– Это традиция, – сказал Орлов, потянув нас куда-то в сторону и наверх. – Говорят, её ещё сам Карл Май ввёл, и теперь все директора придерживаются. Просто потом он внизу стоит, встречает… Эй, Митька! Места занял? О! И свободные! Отлично! Это Дмитрий.

– Шувалов, – Дмитрий одарил нас мрачным взглядом и руки протягивать не стал.

– Не смотрите, что он бука, это так, утреннее. Он по утрам всегда зол на весь мир. А почему? А потому что засиживается за полночь… садитесь. Это Савелий. И Метелька. Их в этом году приняли.

– Слышал, – сказал уже знакомый толстяк и руку пожал. – Демидов. Яромир.

– Савелий.

От него и пахло камнем, не тем, сырым, стылым, из подземелий, но тёплым, напившимся солнечного света, мрамором. А ещё сила давала какое-то странное ощущение надёжности.

– Метелька, – Метелька тоже руку пожал, но осторожно. – Козьма, но… лучше Метелька. Привык.

Яромир кивнул.

– А Пельтецкий где? – Орлов привстал, оглядывая зал.

Тот был довольно велик.

Первые ряды заняла детвора, и теперь оттуда доносились то крики, то смех. Взлетел и упал бумажный самолётик, мелькнула в воздухе чья-то фуражка, вызвав неодобрительное замечание тощего типа в учительском костюме. Я не слышал, что он сказал, да и они, похоже, тоже.

– Будто не знаешь. Траур у них. Тело, наконец, выдали, – Шувалов наклонился. А вот его сила была странной, она явно была, но какая-то, будто спрятанная, что ли. Я ощущал её наличие, но разглядеть не получалось. – Почти месяц Охранка мурыжина. Совсем страх потеряли. Отец говорит, что это – настоящее издевательство над чувствами родичей.

Пельтецкий.

А имя было в той дюжине. Карп Евстратович список принёс, дал прочесть, запомнить, а потом самолично спалил.

– И что они это нарочно всё выдумали, чтобы опорочить старые рода, – говорил Шувалов тихо, но слух у меня отличный. – Что никаких доказательств тем безумным теориям нет. И что даже, если кто-то и бывал на Вяземке, то это ведь не запрещено. Что порой молодые люди ищут приключений не там, где должно.

И находят.

– Тебе сказал?

– Дяде.

– А ты подслушал, – хмыкнул Орлов.

Шувалов лишь пожал плечами и покосился на нас.

– Кстати, сказал, что в гимназию своих соглядатаев точно пришлют.

– А в морду? – поинтересовался я, ответив на взгляд.

– Я старше.

– И что? Бить нельзя из почтения к возрасту?

Глазища у него чёрные. Вот реально чёрные, без разделения на зрачок и радужку. Взгляд тоже цепкий, давящий. Только я выдержал. Что, кажется, Шувалову категорически не понравилось.

– Бить кого-то, – вмешался Демидов. – Запрещено уставом. А вот дуэли разрешены. Надобно подать заявление в Комитет, в котором кратко и ясно изложить суть нанесённого оскорбления и выбрать тип дуэли. В вашем случае без применения родового дара и…

– Вот ещё, – Шувалов хмыкнул и отвернулся. – Не хватало… и без того дел полно. Орлов, а ты ничего не попутал?

Орлов эти чёрные глазища тоже проигнорировал.

– Чего? – уточнил он.

– Тебе, помнится, было сказано за Пушкиным приглядывать. А ты этих притащил.

И снова нос морщит.

Нет. Бить его тоже нельзя.

Мне тут категорически не рады, ну, кроме директора, да и тот, скорее всего, просто вежлив, как с другими учениками. Так что не стоит давать поводы избавиться от себя, прекрасного.

– А они тоже во втором классе, – Орлов широко улыбнулся. – Вот после собрания и отведём, познакомим… вы ж не против?

– Нет, – понятия не имею, кто этот Пушкин и что им от него надо.

– А что за Пушкин? – уточняет Метелька.

Но ответить не успевают. На сцене за кафедрой появляется директор школы, громко хлопает в ладоши и в зале чудесным образом воцаряется тишина.

– Доброго дня, – голос Евгения Васильевича заполнил пространство. – Рад снова видеть вас в стенах нашей школы…

Я откинулся на спинку кресла и прикрыл глаза, готовый слушать тоскливую речь о пользе и важности учёбы, и всё такое.

– …произошли некоторые изменения. Многие из вас, полагаю, слышали или же читали в газетах, что с нынешнего года за каждой гимназией закреплён собственный инспектор, задача которого – следить за соблюдением порядка…

– Отец говорит, что Охранка скоро к каждому дому инспектора приставит, – Шувалов откинулся на спинку кресла и скрестил руки на груди. – И что смысла в этом не больше, чем сейчас.

– …и рад представить вам человека, которого не следует бояться, но к которому можно обратиться, если у вас или вашего товарища возникли сложности…

А вот сейчас сон с меня слетел.

– Лаврентий Сигизмундович!

– Сав?! – Метелька подался вперёд. – Это же ж… ты ж помнишь?

Помню.

Такое забудешь.

Он не сильно изменился. Даже костюм будто бы прежним выглядит, пусть и неплохой, но слегка не по фигуре. И портфельчик будто прежний. Интересно, револьвер он по-прежнему с собой носит?

– Знакомый? – а вот Шувалов с его полусонной ленцой оказался весьма наблюдателен.

– Случайный. Ехали как-то… в одном поезде, – сказал я.

Встречали Лаврентия Сигизмундовича жидкими аплодисментами. А он, близоруко щурясь, крутил головой, явно чувствуя себя неудобно. И молчание затягивалось, но вот господин инспектор повёл плечами и выдал несколько неуверенно:

– Рад знакомству. И надеюсь, что наше сотрудничество сложится…

Лаврентий Сигизмундович поспешно отступил, чтобы укрыться за спинами прочих наставников, что выстроились на сцене рядами.

– Также с этого года мы решили расширить учебную программу…

– Куда уж ширше, – не удержался Демидов. – И так башка трещит.

– Это потому что она у тебя каменная! – Орлов привстал. – Да быть того не может…

– …и навыки оказания первой медицинской помощи не будут лишними. А потому представляю вам…

– И она тут, – Метелька сполз, будто опасаясь, что оттуда, со сцены, его увидят. И узнают.

Увидят.

И узнают. Не сейчас, конечно, но всенепременно. А Карл Евстратович, оказывается, ещё тот затейник. Мог бы, конечно, и предупредить. Намекать он намекал, но одно дело намёки, а совсем другое так вот.

– …Евдокия Путятична, кавалер ордена Святой Екатерины, заслуженный…

– Баба, – выдохнул Шувалов. – Баба преподаёт в лучшей гимназии Петербурга. Точнее некогда в лучшей, а сейчас отец будет недоволен.

– Он у тебя всегда недоволен, – Орлов привстал и хлопал, что называется, от души. Задние ряды, где устроились старшие гимназисты, в целом отнеслись к появлению Евдокии Путятичны с немалым воодушевлением.

– Да, но… чтоб тут…

– Красивая, – заметил Демидов.

– Старая, – Шувалов явно не собирался сдавать позиции.

– Ай, ты у нас, конечно, помоложе предпочитаешь. Сколько там твоей невесте? Шесть лет? Семь?

– Нет у меня невесты.

– Что так? Отказали? – Орлов бросил хлопать. – Серьёзно? Да ладно?! Вам тоже отказали?!

– Ерунда на самом деле, – а теперь Шувалов слегка смутился. – Вроде бы как она связана договором. Но отец говорит, что это чушь собачья, потому как Громовы давно уже на том свете…

Мы с Метелькой переглянулись.

А я подумал, что рано или поздно, но бить морду этому Шувалову придётся. Чтоб не заглядывался на чужих невест. И вообще, не нравится он мне.

– Не везет вашему роду с невестами, – хмыкнул Демидов. – От кузена твоего сбежала в монастырь…

Точно! Вспомнил, где слышал эту фамилию. От Одоецкой.

Надо будет порасспрашивать её про Шуваловых, пока не уехала. Там вроде Карп Евстратович упоминал, что держать девушек взаперти смысла нет. И что-то он там будет решать.

Шувалов буркнул что-то неразборчивое.

– И наконец, с огромной радостью представляю вам нового преподавателя математики и естественных наук, работы которого впечатлили…

– Надеюсь, будет нормальным, а не как Немец. Помнишь, это его? Мол, ваш разум слишком примитивен в силу происхождения, чтобы осознать всё величие… – передразнил Орлов, голос его звучал низко и преувеличенно важно. – То ли дело немецкий порядок и немецкий ум…

Потом повернулся к нам.

– Был у нас тут один приглашённый профессор. Как я теперь понимаю, именно, что был.

– Каравайцев Егор Мстиславович! – объявили на сцене, и директор отступил, позволяя гостю выйти вперёд. А я… я порадовался, что сидим мы не на передних рядах, ибо Метелька издал странный клокочущий звук и сполз ещё ниже.

Я же…

Я почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбке.

– В свою очередь и я, – бархатистый голос заполнил пространство. – Несказанно рад этой возможности. Ибо нет учителя без учеников…

Каравайцев, значит.

Вид у него очень подходящий для провинциального учителя.

Чёрные волосы, зачёсанные на пробор. Аккуратные усики. Бородка. Круглые очки, которые смотрелись не глупо, но весьма даже стильно.

Птица-ворон сменила имя, но не окраску.

– Чего улыбаешься? – Шувалов всё-таки приглядывал за мой.

– Да так, – я не стал поворачиваться к нему. – Чувствую просто, что учиться здесь будет очень и очень интересно…

Глава 3

Кому из нас, преподавателей средней школы, не приходилось слышать упреки, что средняя школа совершенно не учит писать, что учащиеся мало читают, не любят и не умеют читать, совершенно не умеют передать путевых наблюдений, впечатлений от прочитанной книги, виденного и слышанного^[5]

В. Ключевский

Я чувствовал себя глупо.

Нет, в теории я понимал, что буду постарше одноклассников, но вот чтобы настолько… ну да, им одиннадцать-двенадцать, нам с Метелькой – четырнадцать. Пятнадцать почти. Вроде и невелика разница.

В теории.

А на практике я глядел на эту суетящуюся толпу, которая окружила классного наставника, и осознавал, что придётся тяжко.

Я ещё и рослый. И возвышаюсь над ними. И вообще…

– Вот, Павел Юрьевич, говорят, что ваши, – Орлов самолично вызвался проводить нас и от возражений только отмахнулся. Мол, он обещал приглядеть, вот и приглядывает. А если из-под пригляду выпустит, то какой это пригляд тогда.

– А, Никитушка. Да, да… наши. Новенькие… Савелий и Козьма, если не ошибаюсь?

– Метелька! – сказал Метелька и спрятался за меня. А Павел Юрьевич покачал головой и явно собирался что-то ответить, но был прерван оглушительным воплем:

– Савка! Савка, ты живой!

Твою же ж…

Серега повис на шее, пытаясь сдавить меня в объятьях, и выглядел таким счастливым, что мне даже совестно стало.

– А она говорила, что ты… ой, извините, Павел Юрьевич. Я просто думал… и не ожидал… и встретил вот.

– Всегда приятно встретить друга, – Павел Юрьевич мягко улыбнулся. Был он невысок, седоват и в целом благообразен. – Что ж, теперь, пожалуй, я знаю, кто будет готов взять шефство над новичками.

– Буду рад, – Серега сиял от счастья.

И вот… приятно, что ни говори. А вот Шувалов прищурился. Вот какого лешего он следом потянулся? Причем с недовольным видом, будто он нам тут одолжение делает.

– Знакомый, стало быть? – уточнил Орлов, протягивая руку Сереге. И тот церемонно пожал её. – Что ж, знакомый моего знакомого – мой знакомый. Никита. Орлов.

– Сергей Аполлонович Пушкин-Савичев, – важно представился Серега, руку пожимая.

– И где ж вы познакомились? – Шувалов изобразил улыбку, но как-то у него плохо получается, будто через силу.

– Да… – Серега вдруг понял, что о подробностях знакомства распространяться не след. И растерялся.

– В поезде, – сказал я за него. – Ехали вместе.

– И с ним тоже? – Шувалов бровь приподнял, вроде как насмешливо.

– Поезд был большим, – миролюбиво отозвался Метелька. – Кто в нём тогда только не ехал.

– Ага! – от избытка чувств Серега, позабыв про статус и родовитость, подпрыгнул. – А вы тут, да? Во втором классе?

– Во втором, – признался Метелька со вздохом. – А ты?