Гордон отвернулся и пошёл к книжным полкам, расположившимся слева, у выхода из библиотеки, где стояли новые или почти новые книги – яркое цветовое пятно, которое, по замыслу, должно было привлечь каждого, кто заглянул в стеклянную дверь. Гладкие, без единого пятнышка, корешки этих книг, казалось, так и стремились к тебе со своих полок. «Купи меня, купи меня!» – кричали они. Свеженькие романы прямо из печати – невесты, еще не тронутые, тоскующие по ножу для бумаги, который лишит их девственности, – и переизданные экземпляры, как молодые вдовушки, еще цветущие, но уже не девственницы; и здесь и там, в группах по полдюжины, жалкие старые девы, «остатки», все ещё с надеждой сохраняющие долго оберегаемую девственность. Гордон отвёл глаза от «остатков». Они вызывали неприятные воспоминания. Было продано всего сто пятьдесят три экземпляра его единственной несчастной книжечки, опубликованной им самим два года назад, после чего она была отправлена в «остатки», и даже из «остатков» ее никто больше не покупал. Он прошел мимо новых изданий и остановился перед располагавшимися к ним под прямым углом полками, заполненными в основном букинистическими книгами.

Справа наверху шли стеллажи с поэзией. На тех, что оказались перед ним, стояла проза, вся вперемешку. Эти книги были рассортированы в зависимости от высоты их расположения, от чистых и дорогих, что стояли прямо перед глазами, до выцветших и дешевых – наверху и внизу. Во всех книжных магазинах одна и та же дикая дарвиновская борьба, в которой труды людей ныне живущих тянутся на тот уровень, что перед глазами, а работы умерших идут либо вверх, либо вниз – вниз, в Геенну огненную, или вверх, на трон; однако какое бы положение они ни заняли – их не замечают. В самом низу на полках тихо загнивают «классики», вымершие монстры Викторианской эпохи. Скотт, Карлайл, Мередит, Раскин, Патер, Стивенсон – их имена уже трудно разобрать на широких немодных переплётах. На верхних полках, где их почти не разглядеть, спят пухлые биографии герцогов. Под ними, всё ещё пользующаяся спросом и вследствии этого расположенная в зоне досягаемости, – «религиозная» литература, всех направлений и вероисповеданий – в общей массе, без дискриминации. «Мир за пределами нашего сознания» от автора «Дух коснулся меня своими руками». «Жизнь Иисуса Христа» английского богослова Фаррара. «Иисус – первый ротарианец». Последная книга отца Хилари Честната о пропаганде католицизма. Религия всегда продаётся при условии, что она достаточно сентиментальна. Еще ниже, прямо на уровне глаз, – современная литература. Пристли, из последнего; книжонки Динки с переизданными шуточками, бодрящий «юмор» от Герберта, Кнокса и Милна. Еще и кое-какое чтиво для особо умных. Роман или пара – Хэмингуэйя, Вирджиния Вульф. Соблазнительные переиначенные псевдобиографии Стрейчи. Презрительные, изящные книжечки о проверенных художниках и проверенных поэтах, написанные этой молодой зверской порослью, что так элегантно перекочёвывает из Итона в Кембридж, а из Кембриджа в литературные обозрения.

Мрачным взглядом Гордон окинул стеллажи с книгами. Он ненавидел все книги, старые и новые, сверхумные и непритязательные, высокопарные и весёлые. Один их вид наводил его на мысль о собственном бесплодии. Ну вот он здесь, предположительно, «писатель», а сам и «писать» не может! И вопрос вовсе не в том, что его не печатают. Он просто ничего не выдаёт, или почти ничего. А вся эта чушь, загромождающая полки, она, по крайней мере, существует. Она – своего рода достижение. Даже Деллз и Дипингз по крайней мере выдают свою ежегодную порцию печатной продукции.^[6] Но больше всего он ненавидел вот эти высокомерные «культурные» книжечки – критику и обозрения. Такого рода вещички этот зверский молодняк из Кембриджа строчит чуть ли не в полусонном состоянии. Да он, Гордон, и сам мог бы так писать, будь у него чуть побольше денег. Деньги и культура! В такой стране, как Англия, ты точно также не можешь быть культурным без денег, как не можешь вступить в Кэвэлри клаб.

Инстинктивно, совсем как ребенок, который раскачивает шатающийся зуб, он вытащил внушительного вида том – «Некоторые черты итальянского барокко» – открыл его, прочитал абзац и засунул обратно со смешанным чувством отвращения и зависти. Это разрушительное всезнайство! Эта ядовитая изысканность типчика в роговых очках! И деньги, которые за этой изысканностью стоят! И в конечном итоге, что за ней, если не деньги? Деньги на подобающее образование, деньги на влиятельных друзей, деньги на досуг и спокойствие, деньги на путешествия по Италии. Деньги пишут книги, деньги их и продают. О, Боже, не давай мне добродетелей – дай мне денег. Только денег.

Он позвенел монетками в кармане. Ему почти тридцать, а он ещё ничего не сделал. Только жалкая книжечка стихов, которая, как первый блин комом, получилась и того хуже. И с тех самых пор, вот уже целых два года, он блуждает по лабиринтам ужасной поэмы, которая ни капли не продвинулась, и которая, как он понимал в минуты просветления, никогда дальше и не продвинется. Ему не хватает денег, да, это просто нехватка денег – это она отбирает у него способность «писать». Он ухватился за эту мысль, как за постулат веры. Деньги, деньги… Это всё деньги! Да разве сможешь ты вложить себя всего хоть бы и в грошовый рассказик, который пишешь, если у тебя нет денег? Выдумка, энергия, остроумие, стиль, очарование – за всё это нужно платить по полной программе. И тем не менее, осмотр полок в какой-то степени успокаивал Гордона. Как много выцветших нечитаемых книг! В конце концов, мы все в одной лодке. Memento mori. И вас, и меня, и тех заносчивых молодых людей из Кембриджа ждет одно и то же – забвение, хотя, возможно, тех молодых из Кембриджа оно подождет подольше. Он посмотрел на потускневшие от времени тома классиков у себя под ногами. Мертвы, все они мертвы. Карлайл и Раскин, Мередит и Стивенсон – мертвы все, сгнили по милости Божией. Он оглядел выцветшие названия. Собрание писем Роберта Льюиса Стивенсона. Ха-ха! Вот это здорово. Собрание писем Роберта Льюиса Стивенсона! Сверху почернело от пыли. Искусство, ты есть прах, и в прах возвратишься.^[7] Гордон пнул том Стивенсона. Эй ты, искусство, старая фальшивая монетка! Остывший труп, хоть и шотландец.

Дзинь! Дверной колокольчик. Гордон обернулся. Двое посетителей. В библиотеку. Сутулая, пришибленного вида женщина из низшего класса, похожая на вывалявшуюся в грязи утку, которая роется в мусоре. Ввалилась внутрь, неуклюже управляясь со своей корзинкой. Вместе с ней запрыгнула, словно маленький пухленький воробушек, женщина самого что ни на есть среднего класса, неся под мышкой экземпляр «Саги о Форсайтах», – названием наружу, чтобы все прохожие могли оценить её незаурядность.

С лица Гордона тут же испарилось кислое выражение. Он приветствовал посетителей с отеческой манерой семейного доктора, которая у него была припасена для подписчиков библиотеки.

– Добрый день, мисс Уивер. Добрый день, мисс Пенн. Что за ужасная погода!

– Отвратительная! – отозвалась мисс Пенн.

Гордон отошёл в сторону, чтобы дать им пройти. Мисс Уивер перевернула свою корзинку, из которой вылетела на пол книжка Этель М. Делл «Серебряная свадьба». Птичьи глазки мис Пенн при этом ярко блеснули. Она лукаво улыбнулась Гордону за спиной мисс Уивер, как интеллектуал интеллектуалу. Делл! Это такая низость! Все эти книги, которые читают низшие сословия! Гордон понимающе улыбнулся в ответ. Они прошли в библиотеку, интеллектуал обмениваясь улыбкой с интеллектуалкой.

Мис Пенн положила «Сагу о Форсайтах» на стол и развернулась к Гордону своей воробьиной грудкой. Она всегда была с ним очень любезна, и обращалась к нему «мистер Комсток», хоть он и был просто продавец, и всегда вела с ним разговоры о литературе. Прямо масонский союз интеллектуалов.

– Надеюсь, вы получили удовольствие от «Саги о Форсайтах», мисс Пенн?

– Эта книга – абсолютное очарование, мистер Комсток! А знаете, что заставило меня перечитывать её в четвёртый раз? Эпичность. Это же настоящий эпос!

Мисс Уинтер рылась в книгах – у неё не доставало ума сообразить, что они расставлены в алфавитном порядке.

– Не знаю, что и почитать на этой неделе, всё уж перечитала, – раздалось из её не совсем чистого рта. – Дочка моя всё хочет, чтоб я попробовала Дипинга. Она от него без ума. А вот зять-то, тот больше за Берроуза. Я и не знаю, не уверена.

При упоминании о Берроузе лицо мисс Пенн исказила гримаса. Она демонстративно повернулась спиной к мисс Уивер.

– Я так чувствую, мистер Комсток, что в Голуорси есть нечто громадное. Он столь широк, столь универсален, и в то же время такой английский по духу, так человечен. Его книги – подлинный документ человечности.

– Так же, как и Пристли, – сказал Гордон. – Я думаю, что Пристли чрезвычайно хороший писатель. Вы так не считаете?

– О, да! Это такая громада, он так широк, так человечен! И такой английский – по существу!

Мисс Уивер разжала губы – за ними показались три одиноких жёлтых зуба.

– Подумала я тута, лучше уж прихвачу еще одного Делла, – сказала она. – У вас же тута есть еще Делл. Или нету? Должна сказать, мне и вправду в удовольствие читать Делла. Так вот и скажу своей дочке-то, «Сами мол читайте своих дипингсов и берроузов. А мне Делла подавай». Так и скажу.

Динг Донг Делл! Герцог Дор Лабрадор! – Глаза мисс Пенн подали сигнал об умной иронии. Гордон сигнализировал в ответ. Нужно держаться с мисс Пенн – клиент хороший и постоянный.

– О, конечно же, мисс Уивер. У нас есть целая полка с книгами Этель М. Делла. Хотите взять «Желание всей его жизни»? Или вы, возможно, ее уже читали. Тогда как насчёт «Алтаря чести»?

– Меня интересует, есть ли у вас что-нибудь из последних книг Хью Уолпола? – поинтересовалась мисс Пенн. – Я на этой неделе настоена на что-то эпическое, что-то громадное. А теперь, знаете ли, я считаю Уолпола действительно великим писателем. Ставлю его вторым сразу после Голсуорси. В нём есть что-то такое громадное. И при этом он всё же такой человечный.

– И такой английский – по существу, – добавил Гордон.

– О, конечно! Такой английский – по существу!

– А дай-ка я опять возьму «Путь орла», – сказала в конце концов мисс Уивер. – Похоже, «Путь орла» никогда не надоест. Так ведь?

– Конечно, книга удивительно популярная, – заметил дипломатично Гордон, переглянувшись с мисс Пенн.

– О да, удивительно! – иронично отозвалась мисс Пенн, не отводя глаз от Гордона.

Он взял с каждой по два пенса и отправил их восвояси вполне довольными – мисс Пенн с «Роуг Херрис» Уолпола и мисс Уивер с «Путём орла».

Гордон вернулся в другую комнату и подошел к полкам с поэзией. Меланхоличное очарование таили для него эти полки. Там была и его собственная жалкая книжечка. Конечно же, под небесами, на самом верху, среди непродаваемых. «Мыши» Гордона Комстока, преступно маленького формата в одну восьмую долю листа, ценой в три с половиной шиллинга, сниженной теперь до одного. Из тринадцати круглых дураков, которые писали на нее рецензии (а в «Литературном приложении Таймс» даже нашли её «исключительно многообещающей») никто так и не заметил тонкой насмешки в её названии. И вот, спустя два года, он в книжном магазине МакКечни, и ни один из покупателей, ни один единственный, никогда даже и не снял «Мышей» с полки.

Здесь было пятнадцать или двадцать полок с поэзией. Гордон находил их «прокисшими». По большей части барахло. Чуть выше уровня глаз, уже на подходе к небесам и забвению, были поэты годов ушедших, звёзды его ранней юности. Йейтс, Дэвис, Хаусман, Томас, Де Лаа Мар, Гарди. Мертвые звезды. Под ними, прямо на уровне глаз, стояли петарды, разорвавшиеся в последние минуты. Элиот, Паунд, Оден, Кэмпбелл, Дэй Льюис, Спендер. Очень подмокшие петарды, такая вот компашка. Мертвые звёзды наверху, подмокшие петарды пониже. Хоть когда-нибудь найдётся у нас вновь писатель, которого стоит почитать? Но Лоуренс был нормальным, и еще Джойс, перед тем как у него крыша поехала. И если у нас все-таки и найдётся писатель, которого действительно стоит почитать, узнаем ли его мы среди развалов мусора, столкнувшись с ним лицом к лицу?

Дзинь! Колокольчик у двери. Гордон обернулся. Ещё один покупатель. Женоподобной походкой вошёл молодой человек лет двадцати с золотистыми волосами. Денежный, это очевидно. Прямо в золотистой ауре от денег. Раньше он в магазин не заходил. Гордон принял джентельменско-подобострастный вид, специально припасённый для новых покупателей. Он повторил стандартные фразы:

– Добрый день. Чем я могу вам помочь? Вам нужна какая-то конкретная книга?