Мы доезжаем до больницы, Эрик говорит с заведующим, просит уделить внимание, отправить лучших специалистов. И его слушают. Через пол часа нам сообщают, что все пострадавшие стабилизированы. Ребёнок – под наблюдением, и он в порядке. Родители тоже будут жить.

Я выхожу из больницы, мне нужен воздух. Меня трясёт. Холод и адреналин сливаются в одно.

– Эй, – тихо говорит Эрик. Подходит. Смотрит. – С тобой всё в порядке?

Я киваю, не доверяя голосу. Он подходит ближе. Его руки обнимают меня. Сильно. Не страстно или жадно. А – как будто бы я снова его часть. Как когда-то.

– Ты молодец, – шепчет он.

Просто стою, прижимаясь к нему. И впервые за всё это время – позволяю себе опереться на него.

– Ты не должна была туда бежать, – говорит он. – Это было опасно.

– А я не могла иначе.

– Почему ты так тряслась? – вдруг спрашивает он. – Ты плакала не только из-за них?

Я отвожу взгляд. Слова застревают в горле. Потому что я снова пережила ту потерю. Но вслух говорю только:

– Потому что я не хотела, чтобы ещё одна мама осталась без ребёнка.

Глава 15

Утро тянется вяло. Я стою перед зеркалом, собираясь на работу, и почему-то не могу найти серёжку, которую только что держала в руках. Всё валится из рук.

Наверное, дело в недосказанности. В неловком молчании, которое наступило, когда Эрик высадил меня у дома.

В голове прокручивается вчерашний поцелуй, мой отказ, события на дороге, поездка в больницу и не вовремя сказанные мной слова, а после – его молчание, неловкое, густое, почти липкое. После больницы он так и не заговорил со мной. Только посмотрел, так, будто хотел что-то сказать, но сдержался. И я тоже молчала. Эрик подвёз меня к дому, не заглушая двигатель, дождался, пока я вышла из машины, а после просто уехал. И я тоже молчала. Только спасибо на прощание сказала, глупое, не по делу.

От него – ни намёка, ни объяснения. Как будто ничего и не было.

Выхожу в прихожую, надеваю кроссовки, и вдруг за дверью раздаётся собачий лай – громкий. Я замираю. Час ранний. Думала сегодня прийти на работу пораньше, выполнить план на день и отпроситься к маме в больницу.

Сердце на мгновение замирает. Кто мог приехать ко мне так рано? На улице тихо. Морщусь, выглядывая в окно. Ничего. Только белая машина за воротами на солнце поблёскивает… Что это? Серьёзно? Машина вся усыпана стразами?

Нахмурившись, спускаюсь по ступенькам и выхожу на крыльцо. Тихо. Слишком тихо, только собака снова зарычала.

Я открываю калитку. Медленно, спокойно. Не потому, что не волнуюсь. Просто не хочу, чтобы кто-то почувствовал хоть каплю моей слабости.

Передо мной – она.

– Здравствуй, Агата, – звучит этот голос, от которого у меня когда-то стыла кровь.

Валентина Аркадьевна. Бывшая свекровь. Высокая, с идеальной укладкой, губы накрашены алой помадой, взгляд как лезвие, волосы уложены, дорогая сумка болтается на согнутом локте. Всё такая же прямая осанка, будто держит спину, как знамя.

Но вот что странно: я не чувствую былого страха перед свекровью. Ничего не ёкает, не сжимается. Я спокойна. Даже удивительно спокойна. Никакого холода внутри. Ни бешеного стука сердца, ни укола в животе. Только удивление. И равнодушие. И мне это нравится.

А позади неё, в машине, сидит девушка. Белокурая, с большими очками в глянцевой оправе и пухлыми губами. Та самая. Я узнаю её мгновенно. Адриана. Он тогда назвал её этим именем. В тот вечер, когда мы впервые столкнулись.

– Что-то случилось? – спрашиваю, не меняясь в лице. – Или вы просто решили прокатиться мимо, вспомнив старые времена?

– Агата, – говорит она, поджимая губы. Голос режет по нервам, как ледяной ветер по коже. – Я не собираюсь с тобой играть в остроумие, – резко отвечает она. – Скажи мне прямо: зачем ты вернулась?

Я смотрю на неё и чувствую только пустоту. И это ощущение… приятно.

Демонстративно прищуриваюсь.

– Домой. Вернулась домой. Это противозаконно?

– Ты прекрасно знаешь, что я не об этом, – её голос поднимается. – Что ты опять вьёшься рядом с Эриком? Ты устроилась к нему на работу. Говоришь с ним о прошлом. Что, опять хочешь вцепиться в него когтями?

– Устроилась, потому что имею право работать, – я не отступаю. – А когтей у меня, к сожалению, нет. В отличие от некоторых.

Её глаза вспыхивают.

– Я знала, что ты наглая, но не думала, что настолько! После всего, что ты натворила, ты смеешь появляться здесь?

– После всего, что ВЫ натворили, вы ещё имеете наглость стоять у моего дома?

Она делает шаг ближе, и вдруг её губы искривляются в ехидной усмешке.

– Забыла, как я тебя тогда ударила? – шипит она. – В Тюмени. Ты оказалась в больнице. И всё равно не поняла, что от меня надо держаться подальше! Что со мной лучше не связываться, что все равно проиграешь!

Я замираю. На миг. Да, заныло внутри. Но только на миг.

– Я очень хорошо поняла другое, – говорю спокойно. – И я не боюсь вас.

– Не боишься? – она смеётся. – Смешная. Посмотри на себя. Одна. Без мужа. Ничего не добилась. А мой сын поднялся, у него всё отлично. У него есть невеста, настоящая девушка. Красивая, умная, молодая.

– Как приятно, что вы её так рекламируете. Времена изменились, раз вы отзываетесь хоть о ком-то в хорошем тоне.

– Не умничай! – рвётся из неё. – Он женится на ней! И она ждёт ребёнка! Ты слышишь, она беременна! Так что не лезь в его жизнь! Уезжай обратно в свою дыру и не порть ему будущее.

Беременна.

Это слово будто лопается у меня в груди.

– И? Я тут при чем? – выходит более эмоционально, чем мне бы хотелось.

– При том! – её губы вновь искривляются. – Ты. Ты снова тут. Влезла в жизнь моего сына. На фабрике теперь крутишься, как будто тебя кто-то звал. Что, снова решила паутинку плести? Думаешь, снова влюбится, снова приведёт домой?

– Я просто устроилась на работу.

– Просто?! – её голос срывается.

Она делает еще один шаг вперёд. В машине за её спиной медленно опускает окно, и я чувствую на себе взгляд той девицы. Интересный спектакль, видимо.

– Не начинай, Агата. Я приехала не за тем, чтобы перекинуться просто словами. Я хочу, чтобы ты поняла: ты и Эрик – это в прошлом. Он теперь живёт другой жизнью. С другими людьми. Ты сама это видишь. Не стоит вмешиваться.

Я прищуриваюсь.

– А я вмешиваюсь? По-моему, я просто иду на работу. И никому на шею не вешаюсь.

Она смотрит на меня чуть свысока.

– Ты не подходишь ему, Агата. Не подходила тогда, не подходишь и сейчас. Ты – тень из прошлого, и Эрик это понимает.

– Может, вы скажете это ему? Потому что он, кажется, немного путается. И вновь хочет будущего со мной.

Она впервые сбивается. Делает шаг назад, будто не ожидала. Я смотрю ей прямо в глаза. Спокойно. Уверенно. И это приятно. Чёрт, как приятно не бояться её.

– Я всё сказала, – выдавливает она. – Просто не мешай ему. Он на правильном пути.

– Не волнуйтесь, – я чуть наклоняю голову. – Я вообще никому не мешаю.

– Агата, – говорит она и оглядывает меня с ног до головы, – ты, вижу, изменилась.

– А вы – всё такая же наблюдательная, – отвечаю спокойно.

Она поджимает губы, не привыкшая к подобному тону.

– Изменилась, но дурой осталась. И мой урок не усвоила. Знай, я не жалею, что отправила тебя тогда в больницу и уехала, бросив тебя там без денег и жилья, чтобы ты застряла там надолго. И я сделаю все сейчас, лишь бы ты исчезла из жизни моего сына, как и десять лет назад.

Я дышу медленно. Стараюсь не дрогнуть.

– Вы ударили меня тогда, и я действительно попала в больницу по вашей вине, – говорю тихо. – Потому что я впервые посмела вам возразить, сказать что-то в свою защиту. А вы не поверили. Сказали, что я наглая, лживая обманщица…

– Потому что так и было! – кричит она. – Ты разрушила жизнь моему сыну! А теперь что? Вернулась? Думаешь, всё забылось? Он уже не твой, девочка. У него всё хорошо! Девушка у него чудесная, из нормальной семьи. И знаешь что? – она вновь делает шаг ближе. – Он собирается на ней жениться. Так что можешь собирать свои вещички и ехать туда, откуда пришла. Здесь без тебя было прекрасно.

Мне больно. Где-то в солнечном сплетении, в самом центре. Эти слова режут, как осколки стекла. Но я не показываю вида. Просто распрямляю спину и встречаю её взгляд.

– Если вы пришли унизить меня – зря. Я не та девочка, которую вы сломали тогда. Я не боюсь вас. И, к счастью, мне не нужен мужчина, которого надо забирать у кого-то. Если Эрик счастлив – пусть будет. Это не моё дело. Но я имею право быть здесь. И я не позволю вам решать за меня, где мне жить и работать. И да, сейчас у меня есть деньги, образование и опыт, и в этот раз вы не избавитесь от меня так легко.

Она сжимает губы, будто хочет бросить ещё что-то, но молчит. Я поворачиваюсь и ухожу, не оборачиваясь. Закрываю калитку за собой. И только когда оказываюсь в доме, позволяю себе опереться на стену и сделать глубокий вдох.

Она беременна. Он собирается жениться на ней.

Чёрт.

Руки трясутся. В груди – вакуум. Я хватаю сумку и выхожу, потому что мне надо ехать. Мне нужно держаться, я сильная, я справлюсь. Только внутри, будто после землетрясения, полная разруха.

Глава 16

Поездка на работу отменяется. Еду в больницу к маме. Мне всё равно, если он уволит меня за опоздание. Пусть. В таком состоянии я точно не появлюсь перед ним. Пусть устраивает свою жизнь с беременной невестой, а не лезет с поцелуями ко мне!

Больница встречает меня привычным шумом и запахом лекарств, но всё это давит на меня сильнее обычного. Здание старое, с облупленной штукатуркой, линолеум на полу местами протёрт до дыр, а у дверей виднеются заплатки из кусочков другого покрытия. Голубые двери, перекрашенные, наверное, сотню раз с советских времён, блестят тусклым лаком, под которым всегда скрипит металл петель. Стены и потолки выкрашены в выцветший белый цвет, в некоторых местах видны трещины и следы старой побелки. Всё здесь кричит о том, что время прошло мимо этого места, и тем тяжелее на душе от этой атмосферы заброшенности. И моего бессилия перевести маму в региональный центр.

Я иду по широкому коридору и думаю о том, как моя мама лежит сейчас за этими стенами, в таком беззащитном состоянии. Каждый шаг даётся тяжело.

Мама лежит в отделении интенсивной терапии. У неё хроническое неврологическое заболевание, и в последнее время участились приступы эпилепсии. Она принимала лекарства стабильно, я звонила и спрашивала, она всегда отвечала, что всё в порядке. Но этот приступ случился неожиданно – мама упала в обморок во время готовки, и весь кипяток из кастрюли вылился на неё.

Когда мне позвонили и рассказали, в каком состоянии её нашли, я чуть с ума не сошла от беспокойства и сразу вылетела домой первым рейсом. Врачи потом объяснили, что из-за приступа она не сразу смогла снять с себя одежду, поэтому ожог получился глубоким, а волдыри, которые образовались, лопнули, когда хирурги снимали ткань.

Боли были настолько сильные и поражено такое большое количество кожного покрова, что маму ввели в искусственную кому. Сказали, что продержат в таком состоянии ещё недели две, пока кожа хоть немного не затянется.

Перед тем как зайти к ней, я сначала подхожу к дежурному врачу, чтобы узнать, как она.

– Стабильно тяжело, – говорит он серьёзно. – Но положительная динамика наблюдается. Всё будет хорошо, новая кожа постепенно образуется, мы используем хорошие проверенные средства. Думаю, через неделю или две выведем её из комы, сможете забрать домой и продолжите уход и перевязки.

– Спасибо, доктор, – мой голос звучит тише, чем хотелось бы. – А можно к ней?

– Да, но подождите пока у палаты, медсестра вас впустит.

– Хорошо, спасибо.