Тиха стала лунная ночь, уходила луна, клонясь к лесу, спокойно шумела вода в возродившемся источнике, огибавшем теперь Демьянов хутор, как встарь, нес он свои воды дальше, давая жизнь всему, что рядом.

Глава 16.

Утро давно занялось, птичьими трелями и ароматом свежескошенного сена вливаясь в растворенное окно спальни в усадьбе Белугина, где устроили Куприяна со всем радушием. Тихие шаги слышались в коридорах дома, переговаривались Луша и Стеша, они в доме служили и теперь пререкались о своих каких-то заботах.

Куприяну на удивление не спалось, усталости от проведённой в лесу ночи он не чувствовал, только есть хотелось, и теперь он ждал приглашения на завтрак. Возвращаться в город они с Сидором Ильичом решили после завтрака, Куприян думал, что ранний подъём не осилит, но вот теперь сидел у окна и смотрел в простирающийся позади дома фруктовый сад, всё ещё переживая ночное приключение, он думал.

Вот ведь как чудно́ получается… казалось, что прошлая жизнь в Киселёво, названые матушка и отец, учёба в Петербурге, всего-то и было недавно, а словно бы и давно, очень. И удивительно было то, что не казалось ему невероятным то, что они с Белугиным видели и делали там, за небольшим хутором. Ни само существование Арычихи, очень старой, даже угадать Куприян не мог, сколько веков этому злу… Пока они шли обратно от Демьянова хутора, Белугин рассказал то, что ему было ведомо.

– По моему разумению, Арычиха сюда попала ещё в те века, когда кочевники набеги свои делали. Вот кто-то и принёс с собой это проклятье, а когда сам тут голову сложил, осталось и зло здесь. Арычиха… арыки запирает, в воде родилось, через воду и сгинуло. Ну, это так, мои догадки, а про отражение я в той книге прочитал, что ты мне открыл. Видишь ведь как, Куприян, знания, они открываются… кому что нужно, тому и даётся. Тебе вот, как Хранителю, даны были заклинания в древних песнях кочевников, которыми они свои улусы оберегали от зла, и ты впустил их в наш мир, помог мне. А мне явилось другое, то, что Ратнику нужно – в отражении истина была! Потому и смогли мы изжить эту нечисть! Хотя, признаться, Куприян, опасался я, вдруг ты поддашься ей, ведь впервые для тебя такое испытание.

– А я за тебя опасался, – усмехнулся тогда Куприян, – Думал, отрубишь старухе голову, уж дюже она была страшна.

– Ну, я и пострашнее видал. Вот на будущей неделе приезжай ко мне в гости, на Троицу, у нас тут хорошо, благостно, про всякое потолкуем.

– Благодарствую, да только не смогу приехать, у меня ведь открытие Лавки, не отлучишься. Лучше ты, Григорий, ко мне приезжай.

– И то верно, позабыл про открытие я. А что, обязательно навещу тебя, погляжу, как дела идут у тебя, где и подскажу.

До усадьбы они дошли без приключений, и вообще какая-то тихая благодать разливалась тем утром по округе, и особенно радостно пела в ручье вода.

Мысли текли медленно и спокойно, в душе у Куприяна тихая радость горела тёплым огоньком, от того, что он понимал, от какого зла они избавили живущих здесь людей.

Куприяну захотелось пить, он взял стоявший на столе кувшин и налил воды в стакан, а снова обернувшись к окну, едва его не выронил из рук…

В лучах солнца, проникающих сквозь листву растущей под окном яблони, плясали пылинки, а у окна стояла девушка. Она стояла в саду под окном, облокотившись на подоконник, и смотрела не в комнату, а в сад.

Куприян растерялся и с изумлением смотрел на девушку. Она была молода, моложе его самого, или может быть в таких же годах, ветерок ласково перебирал её светлые волосы, прядки выбились из толстой косы, перекинутой на высокую грудь.

– Доброго утра, х-хозяюшка, – Куприян запнулся, не зная, как обратиться к девушке, что-то в ней было… не мог он этого уловить, только чувствовал.

– Благодарствуйте, Куприян Федотович. Гляжу, не спалось вам у нас нынче? Ничего, дома отдохнёте, в своих стенах и сон крепче, – девушка говорила тихо, голос её звучал как-то немного с присипом, словно она была простужена.

Девушка всё так же смотрела в сад, и Куприян видел её лицо в профиль, красивое, но немного бледное. Может, прихворала чем, но только он не доктор, чем поможет.

– Помочь ты мне можешь, да, – ответила девушка, – Меня зовут Василисой… Я вон там живу, за овином пруд, а после уж и мои владенья.

Девушка засмеялась, потом закашлялась, провела рукой по волосам, поправляя зелёный шитый венок. Потом она повернулась… и Куприян содрогнулся. Та часть девичьей шеи, которая до этого не была видна Куприяну, была изорвана.

– Да, я не живая, Куприян, – сказала девушка, голос её изменился, – И пришла к тебе, чтобы остеречь тебя. Не пускай Петра в лавку, не допускай к себе, остерегись. Велика сила его, очень велика! То, что вы с Гришей с Арычихой сладили, нам всем свободнее дышать стало, но Гербер… страшно, страшно, Куприянушка, ни в жизни, ни в смерти он покоя нам не даёт, призывает, призывает, призывает… а потом наказует страшно, когда отказываешься делать то, что он велит. Остерегись его, Куприян, и не спеши. Коли обождёшь, то узнаешь, как с ним сладить.

Девушка протянула руку и коснулась ладони Куприяна, прикосновение это было ледяным, Куприян вздрогнул и… проснулся.

Он сидел у окна, положив на подоконник руки и примостив на них голову. Вот такой сон явился ему в это утро, когда солнце только ещё всходило над зелёными клеверными лугами. Может, это ему привиделось от того, что Гербер не выходил у него из головы с первой встречи…

После завтрака собрались они с Сидором Ильичом восвояси ехать. Дел было много, Лавка ждала открытия, и Куприяну самому не терпелось продолжить то, что завещано ему было Онуфрием Торопининым. Повозка ехала впереди, а Куприян и Григорий Белугин ехали следом верхом, не торопясь, чтобы побеседовать ещё.

– Скажи, Григорий, – спросил Куприян, увидев старый овин, а за ним пруд, – Что там дальше, за старым прудом? Как ивы разрослись, и не видать.

– За прудом? Так там у нас раньше диакон жил, немного странный был, но кто из нас не странный. Что с ним приключилось, точно никто не скажет, только одним днём собрался, что в повозку вошло покидал, да и поспешно уехал. Я думаю, его напугало что-то, или… кто-то. У нас ведь на Купала бывает озоруют, и на Святки тоже, вот может кто и подшутил. За домом-то этим погост старый, не хоронят там давно, голубцы только старые кое-где ещё стоят.

– Она мне сказала, «за овином пруд, а после уж и мои владенья», – сказал Куприян и посмотрел на Белугина, – Василиса… шея у неё вся изорвана была. И ещё она Гербера поминала. Петра Францевича…

– Василиса… Василиса…, – Белугин нахмурил брови, – Если на старом погосте… до меня было, надо книги смотреть метрические. Давай так уговоримся. Ты будешь осторожен, зря такое не привидится. Откроешь лавку – гляди в оба, чтобы не пустить того, кому туда войти неможно. А я в пятницу приеду, поразведаю тут, и приеду. А Гербер… я давно к нему приглядываюсь, и не могу угадать истинную его личину. Может вместе угадаем, вон как у нас складно получается. Ты ему только виду не покажи, что…

– Я понял. Ладно, ты тут сам остерегись, раз говоришь, что такое просто так не является.

Распрощались уже далеко за околицей. Остались позади и справная усадьба Белугина, и белокаменная церковка в Верещаниках, а дальше дорога на Кузьминку, и другая, менее езженая, на Демьянов хутор.

Куприян пересел в повозку и видел, как долго ещё стоял на холме всадник, Белугин глядел им вослед, а потом поехал обратно, ведя за собой вторую лошадь. Хороший он человек, думал Куприян, ему повезло с ним встретиться, иначе… сколько бы он не узнал о себе, о своих умениях.

Только теперь беспокойно было на душе… смогут ли они совладать с тем, что задумали? Не заметил Куприян, как задремал, бессонная ночь дала себя знать, и проснулся он уже к вечеру, когда солнце клонилось к горизонту, а вдали виднелись улицы Торжка.

Глава 17.

Как же хорошо вернуться домой, думал Куприян, открывая ворота. Судя по довольному лицу дядьки Сидора, тот тоже был рад возвращению, и даже морда Зорьки казалась довольной, хотя уж ей-то было грех жаловаться – это время в усадьбе Белугина она провела на приволье, но видимо дом есть дом для всех.

Немного странно было видеть радушную улыбку на строгом лице Акулины Петровны, встречающей вернувшихся горячим обедом.

– Тихон баню натопил, – сообщила она, – Спозаранку пришёл, чтоб к вашему приезду всё готова было. Хоть и недалече ездили, а всё ж с дороги устанешь.

Напарившись, Куприян уже не мог бороться с усталостью и отправился спать, с наслаждением растянувшись в постели, он тут же заснул. Проснулся он часов в пять пополудни, и почувствовал себя свежим и полным сил, словно бы дом этот помогал ему, давал силы, напитывал ими.

Сидор Ильич с Тихоном уехали за город, к Тихонову куму, это Куприяну сообщила Акулина Петровна, добавив, что она тоже уходит по делам, вернётся через два часа. Куприян кивнул и отправился в Лавку, открывать её для покупателей он намеревался послезавтра, а пока хотел поговорить с Ермилом.

В Лавке было тихо, порядок царил и на полках, и на конторке, Куприян принёс метлу и открыв дверь, стал подметать крыльцо. Летний вечер только спускался на город, по мостовой спешили повозки и люди, кто-то останавливался и с интересом поглядывал на парня возле Книжной Лавки.

Чуть поодаль от Лавки стоял Куприянов сосед, пухлый и улыбчивый булочник Никодимов, его Лавка благоухала ароматами на всю улицу, и они с Куприяном давно здоровались по-соседски. Закрывался Никодимов рано, потому как покупатели у него все ранние бывали, да и сам он еще затемно поднимался.

Никодимов помахал рукой Куприяну, тот ответил на приветствие, и булочник скрылся в своей Лавке, протерев витрину и придирчиво окинув взглядом своё крыльцо. Вскоре на крыльце булочника появился мальчишка и стал прибирать всё, что хозяину не понравилось.

– Доброго вечера, дражайший Куприян Федотович, – занятый своими думами Куприян не сразу приметил, как неподалёку остановилась лёгкая полукрытая повозка и из неё выглянул как раз тот, о ком Куприян только что размышлял.

Гербер сидел, откинувшись на спинку сиденья, лицо его скрывала тень от крыши повозки, но Куприян разглядел его бледное лицо и знакомый блеск глаз. Пётр Францевич был нарядно одет, рука его, затянутая в перчатку, опиралась на неизменную трость. Рядом с Гербером сидела девушка в пышном платье и шляпке с вуалью, в руке она держала букет роз и смотрела на Куприяна поверх цветов игривым взглядом.

– А что же вы сами управляетесь? Не разжились ещё помощником? – приветливо улыбаясь спросил Гербер, – Я слыхал, собираетесь открываться…

– Добрый вечер, – Куприян оперся на метлу и стал рассматривать сидевших в повозке, – Да, пока всё сам. Собираюсь открыть Лавку, но пока не со всем разобрался.

Гербер явно ждал, что Куприян его пригласит, дескать, приходите в Лавку, любезнейший Пётр Францевич, когда она откроется. Но Куприян молчал, продолжая глазеть то на Гербера, то на его спутницу, которая испуганно посмотрела на сидевшего рядом с нею мужчину.

– Что ж… а мы вот на ужин к Удинцеву направляемся, – в голосе Гербера послышалось лёгкое раздражение, – Не желаете с нами? Удинцев, знаете ли, великий затейник, что касается разного рода развлечений. Даже иногда меня удивляет, что, признаться, не так легко сделать. А сегодня он обещал прогулку по реке и какие-то сюрпризы.

– Как же можно, без приглашения. Да и незнаком я с Удинцевым.

– Так я вас представлю. А что касается приглашения… я имею возможность привести к Удинцеву столько друзей, сколько пожелаю. Так что же? Обождём вас, собирайтесь! Чудно проведём время, это я вам обещаю!

Что-то зловещее послышалось Куприяну в этом приглашении, хотя и улыбался Гербер приветливо, и голос его звучал по-дружески, но мороз пробрался Куприяну под кафтан, хоть и был вечер весьма тёплым.