В окно светило солнце. Желтая полоса, пробившись между рамой и заслонкой, сползала по стенке отсека.

Какое-то время я следила за этой полоской сквозь полуприкрытые веки. Судя по углу луча, солнце стояло близко к зениту.

Судя по царящей в отсеке жаре – тоже.

Тесла все так же сидел напротив. Из-под капюшона штормовки я видела только его ладонь, расслабленно лежащую на бедре. Ладонь не двигалась. В душном воздухе неподвижно застыли короткие ниточки на обтрепанных краях глов. Солнечный луч играл на пуговицах черной рубашки, золотил потускневшую пряжку ремня.

– Мы прибываем через полчаса.

Я нехотя откинула капюшон и села. Тесла, конечно, и не думал спать – и каким-то образом заметил, что уже не сплю я. От внимательного взгляда светлых глаз мне стало не по себе.

– Дизельщики невероятно пунктуальны, – пробурчала я, сверившись с хрономером. Так и есть – близился исход пятого десятичного часа. Полуденное солнце снаружи палило вовсю, от внешней стенки шел ощутимый жар. Я отодвинулась. Вальтер в кармане нагрелся так, что его стальной бок припекал даже сквозь ткань.

– Надеюсь, вы хорошо отдохнули.

Тесла произнес это своим нейтрально-невозмутимым тоном, к которому я уже начала привыкать. Я покосилась на него. Под скулами залегли глубокие тени, отчего косая черта шрама проступила еще отчетливее. Наверняка всю ночь не сомкнул глаз.

Не отвечая, я прислушалась к себе. Боль в ребрах почти ушла, притупившись до неразличимости. Голова была на удивление ясной, несмотря на рацион из сигарет и виски. Я пошевелилась, разминая затекшие мышцы. С отвращением выбралась из жаркой штормовки. Вдоль позвоночника сползали капли пота.

Я поерзала на полке. За ночь к нам так никто и не подсел, и спокойный сон сотворил чудеса. Я осторожно размялась, ожидая услышать протестующий писк аугментики, но все было тихо. Корка соли на коже подсохла и при каждом движении трескалась. Под одежду будто насыпали песка. Взмокшая блузка прилипла к спине, брюки пропитались потом. Очень хотелось стянуть эти тряпки к чертям, но я ограничилась тем, что расстегнула куртку.

Снаружи доносились голоса, глухая перебранка и шум. Насточертевшее колесное «ту-тук» отдавалось в голове.

Я проверила содержимое сумки. Вынула и продула респиратор, расправила защитную ленту. На гладкой темной поверхности белели свежие царапины – результат недавних забегов. Плохо. Каждая царапина – потенциальный солнечный ожог, и чем их больше, тем выше шанс спалить глаза под ноль. Эти ленты стоят целое состояние и с каждым годом дорожают… Сука Немой. Только купила защитку.

Возясь с вещами, я искоса поглядывала на Теслу. Он тоже что-то перебирал в своем рюкзаке. Стянутый широкими ремнями баул не выглядел объемистым, его поверхность мягко переливалась на свету. Серые волокна плетения поблескивали, попадая в солнечный луч.

Кевлар. Целое полотно кевлара. Я прищурилась. Неужто мой наниматель так боится пули в спину? И если да – не стоит ли и мне ее опасаться?..

Тихий Тупик встретил нас гробовым молчанием. Как только поезд утянулся вдаль, безмолвие упало на крохотную станцию плотным покрывалом. Я поежилась. Ни движения, ни ветерка. Одно из самых отдаленных убежищ недаром носило такое название. Одинокую стену напротив испещряли криво выведенные буквы. В названии остановки вдруг почудилось нечто зловещее.

Жара обрушилась сверху, едва мы ступили на рассохшиеся доски платформы. Кроме нас, никто не сошел с поезда и не сел в него – мы были единственными людьми на залитом солнцем деревянном настиле. Я почувствовала, как расслабляются плечи. До следующего рейса несколько часов. Бесценные несколько часов, которые я могу провести в безопасности. Относительной, конечно.

Я покосилась на Теслу. Он стоял, разглядывая кусок стены с названием станции, и, казалось, что-то прикидывал в уме. За зеркальной маской не было видно глаз, нижнюю часть лица скрывал респиратор. Широкие полы плаща с кожаными нашивками прятали под собой кобуру, темная шляпа бросала тень на скулы. Многочисленные карманы походных брюк явно не пустовали, а на истертых ботинках вместо шнурков красовались тонкие железные жгуты. Концы жгутов исчезали в ребристых кругляшах у верхушки голенища.

Рюкзак попутчика был тяжелым даже на вид. Я поежилась, чувствуя, как щекотно пробираются по ребрам струйки пота. Собственная сумка давила на плечо.

Тесла повернулся ко мне:

– Бывали здесь раньше?

Респиратор исказил его тон, придав жутковатую приглушенность. Слова упали в тишину и утонули в ней, резко, будто захлебнувшись. Я поежилась вторично, глядя на руины с названием. Инфернальное место.

– К счастью, нет.

– Что ж, тогда поищем вместе.

Мы прошли сквозь голый проем в исписанной стене. Остатки дверной коробки все еще висели на крошащихся кирпичах. Несмотря на жару, по спине пробежал холодок.

От станции петляла меж невысоких холмов извилистая тропка, в конце которой обнаружился полукруг одноэтажных построек, обнесенных с тылов подобием забора. «Отдых» – лаконично гласила надпись на картонке, вставленной в окно.

Я уже успела проклясть адскую жару в адском месте и поэтому решительно направилась к зданию с многообещающей табличкой.

– Свободных комнат нет, – сообщил зевающий портье, – но, может, кто к вечеру уберется.

– Это единственный мотель? – уточнил Тесла.

Портье хихикнул:

– Тут и одного-то много.

– И тем не менее мест нет, – кивнул мой попутчик.

– Сходите пока в толкучку. – Портье снова зевнул и пожал плечами. – Позже заглянете, вдруг освободят.

Толкучкой, конечно, это мог назвать только большой оптимист. В просторном зале было совершенно пусто, если не считать дремлющего за стойкой бармена.

– Вам чего? – оживился он, приоткрывая один глаз. – Еда, выпивка, обмен, мальчики, девочки?

– А у вас тут живые люди водятся? – хмыкнула я.

Бармен юмора не понял. Его проснувшийся глаз тупо таращился на нас, второй, так и оставшись сонной щелкой, глядел куда-то в сторону.

– Налейте нам чего-нибудь холодного, – прервал Тесла его подгрузку, выложив на стойку крохотную батарейку.

Хозяин стойки скосил оба глаза на скромную плату.

– За вот это, – он выделил «это» презрительной интонацией, – только жичка.

– Две, – кивнул мой наниматель.

Бармен смерил Теслу скептическим взглядом и выгреб из-под стойки два стакана. Бурча что-то о нескончаемых нищебродах, которые губят его дело, он плеснул в стаканы мутноватой жидкости с вкраплениями белесых хлопьев. На вид жидкость походила на мочу.

Мы сели за относительно чистый стол. Стаканы быстро запотели: мочевидная жичка оказалась восхитительно холодной. Я осушила залпом половину тары, едва почувствовав неожиданно приятный сладкий вкус. Стерла рукой конденсат и приложила ладонь ко лбу.

Ради этого стоит брать даже такую дешевую дрянь.

В моей сумке по-прежнему лежали двадцать акумов. Всего за один можно купить сотню порций, и не подслащенной химической браги, а кое-чего получше. И я была уверена, что в рюкзаке Теслы найдется куда больше, чем скромная батарейка. Чего ради тогда он так скопидомничает?

Или мой наниматель вовсе не так богат и ничего, кроме двадцатки, я от него не дождусь?

Словно подслушав мои мысли, Тесла улыбнулся:

– У этой штуки есть два достоинства… – В его глазах мелькнул лукавый огонек. – Она холодная – раз. И она не разоряет бедолагу бармена – два.

Я усмехнулась. В точку.

– Думаю, среди гостей этого заведения регулярно находятся те, кто способен спасти бизнес несчастного за свои средства. – Тесла глотнул жичку и опустил стакан на стол. – Не вижу смысла пополнять их ряды. Завтра нас обоих тут не будет.

– Не возражаю. – Я пожала плечами, водя пальцем по стеклу. Прозрачные капельки собирались в ручейки, струившиеся в подставленную ладонь.

Действительно, если он предпочитает тратить свои акумы на наш поход, с чего мне возражать?

Мы посидели какое-то время, регулярно ловя неприязненные взгляды бармена. В толкучке было сумрачно, относительно прохладно и тихо. Никто так больше и не почтил своим присутствием это процветающее заведение. Солнечные прямоугольники, ложащиеся на пол сквозь отверстия под самым потолком, незаметно сдвинулись на шаг.

Я потихоньку тянула жичку. Теплея, она теряла свой вкус, а не растворившиеся хлопья концентрата густели и сворачивались в комки. Изрядная доза сладости, однако, успокоила желудок. Откуда, интересно, в это ветром забытое место возят сахар? До меня вдруг дошло, что я забыла проверить напиток сигналкой. Дерьмо. Заболталась – или, что хуже, беготня от Немого так измотала меня, что даже привычные вещи отошли на второй план.

Я залпом опрокинула в себя остатки пойла – сдохну или нет, узнаю через пару дней. С опустевшей тары сиротливо капало. Интересно, что напророчит мне стекло на этот раз?..

Тесла сделал последний глоток и аккуратно пристроил стакан на деревяшке. Он тоже и не подумал достать сигналку. Устал, сказались последствия бессонной ночи?..

Я искоса посмотрела на своего нанимателя. Его осунувшееся лицо оставалось бесстрастным. Наверное, как и я, не жаждет гадать. Этот обычай всегда представлялся мне глупым, хотя уж что-что, а стеклянные емкости самого разного вида даже биры приносили в избытке. Приносили именно для того, чтобы разбить, как все устаревшее и потому опасное. Бессмысленно тяжелое и хрупкое стекло не потащишь с собой в поход, где каждый лишний фунт может стоить тебе жизни, – пластик в этом отношении куда практичнее. Стекло, как и бумажные книги, – пережиток прошлого, а то, что отжило, представляет угрозу. Пустошь не считается с сантиментами, она живет лишь настоящим.

Но примета есть примета – отправляясь в путь, стоит знать, что тебя поджидает. И уж лучше такая информация, чем никакой.

Тесла поднялся. Окантованные черным пальцы подхватили рюкзак.

– Посмотрим, ждет ли нас место.

Пропустив его вперед, я обернулась – чтобы поймать недоумевающий взгляд бармена, застывший на целехоньких стаканах.

Мне в это верилось слабо, но место нас ждало. Портье многозначительно покачал ключами и подмигнул. Такое проявление эмоций выглядело странно, и я приготовилась к неприятным сюрпризам.

Тесла распахнул передо мной дверь. Поглядывая на хрономер, я обошла доставшуюся нам комнату. Против всех ожиданий, номер оказался целым и даже относительно чистым. Разве что в углу валялся хлам, оставленный предыдущим обитателем. Наверняка до нас тут бросил кости разведчик. А теперь он ушел в пустоши, чтобы бросить кости там.

Я пнула хлам носком ботинка. Вряд ли жилец отправился на станцию. До следующего поезда еще часа два – многовато, чтобы ждать на жаре, и так мало, если хочется отдохнуть…

Койка в комнате оказалась всего одна – я мысленно прокляла ехидного портье, – и на той пришлось бы лежать в струнку, чтобы не сверзиться. Зато окна были сделаны на совесть, даже более чем: вместо стекол в рамах тускло поблескивали металлические листы. Единственным источником света служили узкие прорези под потолком. В плоских лучах танцевали пылинки.

– Ладно, – пробормотала я и скинула сумку на пол, – мы здесь ненадолго.

В углу нашлась высохшая раковина с умывальником. Я повернула кран – из бачка нехотя потекла вода. Вслед за сумкой полетела куртка, вальтер из ее кармана перекочевал в карман на штанах. Я набрала полную горсть воды и плеснула в лицо, смывая присохшую корку из пыли и пота. Дернула застежку ветровки и окатила шею. Сквозь шум и плеск сзади донесся негромкий щелчок. Нос уловил щекочущий табачный запах.

Я тихо урчала, освобождаясь от грязесолевого панциря, пока не кончилась вода. Опустевший бачок выдал еще пару капель и затих. В комнате повисло молчание. Я вдруг поняла, что аромат табака, так удачно забивавший тухловатый запах жидкости, рассеялся. Обернулась.