на гульбище.

– В гробу-у! – настойчиво, убедительно, с упором на последнюю «у», которая чудом снова не сорвалась в привычный, но несвоевременный вой, повторил Всеслав.

– Олешье прошли же, прут, как лоси! – убеждал Рысь, уверенный в своей правоте.

– И плевать я на них хотел! Там на пути порогов прорва, Воинь, Корсунь, Родень! И только потом места, где мы встречу запланировали. Так что даже не мотай мне душу, в гробу я видал отменять финал! – резко рубанув ребром ладони, Чародей дал понять доходчиво, что спорить больше не станет, кто не понял – тот сам виноват. Гнат понял. И только вздохнул, беззвучно, одними губами обозначив что-то от субординации и прочего чинопочитания далёкое крайне.

На сегодня был запланирован финальный матч. «Черниговские орлы» позавчера вырвали «на зубах» победу у «Стражей», оставив городскую команду с «бронзой». И твёрдо нацелившись на кубок победителя. Который «Полоцкие волки» отдавать не планировали никак.

Святослав будто спасался от беды, тоски и позора, проводя всё свободное время на льду. Катков расчистили уже с полдюжины, в разных краях гавани и выше по течению Почайны. Там тренировались и взрослые, и дети. На баб, что в меру сил, с плачем или весёлыми визгами осваивали фигурное катание, народ собирался смотреть едва ли не охотнее, чем на тренировки любимых отрядов-команд. Но на время матчей пустели и все остальные катки, кроме центрального, и весь город.