Интересного в «Новом Альбионе» было то, что контора эта оказалась абсолютно современной по духу. Здесь едва ли можно было найти человека, который не понимал бы прекрасно, что создание рекламы, сама реклама, – это самое грязное мошенничество, порождённое капитализмом. В фирме по производству свинцового сурика всё ещё существовали некоторые идеи относительно чести коммерсанта и пользе коммерции. Но в «Новом Альбионе» над такими вещами просто смеялись. Большинство из работавших там сотрудников являли собой тип прожжённого американизированного предпринимателя; для людей такого типа нет ничего святого, кроме денег. Свой циничный принцип они применяют на практике. Публика – свинья, рекламировать – всё равно что стучать погремушкой в помойном ведре. И всё же за их цинизмом стояла наивность – слепое поклонение богу денег. Гордон изучал их в ненавязчивой манере. Как и раньше, он исполнял свою работу довольно хорошо, а его коллеги смотрели на него сверху вниз. Ничего в его восприятии действительности не изменилось. Он продолжал презирать деньги и отвергать кодекс денег. Рано или поздно, но он когда-нибудь от всего этого сбежит; даже теперь, после своего последнего фиаско, Гордон не оставил замысел побега. Он внутри мира денег, он не вне его. Что же до типов, его окружающих, будь то пресмыкающиеся шляпы-котелки, которые никогда не изменялись, или вылезшие из недр американских бизнес-колледжей предприниматели, – все они его забавляли, не более того. Ему нравилось изучать их рабский манталитет: главное – не потерять работу. Он был среди них и делал заметки.

Однажды произошла любопытная вещь. Кто-то случайно увидел в журнале стихотворение Гордона, и доложил, что, мол, «у нас в офисе есть поэт». Конечно же, коллеги Гордона осмеяли, но не злобно. Они прозвали его «бард», и это прозвище закрепилось. Они посмеялись, но не без доли презрения. Этот факт подтвердил их представления о Гордоне: от парня, который пишет стихи, ничего хорошего ждать не приходится. Однако этот случай имел неожиданное продолжение. К тому времени, как клеркам надоело поддразнивать Гордона, мистер Эрскин, управляющий компании, который до этого времени едва ли замечал Гордона, вдруг пригласил его на интервью.

Мистер Эрскин был большим мужчиной с медленными движениями и с грубым, ничего не выражающим лицом здорового человека. Судя по его внешности и медленной речи, можно было с уверенностью сказать, что жизнь его была связана с сельским хозяйством или животноводством. Ум его был таким же медлительным, как и телодвижения, и был он человеком такого склада, который никогда ничего не слышит, пока другие не перестанут об этом говорить. Как такой человек мог оказаться во главе рекламного агенства, известно только странным богам капитализма. И всё же человеком он был довольно приятным. Он не обладал тем вспыльчивым, спесивым нравом, который обычно сопутствует способности делать деньги. И каким-то образом собственное тугодумство делало Эрскина стойким в хорошем смысле. Не будучи подверженным общим предрассудкам, он отличался способностью ценить людей по их заслугам, и, как следствие этого, умел подбирать талантливых сотрудников. Новость о том, что Гордон пишет стихи, не только его не шокировала, а, наоборот, произвела впечатление. Им в «Новом Альбионе» нужен талантливый литератор. Эрскин послал за Гордоном, поизучал его сонным косым взглядом и задал ему некоторое количество не относящихся к делу вопросов. Ответы Гордона он и вовсе не слушал, а вопросы свои прерывал звуками, типа: «Гм, гм». «Пишите стихи, не так ли? Что, правда? Гм, гм. Надеюсь, вам за это платят? Не много платят, точно? Думаю, нет. Гм, гм. Поэзия? Гм. Должно быть, трудновато. Написать строчки одинаковой длины, и всё такое. Гм, гм. Что-нибудь ещё пишете? Ну, рассказы, и прочее? Гм. О, правда? Очень интересно. Гм!»

Затем, без дальнейших расспросов, он повысил Гордона, назначив его секретарём, а в сущности, учеником, к мистеру Клю, главному литературному сотруднику. Как и прочие рекламные агенства, «Новый Альбион» всё время искал литсотрудников с искрой воображения. Любопытен тот факт, что найти специалиста для рисования гораздо легче, чем найти человека, который сможет придумать рекламные формулы, типа «От такого соуса ваш муженёк будет всё время улыбаться» или «Умный пользуется шампунем „Дандрафф“». Зарплата Гордона не выросла в один миг, но фирма положила на него глаз. Если повезёт, через годик он может стать полноценным литсотрудником. А это безошибочный шанс продвинуться.

Гордон шесть месяцев проработал с мистером Клю. Этот мистер Клю был человеком лет сорока, с кудрявой шевелюрой, в которую он часто засовывал пальцы. Работал он в душном маленьком помещении, все стены которого были обклеены бумагами – свидетельства его бывших триумфов в форме рекламных плакатов. Он дружелюбно взял Гордона под своё крыло, показал ему, за какие верёвочки дёргать, и даже готов был выслушивать его предложения. В то время они работали над рядом журнальных реклам «Апрельской росы» – исключительного нового дезодоранта, который выпускала на рынок компания «Туалетные принадлежности королевы Шебы» (любопытно отметить, что там работал Флаксман). Скрывая отвращение, Гордон приступил к работе. Однако за этим последовало довольно неожиданное продолжение. Оказалось, что Гордон с самого начала выказал незаурядный талант к написанию текстов. Он сочинял рекламу так, словно для этого и появился на свет. Живые фразы, которые прилипают и задевают за живое, аккуратненькие текстики, в которых ложь упакована в сотню слов, – они приходили к нему сами, как непрошеные гости. У него всегда был дар играть словами, но здесь он впервые смог использовать его с успехом. Мистер Клю считал его очень многообещающим. Гордон следил за своим прогрессом сначала с удивлением, потом с изумлением, и наконец, с некоторого рода ужасом. Так вот к чему он идёт! Писать ложь, чтобы выудить деньги из карманов дураков! Злая ирония была ещё и в том, что именно ему, пожелавшему стать «писателем», приходится считать успехом тексты рекламы дезодорантов. Впрочем, это не было столь необычным явлением, как он себе представлял. Литературные сотрудники в большинстве своём, романисты manqués.^[21] Или наоборот?

«Королева Шеба» была очень довольна их рекламой. Был доволен и мистер Эрскин. Зарплата Гордона выросла на десять шиллингов в неделю. И вот тогда Гордон испугался. В конце концов, деньги подчиняют его себе. Он летит вниз, всё ниже и ниже, в этот денежный свинарник. Ещё немного и он застрянет в нём на всю жизнь. Странно, как всё это происходит. Ты отворачиваешься от успеха, ты клянёшься никогда не продвигаться, при этом ты искренне веришь, что не сможешь продвинуться, даже если этого захочешь. Но потом происходит какое-то одно событие, чистая случайность, и ты вдруг видишь, что ты продвигаешься, почти автоматически. Он понял, что пришло время бежать, теперь или никогда. Он должен выбраться отсюда, выбраться прочь из этого мира денег, уйти безвозвратно, пока не зашёл слишком далеко.

Однако на этот раз он не даст голоду себя сломить. Гордон отправился к Рейвелстону и попросил о помощи. Он сказал, что ищет какую-нибудь работу, не «хорошую» работу, а работу, которая поможет поддерживать тело, но не продавать душу. Рейвелстон отлично его понял. Рейвелстону не нужно было объяснять разницу между просто работой и «хорошей» работой. К тому же он не стал убеждать Гордона, что тот поступает глупо. У Рейвелстона была отличная черта: он всегда умел посмотреть на вещи с позиции другого человека. Так получается, если у тебя есть деньги. Ясное дело, богатые могут себе позволить относиться к другим людям с пониманием. Кроме того, будучи богатым, Рейвелстон мог найти работу для других. Уже через две недели он сказал Гордону, что есть работа, которая может его устроить. Некий мистер МакКечни, хозяин букинистического магазина, почти развалившегося, с которым Рейвелстон иногда имеет дело, ищет помощника. Ему не нужен опытный продавец, который будет претендовать на полную зарплату, ему нужен какой-нибудь человек, который выглядит как джентльмен и сможет поговорить о книгах, – чтобы производил впечатление на покупателей. Такое занятие было бы полной противоположностью «хорошей» работе. Много часов, зарплата никудышная – два фунта в неделю – и никакого шанса на продвижение. Бесперспективная работа. И, конечно же, бесперсективная работа – это именно то, что Гордон ищет. Гордон пошёл и поговорил с мистером МакКечни, сонным добродушным шотландцем с красным носом и белой бородой в пятнах от нюхательного табака. Он принял Гордона на работу без возражений. В это самое время «Мыши», сборник стихотворений Гордона, готовился к печати. Сборник выпускал седьмой из издателей, которым Гордон этот сборник отсылал. Гордон не знал, что всё организовал Рейвелстон, который был личным другом издателя. Рейвелстон всегда устраивал такого рода вещи, в тайне для неизвестных поэтов. Гордон решил, что будущее распахивает перед ним свои двери. Теперь он устроившийся человек, хотя, по стандартам любителей аспидистры, – неустроенный.

Об уходе из офиса он известил за месяц. Вместе с тем, больно было всё бросать. Конечно же, Джулия была более чем когда-либо подавлена из-за этого его второго отказа от «хорошей» работы. К этому времени Гордон уже хорошо знал Розмари. Она не старалась отговаривать его от идеи уйти с работы. Вмешиваться в чужие дела было против её правил. «Каждый должен прожить свою собственную жизнь», – так она считала. Однако она не могла понять, почему он это делает. Больше всего Гордона расстроил разговор с мистером Эрскином. Мистер Эрскин человеком был очень добрым. Ему не хотелось, чтобы Гордон уходил из фирмы, о чем он откровенно сказал Гордону. Со слоновьей неуклюжестью, стараясь быть вежливым, он сдерживался, чтобы не назвать Гордона молодым дурачком. Но он не смог не спросить, почему тот уходит. Гордон не смог ни избежать ответа, ни назвать единственную причину, которая была бы понятна мистеру Эрскину: что он уходит на более высокооплачиваемую работу. Вместо этого он со стыдом выпалил, что «не видит себя в бизнесе» и что хочет «посвятить себя писательскому труду». Эрскин ответил уклончиво: «Писать, да? Хм. И сейчас за это много платят? Не много? Хм. – Нет, думаю, что нет». Гордон, чувствуя, что выглядит смешно, пробормотал, что сейчас как раз «выходит его книга». Книга стихов, добавил он, с трудом произнося слова. Мистер Эрскин посмотрел на него искоса и заметил:

– Поэзия, да? Хм. Поэзия? Можно прожить, занимаясь такими вещами… Думаешь, да?

– Ну, не совсем чтобы прожить… Но это подспорье.

– Хм… что ж! Думаю, тебе лучше знать. В любой время, если тебе нужна будет работа, – возвращайся. Полагаю, для тебя мы всегда найдём место. Мы с тобой хорошо сработались. Не забывай.

Гордон ушёл с неприятным чувством, что он вёл себя неправильно и оказался неблагодарным. Однако следовало с этим смириться. Должен же он уйти из мира денег. Как странно, по всей Англии молодые люди лезут из кожи вон, чтобы найти работу, а вот его, Гордона, которого тошнит от самого слова «работа», эта самая работа никак не хочет отпускать. Пример того, что в этом мире ты можешь получить всё, при условии, что ты этого на самом деле не хочешь. Кроме того, слова мистера Эрскина застряли у Гордона в голове. А что если он действительно так думает? Возможно, Гордона будет ждать работа, если он захочет вернуться. Получается, что корабли его сожжены лишь наполовину. «Новый Альбион», как злой рок, оставался не только позади, но и маячил впереди.