– Чёртова засранка! – выругался он вслух, глотнул воды из стакана и бросил его в раковину. Стакан просто чудом не разбился, но пошёл паутиной трещин.

– Ну ты же хотел конфронтации, – услышал Огнев голос Волкодава, оборачиваясь, не в силах совладать с бурлящими эмоциями. – Ты её получил. Только тихую.

– Посмотрим! – рявкнул Босс, покидая кухню. – Если понадобится, я вызову Айболита, и она будет питаться через капельницы, ну или через зонд, прикованная к этой чёртовой кровати!

И, разумеется, он не выдержал первым. На седьмой день у него просто не осталось никаких сил. Он спустился в бункер пленницы, ощущая, что она полностью взяла верх над этой ситуацией. Она словно оккупировала это помещение, а он лишь жалко старался вытянуть её на свет. Ему не нравилось такое положение вещей. На разносе миска с бульоном, свежеиспечённая булочка, яблоко, салат из зелёных овощей, кофе, стакан апельсинового сока, и бутерброд с маслом и сыром. Он просто не знал, чем девушка привыкла завтракать. Тем более после недели вынужденной, но такой принципиальной голодовки.

Кира вдыхала эти дурманящие и дразнящие ароматы. Голова её и без того кружилась, а желудок предательски заныл в какой-то дикой истерике, требуя то, что полагалось ему по законам природы. Она сглатывала слюну, которой не было во рту, зажмуриваясь, что есть мочи. Но продолжала упорно лежать, завернувшись в свой кокон, стараясь вообще не шевелиться, чем окончательно выводила хозяина дома из себя.

– Ты ведёшь себя слишком неосмотрительно, – процедил он сквозь стиснутые зубы, понимая, что самообладанию приходит конец.

– Я не голодна, – был её ответ.

Огневу показалось, что он получил удар по голове – такую силу имел её слабый шёпот.

Он вышел из клетки, но, не выдержав, с силой швырнул разнос с посудой в прутья решётки. Кира зажалась, ожидая худшего, не имея сил к каким-либо действиям. Но никаких санкций не последовало. Лишь запах еды. И одичалый от голода организм посылал сигналы в воспалённый мозг о том, что там, на полу, возможно, удастся что-то подобрать и съесть. Съесть хоть крошечный кусочек, но пищи. С этими измышлениями Кира провалилась в тревожное забытьё. Сквозь густую и плотную пелену тумана она слышала, что кто-то убирает битую посуду, но не смогла найти в себе сил, чтобы открыть глаза.

Когда она проснулась, вокруг была привычная темнота. Именно сейчас она дотянулась до прикроватного светильника и включила его, закрывая глаза. Нужно попить воды. Но и это стало почти непосильной задачей. Она заметила, что дверь в решётке приоткрыта, и изумилась, настолько сильно, что сердце оглушило её, а кровь с такой силой ударила в виски, что стало дурно. Божественное проявление или Его ловушка? Без сил, без возможности адекватно мыслить, она просто смотрела на решётку. На этот путь к свободе, который был открыт. Открыт для неё. Остатками разбитого сознания она понимала, что эта идея безрассудно глупая. У неё нет сил на побег. Выйти за решётку, а что дальше? Она не имела ни малейшего представления, в каком месте она заключена, куда ей двигаться, где спрятаться. И, чёрт возьми, сейчас у неё нет сил, чтобы элементарно добраться до раковины… Она смотрела на открытую дверцу. И в голове её созрела новая мысль, которая уж точно Ему не понравится. Кира твёрдо решила, что Он хотел Пленницу, значит так тому и быть.

Огнев наблюдал, выжидал, если быть точнее, как она, едва держась на ногах, смотрит на путь к собственной свободе. Это вызывало у него лёгкую улыбку. Хотя эта странная игра его уже не забавляла так сильно, как на моменте подготовки.

Но Кира вопреки всем ожиданиям, нырнула в постель и погасила свет.

Она проснулась от того, что Огнев стучал пальцами по столу. Без шуток, она постаралась подняться, чтобы сесть. Вышло слишком неуверенно. Тело не принадлежало ей, а жило своей жизнью. Ей хотелось держаться, хотя бы чтобы насолить ему. Он пристально сверлил её тяжёлым взглядом, в котором не было злобы. А она просто не могла знать, с какой силой у него всё обрывается внутри. Он поднялся под её блуждающим взглядом и вышел из клетки.

– Чего ты добиваешься? Я ведь объяснял тебе, что ты не пленница! Ты не пленница! Ты вольна покинуть это помещение. Здесь и сейчас. И я не понимаю, почему ты упорствуешь! Если из всех комнат дома ты выбрала себе именно эту, пожалуйста, я не буду против! Но запомни, это твой выбор. Твой. И если готова провести именно здесь остаток своей жизни, я не буду против.

Воцарилось тяжёлое и напряжённое молчание. Заметно исхудавшая за этот небольшой срок девушка с громадным усилием поднялась и шагнула к решётке, чем вызвала в мужчине волну ликования. Но она, ухватившись пальцами за прутья, закрыла перед ним дверцу клетки, чем вызвала сначала ступор, а потом полнейшее недоумение. Она держалась исключительно за металлические прутья, потому что без опоры стоять у неё просто не было сил. Высохшая, измождённая, со спутанными сальными волосами, в одежде, которую не имела возможности переодеть, она даже отдалённо не напоминала ту девушку, которую он так отчаянно желал.

– Мне… – прошелестел её потухший голос, каждое слово ей приходилось выдавливать из себя, во рту всё пересохло настолько сильно, что язык превратился в наждачную бумагу, и каждое его движение причиняло боль. – Кажется, что здесь… мне гораздо безопаснее… чем… там… с Вами… в доме.

Она видела, как исказилось его лицо, но не могла интерпретировать этих чувств. А ещё она очень остро ощутила, что сил попросту больше нет. Она была готова сдаться и сделать всё, что он попросит, потребует, прикажет, лишь бы получить хоть крошку хлеба. Он повернулся к ней спиной. Он хотел уйти. Но жгучая, ноющая боль резала грудную клетку без ножа. Он удивлялся этой глупой упёртости. Это должно было вызывать восхищение её силой духа, воли… Но он просто не мог понять, для чего все эти жертвы?

Он обернулся, вновь приблизившись к решётке, он ухватился за неё чуть выше её тонких задеревеневших белых пальцев. Возможно, она бы и хотела отшатнуться, но не могла потерять единственную точку опоры. Сейчас она смотрела в эти словно подёрнутые туманом глаза, изо всех сил стараясь сфокусироваться. Зачёсанные назад редеющие волосы с проступающей сединой. Взгляд, настолько печальный, и даже отчаянный, что ей подумалось, что это просто чудится. Он не вызывал в ней ужаса, ей сложно было это осознать.

– Можно мне принять душ? – прошептала она, понимая, что поесть было бы куда необходимее, но не меняя своего решения. – Я так больше не могу.

Он не произнёс ни звука, продолжая смотреть в эти потухшие глаза. Аккуратно открывая дверцу, он протянул ей руку. Кира очень глубоко вздохнула, скривившись лицом от спазма в желудке. Ноги были ватными. По всему телу резонировала тупая боль. Она не могла идти, как бы ни храбрилась, как бы не хотела держать свою оборону против похитителя – она больше не могла. Полушаг, сопровождаемый тихим всхлипом. Она не успела осознать, но почувствовала прикосновение его рук. Такое незнакомое ощущение, казалось, что к ней никто не прикасался целую вечность. Он подхватил её невесомое тело на руки. Она хотела бы взбрыкнуть, но закрыла глаза, погружаясь в уже знакомый аромат его парфюма. От него пахло свежескошенной травой с древесными нотками вперемешку с прохладой утренней росы. Её голова закружилась в трёхсотмиллионный раз. Ей казалось, что она плывёт, плывёт куда-то в невесомости.

Когда она пришла в себя, услышала шум набирающейся воды. В просторной комнате было очень светло. Классический интерьер, выдержанный в бело-бежевой гамме, оттенённой золотыми вкраплениями. «Дорого и со вкусом» – подумалось ей. Это была прекрасная спальня. Она лежала на огромной кровати, устало пытаясь осмотреться и ощущая себя куском грязи, брошенным в это изысканное пространство.

Огнев появился из коридора. Выражение его лица было весьма озабоченным. В руках он нёс блюдце с бутербродом и стакан воды. Желудок Киры свело. Он помог ей сесть, она ощущала себя дико.

– Ешь, – буркнул он. – Маленькими кусочками. Тщательно пережёвывай.

Она повиновалась, ощутив себя маленьким ребёнком. Мужчина продолжал её поддерживать. А ей не хотелось терять эту новую неожиданную точку опоры. Есть хотелось нестерпимо, но она физически просто не могла. Нужно было время. Он это понимал, отставляя блюдце в сторону.

– Ничего. После ванны мы пойдём ужинать.

Он мягко, но очень крепко поддерживал её, провожая в ванную комнату, отделанную мрамором, в центре которой красовалась огромная, так показалось девушке, ванна на резных золочёных ножках.

Воцарилось неловкое молчание. По её лицу скользнул бледный румянец. Ему некого было позвать на помощь. И оба не могли представить себе, как должны пройти водные процедуры в предложенных обстоятельствах.

– Ты справишься?

– Я постараюсь, – не очень уверенно отозвалась она, сгорая от стыда.

– Я буду в комнате. Если что-то не так, просто позови меня. – На этих словах он запнулся, ощущая себя озабоченным подростком. – Полотенце. И новая одежда, всё там. Если что – я рядом.

Он вышел за дверь, лишь прикрыв её. Кира держалась за край ванны, наполненной горячей водой и душистой пеной. Она чувствовала себя очень странно. Не было страха. Были странные сомнения и неуверенность. Он казался искренним в своих порывах. Он заботился о ней – могло ли это быть на самом деле? Всё это не укладывалось сейчас в её уставшей голове. Правду знала лишь она – о ней никто и никогда не заботился.

Приняв ванну, смыв с себя всю накопленную грязь, Кира словно избавилась от того пульсирующего гнёта навалившихся обстоятельств. Мягкие свежие полотенца. Она вдыхала запах чистоты, понимая, как быстро утрачивается ценность таких мимолётных моментов простого счастья. Изучала себя в большое зеркало. Какая-то угловатая, кривая, с дикими огромными глазищами, она не узнавала себя. Пижама оказалась чуть великовата, но Киру сейчас это беспокоило меньше всего. Она проводила руками по чистой и новой ткани, завязывая пояс халата, надев его поверх пижамы, для пущей верности. Она по-прежнему испытывала слабость, но отчего-то хотелось улыбнуться.

– У тебя всё хорошо? – услышала она обеспокоенный мужской голос, уже не ассоциирующийся с чем-то плохим.

– Да… – вышла она в комнату, держась за дверь, испытывая неловкость.

– Я принёс ужин сюда. Тебе нужно поесть ещё хоть немного.

– Я могу вернуться обратно, – прошептала она, остолбенев от произнесённого, потому что она ни за какие коврижки не хотела бы вернуться в эту одиночную камеру.

От неё не укрылось и то, как мужчина напрягся на этих словах. Она испытала что-то очень похожее на стыд. Странная смесь чувств, которые казались ей неуместными в условиях, в которых она оказалась.

– Сначала ты попробуешь поесть. А дальше, если решишь вернуться в подвал… – Голос Огнева стал отстранённым и очень холодным. – Я не стану этому препятствовать.

Он покинул спальню. А Кира с трудом, едва ворочая ложкой, заставила себя съесть половину порции горячего бульона. Аромат свежезаваренного чая дурманил. Но больше одного глотка она не осилила. Хотя измученные и голодные глаза так отчаянно хотели запихнуть в себя абсолютно всё, девушка чуть не захлебнулась слюной от аппетитных ароматов.

Кира не знала, что ей делать дальше.

Огнев заглянул в спальню через пару часов, ведомый тревожным любопытством. Но уставшая и замученная девушка спала на новой шикарной постели. Он невольно улыбнулся, утопая в волне трепета. Она была прекрасна, хоть и измотана. Она была здесь. Навсегда с ним.

Он забрал остатки ужина и покинул её комнату.