Я пытаюсь как-то пристроиться над ручьем, но зачерпнуть воду получается, только если встать на колени и сильно наклониться вниз. Погружаю ладони в воду, едва не взвизгнув от того, какая она ледяная, умываюсь, зажмурившись, и едва не падаю в ручей!

Неловко машу руками, пытаясь сохранить равновесие, слышу глухой всплеск и тут же открываю глаза. Сначала не понимаю, что это было, а потом вижу: моя красная косметичка в ручье!

Кажется, я ее случайно задела рукой и смахнула вниз.

– Стой! – зачем-то кричу я. – Стой, блин!

Пытаюсь наклониться и поймать косметичку, но чертово течение уже унесло ее в сторону. И уносит все дальше и дальше!

Твою мать!

Я сначала беспомощно смотрю на то, как уплывают мои драгоценные баночки и бутылочки, а потом, опомнившись, бегу вдоль ручья.

Безуспешно пытаюсь подцепить косметичку с берега, но она, покачиваясь на воде, уплывает от меня. Блин, а там дальше вообще по курсу заросли деревьев, я через них просто не пролезу.

Надо что-то делать, причем быстро!

Ладно, отчаянные времена требуют отчаянных мер.

Я решительно скидываю с ног туфли и лезу прямо в воду.

Ах ты ж черт, какая она ледяная! Мне сразу стопы сводит. И промокшие до колен брюки холодят ноги. Ладно, их я просто потом переодену. Запасная одежда у меня есть, в отличие от косметички.

А красная сумочка как раз цепляется за какую-то ветку и на время застывает на месте.

Мой шанс!

Я делаю рывок вперед, но врезаюсь ногой в камень на дне, и большой палец на правой стопе пронзает ужасной болью. Издаю жалобный то ли всхлип, то ли крик, не удерживаю равновесие и плюхаюсь в воду.

От поднявшейся волны косметичка благополучно преодолевает препятствие в виде ветки и устремляется дальше, а я сижу в ледяной воде, с ногой, которая аж пульсирует от боли, и реву.

Ненавижу природу. Просто ненавижу!

Я хочу домой!

Вот только где у меня теперь дом? У родителей, куда меня завтра отвезет этот неандерталец? Даже не хочу думать, что меня там ждет после побега.

Но здесь ведь еще хуже…

Шипя от боли и стараясь не опираться на ушибленную ногу, я с трудом выбираюсь на берег. Стучу зубами, беру валяющиеся на земле туфли и обуваю только одну из них. Вторая нога просто не влезает, потому что палец опух. Крови нет, но болит ужасно.

Ковыляю, стараясь почти не опираться на правую ногу, но получается плохо. Земля тут отвратительная: вся усыпана сухими иголками, кусочками коры и еще какой-то фигней. А когда я наступаю на шишку, то вскрик сдержать уже не удается. У меня просто звездочки вспыхивают перед глазами от боли, и я без сил падаю на землю.

Сама я не дойду, это ясно. Разве что ползти.

Значит, надо звать этого… Этого… Блин, как его?

Я с ужасом понимаю, что забыла имя своего мужа.

Ну не кричать же «Эй, неандерталец!», правда?

От абсурдности ситуации хочется и плакать, и смеяться одновременно. Кажется, у меня истерика.

– Эй! – набрав воздуха в грудь, кричу я. По лесу прокатывается эхо. – Эй!!!

Тишина.

– Эй! – еще громче ору я.

А вдруг он ушел? Уехал? Бросил меня тут умирать?

Но следующая мысль заставляет меня просто заледенеть от страха: а вдруг мой крик сейчас услышит эта ужасная собака и примчится сюда?!

Мамочки…

Но тут раздается звук шагов, и от облегчения опять хочется разреветься.

Из-за деревьев показывается рослая фигура моего мужа, на котором почему-то только одни штаны. Выше пояса он абсолютно, вызывающе обнажен, и, о черт, такой широкой рельефной груди я не видела очень давно.

Примерно никогда.

Даже у фитнес-тренера в зале на Рублевке, на которого ходили поглазеть почти все мои подруги, рисунок мышц был гораздо скромнее. И волос на груди у него не было.

А у этого есть…

И волосы, и мышцы, и татуировки. Полный комплект.

Непроизвольно сглатываю, потому что это буйство тестостерона, конечно, озадачивает. Не люблю таких маскулинных мужчин, мне всегда был важнее интеллект и социальный статус, но взгляд все равно непроизвольно скользит по широкой груди моего мужа. По рельефным плечам, по плоскому животу, по уходящей за пояс штанов дорожке темных волос…

– Что опять, принцесса? – устало спрашивает он, остановившись в паре шагов от меня. – Испугалась зайца или расстроена отсутствием горячей воды? Прости, нагревателя в ручье пока не имеется, обходись тем, что есть.

– Я не могу идти вообще-то, – цежу я.

Меня задевает его ирония. Он серьезно уверен, что я настольно беспомощная и капризная?

– Не можешь идти? – саркастично интересуется он. – Интересно. А почему? Ждешь карету?

– Да пошел ты! – вспыхиваю я.

В который уже раз за сегодня я теряю привычный контроль?

От злости появляются силы, я отталкиваюсь ладонями от земли и встаю. Делаю два решительных шага (вернее, пытаюсь), но каблук увязает в земле.

– Что с ногой, принцесса? – совсем другим тоном спрашивает он и сдвигает брови. – И почему у тебя одежда мокрая? В ручей упала?

– Не упала, а специально залезла! – огрызаюсь я, но не отталкиваю руку, которой он меня подхватывает, помогая держать равновесие.

– Купаться в одежде – еще одна рекомендация твоего косметолога?

– Вообще-то у меня туда косметичка упала, – мрачно говорю я. – Я хотела ее достать и ударилась ногой об камень. Все. Конец истории. Можешь смеяться. Шутки про то, что я теперь буду мыться хозяйственным мылом, тоже можешь сюда шутить.

Но он не смеется, а опускается на корточки, обхватывает горячими пальцами мою стопу и внимательно рассматривает.

– На перелом не похоже, скорее ушиб. Наступать на нее можешь?

– Если бы могла, я бы тебя не звала.

– Ты меня и не звала вообще-то, – замечает он. – Ты кричала «Эй».

– И кому я, по-твоему, могла это кричать?

– Кому угодно. В следующий раз, принцесса, если решишь звать именно меня, используй мое имя. Так будет надёжнее.

С этими словами он подхватывает меня на руки, и вопрос про то, как собственно его зовут, вылетает у меня из головы. Потому что меня прижимают к голой, горячей, терпко пахнущей мужской груди, и это неловко. Как минимум.

– Ты не мог бы одеться перед тем, как хватать меня на руки? – выпаливаю я.

– В смокинг? – иронично уточняет он, зашагав к дому. – Подожди, схожу поищу. Может, завалялся в сарае.

Я закатываю глаза, но ничего не говорю. А то еще бросит меня в лесу, кто его знает.

Собака встречает нас осуждающим лаем, но на этот раз я не боюсь. Я на руках ее хозяина, что она мне сделает?

Он сгружает меня в доме, около чемодана, и коротко сообщает:

– Переодевайся. Я выйду. Потом тебе ногу намажем.

– Чем? – ехидно спрашиваю я. – Мазью из трав? Медвежьим жиром?

– Вообще-то я планировал диклофенаком, – с каменной мордой говорит он. – Но если ты настаиваешь…

– Диклофенак подойдет, – поспешно перебиваю я.

Он коротко ухмыляется и выходит во двор, хлопнув дверью.

Я открываю чемодан и быстро перебираю свои вещи. Юбки, платья, купальники, шелковые брюки… О, шорты! Правда, белые, но какой у меня выбор? Надеваю их вместе с алым топом, накидываю вязаный кардиган и осторожно делаю пару шагов. В целом по ровному полу, где нет иголок, кочек и мерзких шишек, идти вполне можно.

Аккуратно открываю дверь так, что она даже не скрипит, бесшумно выхожу на крыльцо и останавливаюсь, оглядывая двор.

Пес Джек что-то зарывает в углу – возможно, останки моего почившего ремня Гуччи, а вот мой муж… Мой муж колет дрова, стоя ко мне спиной. Все еще голый до пояса.

И черт возьми, он, конечно, меня бесит и все такое, но на это зрелище можно смело продавать билеты.

Глава 7.

Я, затаив дыхание, смотрю, как сильные мышцы красиво перекатываются под кожей, а на руках вздуваются бицепсы каждый раз, когда он поднимает над головой топор.

Примитивно, да.

Но завораживает.

Я бы еще смотрела и смотрела, но вдруг чертова собака поднимает свою лобастую голову и рычит в мою сторону. Боится, что я ремень обратно заберу?

Мой муж сразу же оборачивается и на мгновение замирает, увидев меня. Потом его брови угрожающе сдвигаются.

– Нормальной одежды у тебя не было? – спрашивает он грубо.

– А с этой что не так? – искренне не понимаю я. – Это единственные шорты, которые у меня с собой есть. В чем проблема?

– В их длине.

Я тут же перевожу взгляд на свои ноги. Ну да, толстоваты.

Наверное, с моей стороны было слишком оптимистично покупать такие короткие шорты, не похудев еще на парочку килограмм как минимум.

Но это не его дело! Будет он мне еще замечания делать!

Я и без него все прекрасно знаю про свою фигуру.

– Не нравится – не смотри, – с вызовом говорю я.

Учитывая, что я еще и без макияжа, смотреть тут и правда не на что.

– Принцесса, я могу хоть глаза закрыть, мне в целом пофиг, – бросает он, снова отвернувшись к своим дровам. – Но комары тебя от этого меньше жрать не перестанут. Ты в этих шортах считай что шведский стол для них. Потом же сама будешь чесаться и жаловаться.

Джек гулко рявкает, как будто подтверждая этим слова хозяина.

– Эта ваша природа мне все меньше и меньше нравится, – бурчу я, запахивая кардиган. – Поняла, буду в доме сидеть.

– Надо же, – скалится он. – Неужели ты умеешь быть послушной девочкой?

Я показываю ему средний палец и хлопаю дверью максимально громко, как могу.

В доме делать нечего.

Я закрываю чемодан и ставлю его в коридоре, потом, поразмыслив, вешаю на него промокшие в ручье брюки и блузку, а мокрое белье безжалостно выбрасываю в стоящее на кухне мусорное ведро. Я не настолько опустилась, чтобы в чужом доме свои трусы развешивать.

На этом дела заканчиваются.

Можно было бы выпить кофе, но я понятия не имею, как его делать без кофемашины и вообще без электричества.

Можно было бы подняться на второй этаж и посмотреть, что там, но за окнами уже темнеет, и мне банально страшно одной подниматься по неосвещенной лестнице.

Поэтому я просто сижу на табуретке и смотрю в окно, выходящее куда-то на лес, пока в дом не заходит мой муж.

– Я в баню пошел, – сообщает он, скользнув по мне взглядом.

– Очень рада за тебя, – ядовито отзываюсь я.

– Точно не хочешь? – помедлив, спрашивает он. – Там пока не так жарко.

– Обойдусь, у меня есть пачка влажных салфеток.

– Как знаешь.

Перед уходом муж вручает мне фонарик, и это, пожалуй, лучший его поступок за сегодня. Луч света в руке успокаивает, и даже то, что какие-то кровососущие твари все же цапнули меня за нежные места под коленками, не портит настроения.

Когда из бани возвращается муж, распаренный, красный и излучающий жар, как печка, он сразу же зажигает свечи. На кухне становится уютно, я устраиваюсь на табуретке, обхватив руками колени, и лениво смотрю на дрожащие огоньки и на тени, которые они отбрасывают на бревенчатые стены.

Когда я последний раз видела живой огонь? Дома у нас тоже всегда стояли на столе свечи, но исключительно электрические. Родители тщательно следили за пожарной безопасностью.

– Не боишься, что дом сгорит? – спрашиваю я. – Огонь – это вообще-то опасно.

– А уезжать с незнакомым мужиком непонятно куда – не опасно? – хмыкает он.

Я пожимаю плечами.

Язвить и огрызаться в ответ не хочется. Хочется вот так сидеть, бессмысленно пялиться на желто-оранжевое пламя и ни о чем не думать.

Так я и делаю.

Он в это время подходит к печке, возится с щепками и что-то там делает, бренча посудой, а потом ставит передо мной на стол кружку горячего кофе.

– Спасибо, – вырывается у меня.

Я сначала жадно принюхиваюсь к острому бодрящему запаху, а потом делаю большой глоток. Кофе обжигает небо, но это все равно кайф. Я даже мычу от удовольствия.

После кофе на столе появляется нарезанный крупными ломтями хлеб, брусок желтого масла и какая-то странная колбаса. Судя по всему, самодельная.

– Будешь бутерброд?