Народу на берегу было видимо-невидимо. Весь город и, наверное, больше половины беженцев стянулись хоть краем глаза глянуть на долгожданный финал. Этим очередным новым и непривычным словом называлась решающая битва между «Волками» и «Орлами». Прибыли высокие гости из всех ближайших населённых пунктов. Подтянулись днём раньше и посольства со Пскова, Новгорода и Смоленска. Вокруг города было, что называется, негде яблоку плюнуть – тут и там стояли шатры со стягами князей и вольных городов. Силища, стянувшаяся к Киеву, за последние недели, позволяла, пожалуй, пободаться-помериться силушкой с подлыми латинянами и во чистом поле. Но Чародей спокойно пообещал, что справится и ближней дружиной. Те, кто в этом сомневались, виду старались не подавать, изрядно наслушавшись невероятных историй про осенний бой на реке и прохладную, мягко говоря, встречу ратей ляхов чуть выше по течению. За недолгое время, проведённое в городе, после обязательного стояния с разинутым ртом возле карты русских земель на площади, наслушавшись местных и отведав всеславовки, каждый из гостей понимал – этот, пожалуй, сдюжит.

После небольшого концерта, со ставшей уже традиционной песней про героев спорта, на лёд выехали и замерли лицом к «правительственной» трибуне отряды. Всеслав коротко пожелал удачи и велел биться честно. Святослав, сорвавший напрочь голос ещё вчера, на языке жестов произвёл решающую предыгровую накачку своей команды. Судя по жестам и перекошенному лицу, убедительно-наглядно сообщая, как и какие именно части тела он им пообрывает, если подведут. Я в мужестве его отчаянных парней не сомневался. Выглядели они так, будто бой им предстоял не суровый, а самый что ни на есть распоследний.

Глава 4. Череда неожиданностей…

…началась с того, что «Волки» продули!

Такой бойни лёд не видел, пожалуй, с той самой памятной рыбалки неподалёку отсюда, да и тогда не было так нервно. Клюшки разлетались в щепки, в труху, ледяное крошево сыпалось веером через борта. Сами они, литые и промороженные до каменной крепости, кажется, ходили ходуном. Пролилась даже кровь.

Один из наших случайно махнул неудачно обломавшейся клюшкой и распахал острым краем щёку черниговца, да так, что редким чудом правого глаза не лишил. Онемевшее море болельщиков и замершие игроки смотрели, как слетели с трибуны серыми тенями одним движением батюшка-князь и два его ближних охранника, один молчаливый, а другой и вовсе немой. Он-то и разматывал на бегу́ странный свёрток.

Швы я наложил быстро. Парень сжал до хруста зубы и не шевелился, шить не мешал. Закончив с повязкой, заметил над плечом ладонь и поднял глаза. Святослав, спрыгнувший с трибуны немногим позднее нас, следивший за тем, как перестают кровить и сходятся стежок за стежком края относительно простой, но довольно паршиво и тревожно выглядевшей раны, помог мне встать и молча крепко обнял под слитный вздох трибун. Может, решил, что я спас его игроку жизнь. А, может, поблагодарил за то, что не загрыз того на глазах у города и команды, не знаю. Говорить-то он по-прежнему не мог.

Все три периода команды шли ноздря в ноздрю. Бросок «Орлов» на исходе третьего привёл к добавленному времени, к овертайму. И едва не подарил Святославу инсульт. На него уже после исхода второго периода смотреть было тревожно – выглядел тренер черниговцев так, что краше в гроб кладут.

За пять минут добавленного времени отряды умудрились вколотить друг другу по две шайбы каждый. Трибуны свистели, хлопали и топали. Практически молча. Тоже посрывав глотки вслед за князем Черниговским. А чисто врачебные опасения начал вызывать и невозмутимый обычно Ставр. Видно было, что такого накала страстей тут никто в мирное время не испытывал примерно никогда.

В последний перед выходами «один на один» перерыв на трибунах и вокруг кончилось всё: сбитень, тёплое вино, мясо, лепёшки и, видимо, запасы у зрителей, которые теоретически проносить было нельзя, но по факту никто особо и не проверял. Тех, кому на нервной почве чисто визуально могла вот-вот понадобиться медицинская помощь, среди зрителей прибавилось в разы.

Когда последний из «Полоцких Волков» залепил шайбой точно в лоб рухнувшего тут же, но к несчастью наружу, вратаря, над вечереющим берегом повисла такая мёртвая тишина, что я уж подумал – оглохли мы с князем. Потом где-то вдали заржал конь, успокоив, что проблемы были не со слухом. Но особо легче не стало.

Черниговец, тот самый, с забинтованной щекой, без шлема, который на повязку не налезал, вышел на лёд, как на вражеский ДОТ. Глядя на него было ясно, что шайбу он готов вколотить в ворота руками, ногами и головой, и, если понадобится, то вместе с вратарём, и под лёд, и потом до самого дна. Я видел, как топнул Немир, стоявший в рамке тулупа с нашей стороны, вбивая коньки в лёд. И сплюнул под ноги, чего на площадке сроду себе не позволял. Потому что прочувствовал настрой противника и тоже готов был умереть, но проигрыша не допустить. Кажется, пойди сейчас снег – слышен был бы полёт каждой снежинки.

Забинтованный ехал медленно, от борта к борту, перебрасывая клюшку с левого хвата в правый. Звук, с которым резали лёд лезвия его коньков, шаркал, кажется, по сердцу каждого. О том, чтобы дышать в такой напряжённой обстановке, не могло быть и речь. Поднялся на ноги весь берег-стадион. Многие из тех, у кого не оказалось трибунных бортиков под руками, вцепились друг в друга. А коньки шкрябали один за другим, раз за разом, прямо по нервам.

Как он это сделал, вряд ли разглядели даже Рысь со Ставром. Остальным такая скорость была и вовсе недоступна. Ложный, обманный удар, с которым крюк со слышимым гулом пролетел над шайбой, бросил Немира влево, а клюшка невозможным, невообразимым движением метнулась на второй круг и раздался тот самый щелчок. А сразу же вслед за ним – глухой хлопо́к. В тулуп, который служил тут, натянутый на каркас, воротами. И на лёд одновременно осели и забинтованный, и наш вратарь. И в их взглядах было что-то от глубокого взаимного уважения, как в старых вестернах пятидесятых-шестидесятых моей прошлой-будущей жизни. Когда один из стрелков отдаёт дань уважения другому. А другой уже мёртв, но просто пока не осознал этого.

Вой трибун, к которым внезапно вернулся голос, едва не скинул нас со своих мест. Народ ломанул через бортики, качать и поздравлять черниговских «Орлов» во главе с перебинтованным героем вечера. Радомир орал и колотил по спине Святослава, который на удары не реагировал, стоя, как каменный. Не сводя глаз с шайбы, что лежала возле тулупа непобедимых «Полоцких Волков». За линией ворот.

– Поздравляю, дядя! Чистая победа, честная, очень красивая! – поднявшись, громко провозгласил Всеслав, понимая, что этот гвалт перекрыть будет невозможно. Но главным для него было докричаться до Святослава. И это получилось.

Тот, моргнув дважды, будто спросонок, перевёл глаза на великого князя. Потом на его протянутую ладонь. Потом снова на лицо, будто ища подвоха. И наконец кинулся обниматься, рыча и хрипя что-то непонятное и неразличимое, но очень яркое. Как счастье.

Ледняков на подворье снова несли на руках, не дав снять коньков. Первым летел над землёй Киевской счастливый до одури тренер. Не веря самому себе, что именно сейчас и именно его орущий от восторга местный люд вносит в распахнутые настежь ворота столицы. И слёзы в его глазах говорили о том, что день этот дядька не забудет никогда.

Попраздновали вволю. В княжью волю, два дня. На третий потянувшийся привычно к корчмам народ выяснил, что батюшка-князь шалить боле не велел, продажу браги и всеславовки прекратил, зато на каждом перекрёстке стояли бочки с квасом и капустным рассолом. То, что в каждом заведении скучало возле притолоки по одному настоящему нетопырю, давало понять, что ни корчмари, ни сам Чародей не шутили. В отличие от исторических примеров, когда европейские города и даже столицы уходили в штопор на пару недель, Киев оклемался почти моментально.

– Слав, глянь, когда не лень, – влетел явно озадаченный Гнат.

Мы с Лесей изучали очередные записи из бесценного наследия её бабки, на этот раз на предмет снижения давления. Никогда бы не подумал, что в эту дикую пору найду рецепты от гипертонического криза.

– Чего там, Гнат? – не особо довольно отозвался Всеслав, с трудом запоминая названия и довольно корявые картинки трав и плодов, бОльшая часть из которых была подписана по-латыни.

– Сглазить боюсь. Но, думаю, вести тайные. А, коли повезёт, то ещё и добрые, – ответил друг.

Великий князь со вздохом пересадил обиженно захныкавшего Рогволда на руки матери и шагнул вслед за воеводой. Слыша за спиной: «батька Русью править пошёл, не моги мешать! Ну-ка вот, глянь лучше, какой цветочек забавный!».

На подворье стоял в не то, чтобы кольце, но при конвое их двух Ждановых, странный мужичонка. Судя по одёже, был он с севера. Но на тамошних лицом не похож. Похож на болгар чуть, да на волынян, но глаза слишком светлые. И какие-то уж больно смеющиеся для перехожего скомороха, что притащили княжьи вои под светлые очи самого́ Чародея. А в руке у бродячего артиста была кукла. В сером плаще из волчьей шкуры, с двумя мечами, по одному в каждой руке. Точно такая же, какой только что играл Рогволд. И волосы эти непонятного цвета…

– Какими судьбами, барон Роже де Мортемер? Не ждал встречи так скоро, – проговорил Всеслав, скорее наощупь, будучи уверенным, что ошибся.

– Я проспорил Алис десять золотых, мой принц! – обиженно отозвался давешний глубоко шпионский менестрель, выпрямляя спину. Принимая более похожий на свой титул облик. Рядом выругался вполголоса Рысь.

– На что спорили, барон? – заинтересованно спросил Чародей, кладя локти на перила гульбища, глядя на тайного гостя сверху вниз.

– Что мне удастся сохранить инкогнито хотя бы на сотню ударов сердца, – честно, кажется, ответил тот.

– Ну, у баб, сам знаешь, сердце, что овечий хвост, может и быстро молотить, – с улыбкой отреагировал князь, – так что сотня-то быстро пролетает. Будем считать, что ничья у вас. Ты по делу какому, или так, проездом в наших краях?

– Я буду твой др-р-руг! Меня зовут Бус! – отозвалась внезапно кукла на руке французского шпиона.

– Рысь, – бросил Чародей и нырнул обратно в терем. Дойдя до «переговорной» и успев только усесться, как подошли и воевода с бароном.

Шпионский Роже де Мортемер выудил из недр куклы почти такую же ленточку, что и в прошлый раз, и с церемонным поклоном вручил Гнату. Порядок знал, знакомства знакомствами, конечно, но соваться с порога к великим князьям – не комильфо.

«Не кто?» – уточнил про себя Всеслав. «Не принято, не по обычаю и не по важности момента» – как смог, пояснил я.

Тётя Аня, старшая сестрица последнего из оставшихся в живых братьев Ярославичей, который сейчас, надо думать, спал крепким богатырским сном вчерашнего победителя, передавала привет. Ве́сти от королевы франков, Анны Ярославны, пришли очень вовремя и были вполне себе добрыми. Не сглазил Гнатка.

«Властители западных государств ждут результатов похода войск папы на Русь. Ставят на победу Александра, готовы следом отправить свои рати. Генрих стягивает легионы к югу, готовит удар. Если тысячи крестоносцев завязнут в твоих лесах на седмицу или две – он выступит на Рим. Евдокия отправила мужа на восток. Болеслав верен, хоть и горд без меры. Шоломон в спину не ударит. Жди новых союзников, Всеслав, и да хранят тебя Боги!».

И та самая подпись, что во второй раз поразила уже немного меньше: «Anna Regina», королева Анна.

Рысь пробегал текст глазами в очередной раз, пыхтя, как довольный ёж над плошкой молока, когда я обратился к барону:

– В какой срок ты доставишь ответ тётушке?

– Через восемь дней вести будут у неё, – напряжённо ответил агент средневековой нелегальной разведки, поняв по голосу, что шутить или упражняться в красноречии сейчас совершенно не подходящий момент.

– Добро. К тому времени, плюс-минус сутки, папские псы выйдут к месту нашего рандеву, – от родного слова, так к месту вплетённого в речь Чародея, у барона дрогнула бровь. Нахмурился и Рысь, видимо, отметив себе не забыть узнать, что это ещё за напасть такая.