Смех за столом гремит, как барабанная дробь. Кто-то вспоминает нашу первую встречу. Кто-то рассказывает, как Эрик дрался с каким-то парнем из соседней школы, когда тот начал флиртовать со мной. Один из друзей поднимает бокал за «первых девушек, которые навсегда останутся в сердце».

– Особенно если они потом становятся женами, – добавляет кто-то с иронией.

– А потом – бывшими, – с усмешкой вторит другой, и за столом снова волна смеха.

Я держусь. Улыбаюсь. Глотаю вино и смеюсь с ними. Вроде бы. Но в какой-то момент ловлю себя на том, что не слышу ничего. Всё становится размытым. Шум – глухой, как под водой. Я только чувствую – его. Напротив. Глаза Эрика неотрывны.

Он не пьян. Он слишком трезв. И слишком внимателен.

А потом начинается суета. Кто-то зовёт на улицу: «Там мангал и кальян». Кто-то уходит играть в бильярд. Лариса хлопает в ладоши:

– Кто в баню? Там уже всё разогрето!

Я встаю. Просто так. Без плана. Чтобы проветриться.

Глава 11

– Пойдём, я тебе дом покажу, – Лариса берёт меня под руку, её пальцы тёплые и крепкие. Улыбается широко, с какой-то детской радостью в глазах, и ведёт по просторному коридору с ароматом свежего дерева.

– Андрей и я мечтали о своём доме за городом, – начинает она, оглядываясь по сторонам, будто всё ещё не верит, что это реальность. – Недалеко от города, но с воздухом, тишиной… Хотим переехать сюда окончательно и уже отсюда на работу ездить. Строили почти три года. Сами, без подрядчиков. Устали до чёртиков. Теперь просто хотим жить. Без суеты. Для себя.

Я провожу ладонью по прохладной стене, чувствую фактуру камня.

– Дом великолепный, Лар… Вы с Андреем – большие молодцы. Он дышит вами. Уютом. Теплом.

– Спасибо, – её голос дрогнул. – А ты как? Долго планируешь здесь остаться? Я помню, вы с мамой всё продали после смерти отца и переехали в Тюмень. А потом… наследство от тёти, мама вернулась. Я ведь помогала вам с оформлением, помнишь?

– Конечно, помню. Если бы не ты… – я опускаю взгляд. – Нам бы тогда пришлось очень тяжело.

В горле першит. Вспоминаю тот отчаянный, мутный период. Смерть тёти. Мамины бессонные ночи. И как какая-то мутная организация пыталась хитрыми схемами лишить маму наследства. А Лариса была рядом. Выбивала справки. Ходила в суд. Вела за руку. Без неё мы бы не справились.

Мы заканчиваем осмотр дома. Последнее помещение – уютная мансардная комната с видом на лес. А потом возвращаемся во двор.

В воздухе пахнет дымом и специями. Мужчины у мангала – смеются, шумно обсуждают, кто как маринует мясо.

Эрик сидит у костра. В руке – стакан с янтарной жидкостью, может виски, может самодельный компот, кто его знает. Он откидывается назад, смеётся – тем самым смехом, который раньше умел согреть, а теперь режет слух, как стекло.

Наши взгляды встречаются. На долю секунды.

И будто что-то хрустнуло между нами. Хрупкое, незащищённое.

Я резко отвожу глаза. Пытаюсь держаться подальше. Но не выходит. Он всюду. Его движения мелькают на периферии, его голос звучит слишком близко, он будто проникает под кожу. Даже его смех раздражает. Слишком громкий. Слишком знакомый.

Кто-то из гостей машет Ларисе – она улыбается, отвечает жестом. Рядом стоящий с Эриком мужчина вдруг хлопает себя по лбу:

– А я вспомнил, как ты, Эрик, Агате на день рождения серенаду под окнами пел! Помнишь?

– Не пел, – отзывается Эрик, не меняя интонации. – Сидел под окном с колонкой. В ливень. А она не вышла.

В его голосе – укор. Не явный. Но точный. Как игла под ноготь.

Я поджимаю губы. Холод внутри поднимается по груди, как ртуть в термометре.

– Потому что у меня температура была под сорок, – вырывается прежде, чем успеваю подумать.

На секунду наступает тишина. Глухая. Все оборачиваются. Смотрят. Кто с любопытством. Кто с неловкостью.

А потом – снова смех.

– И всё равно женились! – кто-то из друзей подмигивает. – А как он кольцо в коктейль уронил? Помнишь?

– Она его проглотила! – подхватывает другой. – А он потом с рентгеном по больнице бегал, как ненормальный!

Смеются. Весело, громко. Как тогда, в школе.

Я узнаю всех – друзья Эрика. Которые были свидетелями нашего безумного романа.

Эрик усмехается, слегка качает головой.

– Самый дорогой рентген в моей жизни, – говорит он. – Но оно того стоило.

И в этих словах – что-то большее. Глубже, чем шутка. Как эхо чего-то несказанного.

На миг все замолкают. Кто-то опускает взгляд в бокал. Кто-то ковыряет шашлык на шампуре.

– Да, были времена весёлые… – с тоской говорит Андрей, глядя в огонь. – Эх… где наша молодость?

– Андрей, тебе всего тридцать, ты чего загрустил? – смеётся Лариса, тыкая его локтем.

– Не знаю, – он вдруг становится серьёзным, задумчивым. – Просто… время летит. А иногда кажется, что не успеваешь жить.

Слова Андрея словно что-то задели внутри. Все замолкают. В воздухе повисает лёгкая тень грусти. Слышно только, как потрескивают дрова в мангале да где-то вдалеке кричит птица.

Лариса подходит ко мне снова, касаясь локтем.

– Слушай, – говорит она тихо, почти заговорщически, – пока мужики заняты мясом и философией… может, попаримся?

Я усмехаюсь, качаю головой.

– Предложение, конечно, соблазнительное, но я не рассчитывала на баню, Лар. Ни морально, ни физически. Давай в другой раз?

– Да перестань! – отмахивается она. – У нас с тобой примерно одна комплекция, я тебе всё дам: полотенце, тапочки, купальник, даже шампунь с запахом эвкалипта, будешь как новенькая. Расслабишься, разомнёшься. Тебе это нужно, я же вижу.

Я оглядываюсь. Все знакомые мужчины у мангала, гудят, как пчелиный улей. В доме – чужие люди, незнакомые. А баня… почему бы и нет? Час – не вечность. К тому же скоро стемнеет.

– Ладно, уговорила. Только на чуть-чуть.

– Вот и отлично! – радуется Лариса. – Пошли, у меня как раз есть один милый комплект, тебе понравится.

Мы поднимаемся на второй этаж. Спальня просторная, с большими окнами в пол, через которые пробивается мягкий закатный свет. Лариса открывает шкаф. Оттуда на меня высыпается целый арсенал: халаты, купальники, парные шапочки, флаконы с эфирными маслами.

– Так, этот слишком розовый… этот слишком открытый… вот, держи вот этот, тебе будет идеально!

Мы смеемся, как девчонки, спорим о цветах и фасонах и в итоге теряем счёт времени. Пока собирались, прошло, наверное, минут тридцать. Наконец, уже в лёгких халатах и с заколотыми волосами, мы выходим на улицу.

Проход к бане узкий, выложенный деревянными досками, освещён фонариками, проложенными вдоль дорожки. Воздух прохладный, пахнет травой и дымом. Я вдыхаю глубоко и впервые за весь день чувствую покой.

И тут у Ларисы звонит телефон. Она быстро вытаскивает его из кармана халата.

– Да, Андрюш… Что? Где она? Сейчас… – Она смотрит на меня, прикрывая трубку. – Агат, иди пока вперёд, баня уже разогрета. Я найду то, что ищет Андрей, отдам ему – и сразу к тебе. Ладно?

Я морщусь.

– Только недолго, ладно? Не хочу одна сидеть.

– Обещаю. Минут пять максимум, – подмигивает она и исчезает в темноте сада, тапки шлепают по дорожке.

Я остаюсь одна.

Иду медленно. Смотрю по сторонам. И не перестаю удивляться: как им удалось всё это? Дом, двор, баня – всё дышит теплом и любовью. И всё так гармонично.

Под ногами скрипит дерево. Я дохожу до небольшой тропинки, ведущей к отдельно стоящему деревянному срубу. Баня. Дверь чуть приоткрыта, изнутри льётся мягкий свет.

Тишина. Спокойствие. Тепло.

Кажется, мне повезло.

Я захожу внутрь, снимаю халат, поправляю полотенце, которое обернула вокруг тела, оставив купальник. Влажный воздух приятно щекочет кожу. Парная – за следующей дверью. Я открываю её, чувствуя, как жар окутывает лицо… и замираю на пороге.

В полумраке – силуэт. Мужской.

Высокий. Голый по пояс. Мускулистые плечи, знакомый изгиб шеи, профиль, вырезанный, как по памяти…

Глава 12

Он поворачивает голову. Наши взгляды встречаются. И будто весь пар вдруг сгустился в грудной клетке. Я не могу дышать.

Он так же удивлён, как и я. Но не двигается. Не уходит. Просто смотрит.

Молча.

Внутри всё переворачивается. Почему именно он? Почему именно сейчас?

– Прости, – выдавливаю я. – Я… не знала, что ты здесь.

Разворачиваюсь, чтобы уйти, но его голос останавливает меня.

– Подожди.

Глухо. Тихо. Слишком близко.

Я застываю, не оборачиваясь.

– Я выйду. – он встаёт, и я слышу, как скрипит лавка под его весом. – Это я должен извиниться. Я думал, что баня пуста.

Молчание. Только капли воды стекают по деревянным стенам. Только сердце бьётся в ушах.

И почему-то мне совсем не хочется, чтобы он уходил.

Он выходит из парной, и дверь за ним медленно закрывается, оставляя после себя след тепла и… пустоты.

Я остаюсь одна, сердце колотится в груди, как у пойманной птицы. Облокачиваюсь на деревянную стену, прикрываю глаза. Почему мне не всё равно? Почему его голос вызывает в груди эту боль – почти физическую?

Минут через пять я, наконец, решаюсь сесть. Усаживаюсь на нижнюю полку. Парная прогрета, жар постепенно расслабляет мышцы, смывает напряжение. Но внутри – ураган. Не утихает. Не затихает.

Дверь снова открывается.

Я вздрагиваю.

Это он. Эрик. Вернулся.

На нём – полотенце, запахнутое на бёдрах. В руках – берёзовый веник. Он смотрит на меня, не ухмыляется, не ерничает, просто серьёзен. Почти сдержан.

– Ларисы всё нет? – спрашивает он.

– Нет, – тихо. – Наверное, задержалась.

Он кивает и будто колеблется, потом садится напротив, оставляя, между нами, расстояние, но всё же… не уходит.

– Я не хотел ставить тебя в неловкое положение, – говорит он, глядя на меня в упор. – Просто… не знал, что ты тоже идёшь в баню. Лариса не сказала.

– Всё в порядке, – я пожимаю плечами, пытаясь говорить ровно. – Бывает.

– Давно не видел тебя такой… спокойной.

Я поворачиваюсь к нему, прищуриваюсь.

– Может, потому что ты давно не видел меня вообще?

Он смотрит прямо, с той же странной серьёзностью.

– Может. Или просто привык видеть тебя другой. Колючей. Сильной.

– А теперь я какая?

– Тихая. Но внутри… как будто ураган.

Я отвожу взгляд. Слова задевают. Слишком точно. Он всегда умел видеть меня насквозь, и это бесило больше всего.

– Не строй из себя философа, Эрик. Не в этом ты хорош.

– А в чём?

Его голос становится ниже, глуше.

Я смотрю на него. На этот взгляд, от которого когда-то теряла голову. Он не изменился. Чуть повзрослел, возмужал, может. Стал сдержаннее. Но в этих глазах всё тот же огонь. Огонь, который когда-то сжёг всё, что было между нами.

– Ты хорош в разрушении. В этом ты – мастер, – произношу тихо. – Как и в том, чтобы уходить.

Он медленно кивает. Молчание.

– Я действительно ушёл, Агата. Но только потому, что думал – ты выбрала другого.

– Я? – смеюсь, но в этом смехе – горечь, колкая, как осколки стекла. – Это ты не отвечал. Не приехал. А потом я узнала, что ты – в Германии. С невестой.

– Я не был обручён. Это ложь. Я…

Он резко замолкает. Что-то мелькает в его взгляде – колебание, боль, страх.

И вдруг он встаёт. Подходит ближе. Слишком близко. Его рука ложится рядом с моим плечом на скамейку, и теперь он нависает надо мной, словно весь воздух сгустился между нами. Его взгляд цепляется за мой.

– Знаешь, что самое странное? – голос тихий, хриплый, почти шёпот. – Сейчас, глядя на тебя, мне кажется, будто ничего не прошло. Будто всё это – сон. И мы всё ещё те, кем были.

Я чувствую, как горят щёки. Как от жары, так и от него. От воспоминаний, которые поднимаются со дна души, от того, как легко он рушит мои стены.

– Мы не те, Эрик. И уже не вместе, – шепчу.

– Но ты дрожишь, когда я рядом, – отвечает он, не отводя взгляда.