– И почему так произошло?

Не скрывая досады, фон Остерлен откинулась на спинку стула. Вонвальт явно раздражал ее своим поучительным тоном, который нередко граничил со снисхождением.

– Потому что Император отправил его в Моргард.

– Почему?

– Потому что маркграф Вестенхольц мертв.

– Почему?

– Мы можем перечислять причины вплоть до начала времен, если это ваш единственный вопрос.

Вонвальт подался вперед.

– Именно. Это череда причин и следствий, что тянется к началу всего, что нам известно. Кейн описал, как эти событийные потоки, подобно рекам, движутся сквозь пространство и время. Как и реки, они могут ветвиться, сворачивать в сторону и перекрываться плотинами. Значительные, формирующие мир события подобны широким, глубоководным рекам. Они пронизывают земли, разделяют горные массивы, размывают почву, подтачивают скалы и свободно впадают в моря. Но, как и на всякую реку, на них можно воздействовать, просто для этого требуется больше усилий и последствия хуже поддаются контролю.

И сейчас мы оказались в эпицентре катастрофических событий, каждое из которых несет угрозу существованию Империи. Потоки времени приходят в состояние великих, бурных перемен. И мы, вследствие наших действий, оказались втянуты в них и можем значительным образом изменять их и формировать. Полагаю, именно поэтому мы и привлекли внимание некоторых существ из потустороннего мира.

– Привлекли не то слово, – заметила леди Фрост.

Я вдруг ощутила, как болезненно пульсирует метка у меня на груди. Страшно хотелось взглянуть на нее, но если до того я показала ее с напускным безразличием, то теперь меня удерживало странное чувство стыдливости.

– Вы говорите, у вас были видения и даже стычки с существами из потустороннего мира, – продолжала леди Фрост. – Расскажите мне об их природе.

Мы принялись рассказывать о всевозможных встречах с обитателями иного мира. Я поведала, как повстречала Эгракса в странном парящем замке, где он предстал передо мной в облике обитателя Южных равнин. Даже Вонвальт, вопреки моим ожиданиям, не стал отмалчиваться и подробно рассказал о том, что довелось пережить ему, в том числе о Муфраабе. И не потому, что он чувствовал себя обязанным леди Фрост или она произвела на него впечатление. Скорее всего, он просто догадывался, что ей и без того многое известно. Уже который месяц леди Фрост играла не последнюю роль в священных измерениях, помогая Правосудию Августе скрываться от Гессиса и пытаясь направлять руку Судьбы в собственных интересах.

– Благодарю за откровенность, сэр Конрад, – сказала леди Фрост. – Конечно, мне известно о ваших трудностях в зиккурате Амбира, – она говорила об обиталище Муфрааба. – И о том, что мисс Седанка вернула вас к жизни. Мы с Правосудием Августой сделали все, что было в наших силах.

– Так это были вы, – прошептала я. – В Мьочваре.

Я вспомнила, как вызволила Вонвальта из зиккурата Амбира. На нас тогда что-то напало – и что-то нас защитило. Теперь я понимала, что вторым «чем-то» была леди Фрост.

Та наклонилась вперед.

– Верно. Правда, не одна.

– И кто еще был там? Кто вам помогает? – спросил Вонвальт.

– Кто, как не сам Эгракс?

Вонвальт недоверчиво нахмурился, но леди Фрост лишь отмахнулась.

– Но даже при совместных усилиях события застигают нас врасплох. В загробном мире что-то происходит. Давно не секрет, что Эгракс проявляет интерес к людским делам, но он исключение, подтверждающее правило. Да и все. Меня более тревожит – и немало пугает, – что Бартоломью Клавер пользуется поддержкой некой сущности из астрального мира. Злонамеренной сущности.

– Он хвалился, что получает поддержку от кого-то могущественного, – сказал Вонвальт. – Заявлял мне об этом в лицо.

– Не сомневаюсь, – произнесла задумчиво леди Фрост. – Клавер сумел навязать свою волю князю Амбира, одному из вождей Казивара. Быть может, это он?

– Пожиратель душ с головой мотылька? – проворчал сэр Радомир.

По губам леди Фрост скользнула улыбка.

– Хорошо сказано.

– Одно дело – наложить на меня проклятие, и другое – заручиться его поддержкой. Определенно Муф… – он осекся, не успев произнести имя, и прокашлялся. – У этого паразита есть дела поважнее, чем наставлять Клавера в смертельной магии.

Леди Фрост на мгновение задумалась.

– Чего он хочет? Клавер. Что им движет? Он мог бы наслаждаться жизнью среди богатств и привилегий. Ему бы не потребовалось для этого вступать в Зал Одиночества, не говоря уж о том, чтобы восходить на трон.

– Поначалу мне казалось, что он стремился лишь вернуть Неманской церкви драэдические знания, – задумчиво проговорил Вонвальт. – И, полагаю, когда он заручился поддержкой церкви и храмовников, то сам уверовал в собственный миф. И вот он уже зарится на императорский трон. Вопрос в том, кому это выгодно? Клаверу и его подельникам? Несомненно. Возможно, храмовники продвинутся еще дальше на юг и завладеют богатствами Южных равнин. Но это неизбежно произошло бы и при правлении Хаугенатов, – он покачал головой. – Этот же вопрос касается и сущностей в загробном мире. Ради чего они так настойчиво вмешиваются в дела Империи? Если Клавер пользуется поддержкой некой злобной сущности, очевидно, что ей это выгодно. По своему опыту взаимодействия с обитателями священных измерений могу сказать, что они слишком могущественны и чужды, чтобы по-настоящему интересоваться делами смертных. Какая им польза от покровительства Клаверу?

– Им видно то, что сокрыто от нашего взора, – сказала леди Фрост. – Для них потоки времени протекают иначе. Мы способны воспринимать события лишь после того, как они произойдут. Сущности в загробном мире воспринимают события еще до их наступления и могут сообразно направлять настоящее.

– Значит, у Плута на мой счет какие-то планы? – спросила я.

– Надо полагать.

– А каков ваш план? – спросил Вонвальт. – И какими располагаете средствами для его воплощения? Говорите, у вас есть шаманы?

Некоторое время леди Фрост хранила молчание, не вполне уверенная в том, стоит ли принимать Вонвальта в свои ряды.

После затянувшейся паузы она все же сказала:

– Идемте. Вы должны кое-что увидеть.

IV
Языческая магия

«Самоуверенность есть качество, достойное презрения, но недостаток уверенности – и того хуже. Если первое быстро выдаст в человеке шарлатана, то каких интеллектуальных плодов недосчитается человечество по вине второго?»

Правосудие Вилен Вашек, лорд-префект Ордена магистров

Хоть я и не знала, чего ждать, но меньше всего рассчитывала провести полдня в пути на юг – по холодным, безлюдным землям, кутаясь в вощеные плащи, в попытках укрыться от непрерывно моросящего дождя. К тому времени, как показались первые признаки лагеря языческой армии, опустилась ночь, и все мое внимание занимало урчание в животе и вымокший насквозь плащ.

Лес казался древним, большим и необитаемым, темные чащи мокрых деревьев и мха, что простирались на сотни миль в каждую сторону. Великшума, древнее хаунерское слово, которому саксанцы так и не нашли лучшей замены, означало нечто до нелепости прозаичное вроде «огромный темный лес». Но недостаток в поэтичности восполнялся точностью.

Если прежде я ощущала лишь смутную тревогу, то здесь, в лесах Великшумы, страх сгустился и растекался по венам словно яд. Виной тому были не только часовые по периметру лагеря, в грубых масках и в боевой раскраске, хотя и это выглядело достаточно устрашающе, – это был зловещий шепот, тени на задворках сознания и ощущение, что пары-тройки ошибочно произнесенных слов хватит, чтобы распахнуть врата загробного мира. И если, как выразилась леди Фрост, ткань между миром смертных и священными измерениями неумолимо истончалась, то здесь от нее осталось лишь несколько рваных нитей.

Теперь обратной дороги не было. Путь от Моргарда до окраин Великшумы пролегал по открытой, хоть и унылой местности, и мы с легкостью могли… Ну, конечно, не сбежать от леди Фрост – все-таки она не имела над нами власти, – но разойтись с ней в разные стороны. Присоединиться к ней хоть и казалось целесообразным, все же мы сомневались, правильно ли поступаем. В том, что Клавера нужно остановить, сомнений не возникало, однако оставался вопрос, как это сделать. Возможно, в этом вопросе я была наивной и гордой, такой же, как и Вонвальт в свое время.

Впрочем, даже будь оно так, я была не одинока. Сэр Радомир, старый пьяница и ветеран-хаунерец, недолюбливал толцев и ненавидел язычников – не потому, что исповедовал учение Немы, а потому, что те язычники, которых он знал, существовали в хаунерских народных сказках и представляли собой сборище кровожадных пожирателей младенцев. Человеку со столь узким взглядом на мир было совсем непросто отбросить предрассудки и объединиться с людьми, которых он на дух не переносил. Да, сэр Радомир был из тех, кто хотел остановить Клавера, но он хотел сделать это во главе имперской армии, а не горстки еретиков.

В сомнениях, хоть и иной природы, пребывала и фон Остерлен. Я ничуть не сомневалась в ее преданности Неме. Она выступала против применения драэдических знаний и уж точно не могла поддержать действий язычников в Хаунерсхайме. Люди в армии леди Фрост по сути своей ничем не отличались от язычников Приграничья. Последние не исповедовали драэдизм, они были саэками, но представляли собой побеги одной ветви, и только расстояние не позволяло им объединиться. Фон Остерлен провела много лет, сражаясь против саэков, – и теперь по просьбе Вонвальта должна была помочь языческим отрядам двинуться к Сове.

Мы шли по тропе. Я то и дело замечала воинов, мужчин и женщин, облаченных в кольчуги. Их доспехи были украшены подвесками, а лица – то ли разукрашены, то ли татуированы. В сумерках воины имели внушительный, пугающий вид; неподвижные, как статуи, они лишь глазами провожали нашу маленькую процессию.

Леди Фрост вывела нас на поляну. Мы увидели несколько шатров, сооруженных из полос грубой промасленной материи и замаскированных ветками. Вокруг не горело ни одного костра, и не было ничего, что могло бы выдать языческую армию. Хорошенько присмотревшись, можно было различить еще десятки холмиков среди деревьев, каждый, очевидно, был замаскированным шалашом, но оставалось лишь догадываться об истинных масштабах собранных здесь сил. Я подивилась стойкости этих людей: без костров у них не было ни света, ни тепла, ни горячей пищи. Лишь унылый вечер во мраке и сырости.

Вслед за леди Фрост мы вошли в самый большой шатер. Внутри было устроено некое подобие штаб-квартиры, удобной и хорошо обставленной. Нашлось даже место для мягкой мебели. Хоть леди Фрост была сильной женщиной, возраст давал себя знать. Ей требовалось чуть больше, нежели солдатам под ее началом.

На стульях сидели два человека. Когда мы вошли, никто не поднялся – нас явно ждали. Первый, по всем признакам, был шаманом: его тело было так густо покрыто татуировками, будто его окунули в чан с темно-синей краской. Его голову опоясывала черная полоса, поверх синих отметин на лице и коже головы были нанесены черные. А еще от него так резко пахло травами, что в воздухе, казалось, стоял приторный аромат мускуса.

Рядом с ним сидела женщина средних лет, облаченная в надетый поверх кольчуги лакированный черный нагрудник, отделанный бронзой. Волосы, некогда огненно-рыжие, поблекли, как осенняя листва, и от подбородка к уху тянулся безобразный шрам – очевидно, результат неудачной попытки перерезать горло. Женщина сразу напомнила мне фон Остерлен.

– Это кунагас Ульрих, – сообщила леди Фрост, указывая на шамана.

Я знала, что словом «кунагас» обозначался титул, нечто сходное с «патре» в Неманской церкви.

– Хм, – пробормотал шаман.

Он оглядел нас всех, но задержал свой взор на мне. Он смотрел так долго, что мне стало не по себе.