Турнирную сетку со статистикой игр дублировали на специально для этого прибавившей в размерах «стенгазете». Ясно, что результаты каждой встречи тотчас же узнавал весь город, но приучать к наглядной агитации население мы продолжали. Телевизоров и газет нет – глядите ковёр. Ну, или в нашем случае – карту-экран. И это работало. А когда ушлый Глеб попросил разрешения в уголке написать, что «в лавке у Тихона есть в продаже лучшая солонина и копченые рёбрышки», пошли и рекламные контракты. Да ещё как пошли! Тот самый торговец-промышленник, что не стал тогда торговаться и жадничать, после той лютой долгой метели, кланялся сыну в ножки, взахлёб рассказывая, что двери в лавку оголтелый народ снял с петель, не успели рисовальщики дописать текст. Это притом, что грамоте обучена была даже не четверть жителей города. Хотя и отец Иван, и Антоний гордо хвалились, что детишек, да и взрослых, к ним в вечерние приходские школы теперь ходило втрое больше, чем ещё месяц назад.

Святослав же, кажется, был прирождённым тренером. Или это потомственные качества лидера и вождя давали о себе знать? Так или иначе, но он и сам освоил коньки великолепно, и ледняков своих гонял на совесть и без всяких поблажек. Матч обещал быть очень зрелищным. Отменять его из-за каких-то – пф-ф-ф, подумаешь! – четырёх с лишним тысяч крестоносцев, до подхода которых ещё дней десять? Ещё чего не хватало!

А ведь ещё не так давно их было пять тысяч с небольшим. Но русская земля, а с ней вода и пища, крайне плохо воспринимались латинскими организмами. Особенно те, что были обработаны отравой без вкуса и запаха, которую, поминутно крестясь и скорбно морщась, приготовил отец-настоятель с помощью изумлённо глядевшей на него княжны Леси. Крепость духа в Антонии поддерживал лично патриарх:

– Точно тебе говорю, богоугодное это дело! Сберечь люд да землю, святую веру православную от озверевших от алчности еретиков, убийц!

Хотя взгляд его дальнозорко сощуренных глаз и выдавал некоторые опасения и сомнения в том, что манипуляции монаха и ведуньиной внучки над котлом с ядовитым варевом от пастырского служения были несколько далековаты, виду он не подавал.

– А есть ли, отче Антоний, в запасах твоих воронец? Ещё христофоровой травой кличут его. Или чемерица-чемерка? – спросила настоятеля княжна. С нехорошим блеском в глазах.

Главарач из Лавры покосился на неё со сложным выражением лица. Тут были и признание хорошей идеи коллеги, и досада, что самому эта мысль в голову не пришла. И христианская печаль по ду́шам заблудшим, которым эффект этого зелья доведётся испытать на себе.

– А это что за растения, Лесь? – уточнил я из сугубо научного интереса. Названия большинства трав мне по-прежнему ничего не говорили, но учиться я умел и любил.

– Одно, князь-батюшка, от вшей хорошо помогает, да огороды брызгают настоем из него от тли да всякой букашки-гусеницы. Второе, если правильно меру знать, от грудной жабы помогает. А если щедро ливануть, не жалея, то супостаты облюются да сдохнут в корчах, – звонким голосом отличницы поведала «дочурка». А отец-настоятель тяжко вздохнул и кивнул, подтверждая фармакологический эффект безобидных внешне травушек-муравушек.

– Хм… Придумай, Гнатко, как им снадобья эти подать. Лучше бы с тем, что в брошенных домах да на дворах найдут и жрать станут. Эдак с намёком, что у нас уворованный кусок вам, тварям, в пользу не пойдёт, – распорядился Всеслав, одобрив предложение дочки.

– Сделаем, княже, – кивнул Рысь. И от улыбки-оскала на его лице отец Антоний вздохнул ещё тягостнее. Но варево помешивать не перестал.

Алесевы, как и все остальные, впрочем, работали в поте лица. И, принимая во внимание специфику их службы, мо́рды, кру́па и всей остальной лошади. За неполных две недели им удалось эвакуировать почти всё население вдоль предполагаемого маршрута интервентов-захватчиков. Несмотря на довольно большую протяжённость нижнего течения Днепра, народу оказалось меньше, чем я ожидал. Несколько сотен наотрез отказались перебираться ближе к Киеву, решив схорониться по лесам и болотам, как привыкли. Те же, что, похватав детей и скотину, прибыли с эвакуационными группами, обживались в бараках и шатрах, занявших прилично места на противоположном берегу. И удивлялись всему И бесплатным харчам, выдаваемым каждому трижды в день, да щедро, с мясцом. И диковинным печкам, что наловчились класть здешние мастера, и которые можно было топить, не продувая потом избы-палатки от дыма. И тому, что горожане, про которых ходили слухи, что они все сплошь зазнайки высокомерные, делятся с беженцами едой, одеждой, и даже, с ума сойти, пускают без разговоров помыться в баню! Хваля все до единого батюшку-князя, Всеслава Брячиславича, который первым на людской памяти не просто отправил гонцов с вестями: «враг у ворот, ховайся, кто где успеет!». А отправил дружину, чтоб вывезти из-под удара своих людей, да с барахлом и скотиной! И самолично раз в два-три дня приезжал в лагерь на своём легендарном летучем коне Буране, следя за тем, чтоб всё было ладно. Старший же княжич, Роман, и вовсе жил тут безвылазно, а на днях лично запорол до полусмерти степняцкой плёткой одного торгаша, что повадился втихаря продавать дрянную брагу, заламывая за неё несусветную цену. Говорили люди, что так ловко махать степным кнутом его научил сам Степной Волк Шарукан, бывший раньше, совсем недавно, кошмаром для жителей с южных границ. А теперь – будущим родичем, тестем Романа свет Всеславича.

В день, когда начали прибывать первые беженцы, добралось до нас и Болеславово посольство. За продвижением их саночек по карте горожане смотрели так, как, наверное, за мерцавшей звёздочкой первого искусственного спутника Земли в годы моей давно ушедшей юности, через почти девятьсот лет вперёд. Ляхи прибыли чинно, спокойно, с подчёркнутым уважением, остановившись перед воротами и дождавшись приглашения. Встречал их Микула Чудин, что за последнее время доказал не только лояльность, преданность и верность, но и прямую личную заинтересованность в том, чтобы в городе и окру́ге всё было хорошо и спокойно. Он, несмотря на боярское достоинство и ратный опыт, даже со Звоновыми нашёл общий язык, и в том, чтобы назначить его городским головой, старшим над боярами, сомнений на вече не возникло. С ними он как-то договорился сам, а главам районных администраций, кончанским старостам, хватило настоятельной рекомендации великого князя, в чьём слове сомнений ни у кого в городе не было.

После протокольных слов на́ людях, хлеба-соли, объятий и рукопожатий, воеводу Стаха, который такого тёплого приёма явно не ожидал, проводили на княжье подворье, а там провели в небольшую комнатку, где и произошло эпохальное событие.

Там, при блеске дивных светильников, ярче которых старый воевода в жизни не видал, познакомился он и с самим великим князем-Чародеем, Всеславом Брясиславичем, и с его сугубо доверенными лицами: патриархом, великим волхвом, воеводой и ещё каким-то странным стариком, будто бы безногим, что сидел в какой-то странной торбе на груди у настоящего великана, заросшего бородищей и патлами так, что при дворе Болеслава его вряд ли бы приняли. Взор Стаха то и дело возвращался к тому хмурому деду, что тоже не сводил с него глаз.

– Ну чего таращишься-то, Сташко, берестяная твоя душа? Два десятка зим минуло, как-никак, да с лишком. Я и сам тебя едва спознал, вон, ряху-то отожрал на Болеславовых харчах. При Казимире-то, батьке его, тощей был, – с явно наигранной неприязнью прохрипел Ставр.

– Матка Боска! Неужто ты, старый злодей?! При последней нашей встрече ты, вроде как, повыше был, да прилично так повыше, – срывающимся голосом отозвался польский воевода. И глаза его подозрительно блеснули.

– Воды с той поры утекло много, Сташко. С ней и ноги мои. Добро хоть башку уберёг, есть, чем былые годы да прежних друзей вспомнить, – ответил безногий убийца. Тоже дрогнувшим голосом. И с тем же блеском под седыми бровями.

Они бились плечом к плечу, когда Злобный Хромец отправился по просьбе зятя, Казимира Первого, помогать тому с захватом Мазовецких земель. И не виделись с тех пор долгих двадцать два года. Старики обнялись, уселись рядом и их с полчаса никто не отвлекал, пока не помянули-вспомнили они давно минувшее и давно ушедших. Дальнейшая же процедура подписания мирного соглашения и принятия великого княжества Польского под руку Всеслава Чародея много времени не отняла. А подтвердить договорённости на высшем уровне условились, как сойдёт лёд по рекам, в само́м Полоцке. Ляхи уехали через три дня, набравшись выше маковки впечатлений, и с четырьмя возами ответных дорогих подарков. Дороже тех, с какими приезжали.

В те же дни, когда поскакали Алесевы эвакуационные отряды, двинулись следом и мы со Ставкой, снова расширенным составом, с Шаруканом, Байгаром, мастерами и бандитами во главе с самим Звоном. Компания собралась более чем разношёрстная, но и задачки предстояло решать нетривиальные.

Не доезжая до Ро́дня, города с богатой и древней историей, о которой поведал на привалах Буривой, было то самое место, что выбрали дома по картам и рассказам. Но, памятуя о том, что свой глазок – смотрок, Всеслав всё равно решил убедиться в правильности выбора лично и на месте. Как и тогда, на Немиге.

Широкая река за Переяславлем уходила поворотом к западу. Именно тут и была та самая мель, о какой предупреждали лодейщики. Знали о ней очень немногие за пределами Руси. И на которой сейчас лежал Днепровский лёд, под толстым слоем которого был скрыт невидимый летом под водой песчаный холм метров пятисот в поперечнике. По бокам от того холма под ледяной коркой бежала водица, в которой, по словам тех же лодейщиков, попадались омуты жуткой глубины, а то и вовсе бездонные. Очень удачное место.

– Что думаешь, Слав? – спросил половецкий хан, подъехав и остановив рядом с Бураном своего Шаха.

Гнедой жеребец Шарукана был настоящим красавцем: стройный, высокий, лёгкий. У них, кажется, даже глаза были похожи чуть раскосой формой, тёмно-карие у Шаха и голубые у хана. Алесь, каждый раз, когда видел этого коня, замолкал и переставал дышать, а в глазах его появлялось крайне тревожащее плотоядное вожделение. Пожалуй, лишь прямой запрет «коней у гостей не красть!» уберёг до сих пор от беды.

– Думаю, зря твои соплеменники раков не едят, – задумчиво и чуть рассеянно ответил Чародей, – вкусные они. И полезные. Нам столько точно не сожрать…

– Ты прямо вот так, целиком и полностью, уверен в том, что придумал? – сильнее обычного сощурился хан.

– Это, Хару, уже не важно, насколько уверен именно я. Считай, что у меня уговор с духами реки, холмов и лесов. Они этих находников ждут сильнее, чем я. По мне, так век бы их не видать. А вот духи ждут. Голодные. Злые.

На последних словах Всеслав добавил в голосе драматизма. От которого и хан, и Байгар, замерший неподалёку, поёжились в сёдлах совершенно одинаково. И больше вопросов никто из них не задавал.

Ясно, что «светить», как теперь уже говорил и Рысь, и его умельцы, перед половцами ни гром-пакетами, не пороховыми трубками, ни искрившими крутилками никто и не думал. В ходе рекогносцировки осмотрели и промерили оба берега, пробили пешнями лёд над мелью и оконтурили её на схеме. Слева и справа впадали здесь в Днепр малые речушки, низины которых сейчас были заметены снегом – их тоже измерили и все значения нанесли на бересту. Как и высоты холмов по правую руку. Всеслав с воеводой и мастерами, Свеном, Кондратом и Ферапонтом, отъехали к ближнему холму, и князь буквально на пальцах объяснял что-то. Они чертили на бересте, поминутно показывая князю, который либо кивал, либо брал эту странную, но удобную штуку «карандаш» и что-то помечал-поправлял на их рисунках-чертежах. Кузнец чесал затылок, что переходил у него прямо в широченные плечи без намёка на шею, с самозабвенным хрустом. Плотник грыз ноготь большого пальца, тоже большой. Гончар жевал кончик бороды, который сразу по привычке запихал в рот. Ни один из них не сводил глаз с пальца князя, который мерно передвигался по схеме. А под конец все три разных специалиста совершенно одинаково кивнули. И в глазах их, кажется, недоверие сменялось обожанием.

На той мели и вокруг неё провели несколько часов. Возвращаясь обратно, Чародей выглядел довольным, как неизвестный здесь слон, и спокойным, как тем более неизвестный здесь танк. И это словно передавалось каждому из членов Ставки и группы выездных экспертов. Они даже затеяли спор, как назовут в народе то место, что только что так пристально изучали, после того, как задумка князя-батюшки сработает. Сомнений в этом не было ни у кого.

Из предложенных цензурных вариантов мне больше всего понравились «Гильдебрандова топь» и «Папин бульк».