– Ты знаешь, что у нас с тобой больше не будет ни шанса заработать столько денег, сколько этот конкурс выдает победителям из года в год, – продолжала тетя. Она была права. Работа конюхом по двадцать часов в неделю за двенадцать с половиной долларов к этому точно не приведет. – Если бы я могла украсть эту сумму для тебя, я бы это сделала, но в кражах никогда не была сильна. Так что этот вариант мимо – только если, конечно, ты не обладаешь навыками взлома и хищения, о которых я не в курсе.

Ее шутка меня совершенно не рассмешила. Тетя разочарованно на меня посмотрела и добавила:

– А ведь раньше ты была готова к любым приключениям, была бесстрашной и готовой бороться.

Она говорила как Лэйси. И точно так же опустила руки мне на плечи, уставившись в глаза, будто бы надеясь отыскать там мою веру в собственное всемогущество. Что ж, в таком случае искать ей придется долго и упорно. Мы обе знали, что, когда я провалилась в самом главном для себя, внутри словно окно захлопнулось. И с тех пор я так и не воспряла духом.

На ум пришли истории о том, как мой прадедушка работал в угольных шахтах Вирджинии, чтобы заработать денег на достойную жизнь своей жены и детей в этом доме. Он умер до моего рождения, но я видела его на нескольких фото. Его руки всегда были покрыты черными полосами. Семья Грин никогда не купалась в роскоши, но мы всегда гордились тем, что имели. Вот только… теперь я могу потерять дом, который он построил, на фоне которого сделаны мои первые фото в школьной форме и в стенах которого мама испустила последний вздох. Конечно, я стояла на своем решении максимально использовать несколько кредиток и взять две ссуды в банке, чтобы оплатить экспериментальное лечение мамы. И совсем не подумала о том, как буду жить после. Когда лечение не поможет и мамы не станет. Такой вариант никогда не рассматривался.

– Твоя мама знала, что это лучший способ обеспечить тебя деньгами и не дать потерять дом. Если ты не заметила, других возможностей не то чтобы много. Так что, куколка, это твой шанс, – тетя ДиДи ободряюще усмехнулась. – И не волнуйся насчет внешнего вида: я все исправлю в три секунды.

Она все исправит. Как будто я бракованная.

Она принялась доставать тарелки из шкафа, так, словно вопрос был решен. Чувствуя, что нижняя губа начинает надуваться, я вышла на заднее крыльцо, украшенное фиалками и колокольчиками. В этом уголке восьмилетняя я строила садик для фей, а еще там было пекановое дерево, на которое я каждый день залезала после школы с «Черным Красавчиком»^[2]. Я загибала уголки своего экземпляра книги, читала в дождь и солнце, так что практически каждая страница была так или иначе помечена. «Любимица твоя», – говорила мама, когда я отказывалась от предложений тети ДиДи купить мне новенький томик вместо этого.

– Это небезопасно! – сказала я, вернувшись в дом и хватаясь таким образом за еще один аргумент против.

Тетя ДиДи держала в воздухе лопатку и морщина нос.

– Небезопасно? О чем ты, черт возьми?

– О пропавшей королеве красоты, – напомнила я.

– Чушь! – она помахала лопаткой. – Чушь и ерунда!

Я сделала несколько шагов к центру кухни, раскрашенной в мягкие оттенки желтого и зеленого, насыпала корм в миску Жмурика, а потом опустилась на стул.

– Для Мисс две тысячи один это точно не ерунда, – пробормотала я.

– С ней все в порядке, – ответила тетя. Она попробовала крошечный кусочек курицы и затем как следует посолила все блюдо. – Просто не смогла оказаться в центре внимания.

– А ты об этом откуда знаешь?..

– Во-первых, я была на каждом конкурсе, а во-вторых, никто не нашел доказательств обратного, – отрезала тетя ДиДи. – Давай не будем говорить о пропавших королевах красоты применительно к нынешнему конкурсу, договорились?

Я не давала никаких обещаний, но тетя ДиДи и не спрашивала. Она вздохнула, заметив мои скрещенные руки.

– Верь мне, Дакота. Я бы никогда не заставила тебя участвовать в чем-то опасном. Ты же это понимаешь, правда?

Я знала, что тетя ДиДи любила меня как дочь, защищала меня с тем же неистовством, как мама – и, возможно, немного показушно, – но признавать это не хотелось.

– Ну что же, давай превращать тебя в принцессу, – тетя сжала руки и буквально подпрыгивала от волнения. – Будет немного похоже на отрывание пластыря… – Она замолчала и подмигнула. – Или на взятие мазка. Стиснуть зубы, перетерпеть дискомфорт, и скоро все будет кончено, наденешь трусики и вернешься обратно в свою жизнь.

Это сравнение меня ужаснуло, но, заметив свое перекошенное лицо, отражающееся в дверце духовки, я не могла не признать, что тете предстоит большая работа.

– Послушай, солнышко, красота – это боль. Но не бойся, эта боль не убивает.

До тех пор, пока не убьет, да.

Тетя ДиДи повернулась к большой сумке, которую принесла с собой, и вытащила оттуда какое-то пыточное устройство в форме палочки.

– Это еще что? – спросила я, уставившись на металло-пластиковую штуковину.

– Набор для микродембразии^[3].

– И ты чисто случайно прихватила его с собой?!

– Скажем так, что я заранее знала, чем закончится этот разговор. – Она достала бутылочки чего-то липкого и разместила их по столешнице на кухне примерно как в «Тетрисе». – Когда ты последний раз делала чистку лица?

Я отрицательно покачала головой.

– А маску для лица?

Еще больше покачиваний головой.

– Ох, дорогая, – вздохнула она. – Похоже, сегодня у нас Та Самая Ночь.

Следующие двадцать минут я наблюдала за процессом установки всякой всячины. Тут была и радуга палитры лаков, и миска с дымящимся воском, и оранжевый контейнер с краской, и еще кремы с металлическими палочками – больше, чем я когда-либо могла вообразить.

Тетя подвела меня к дивану, продолжая давать распоряжения, и, как только я легла, покрыла мои икры горячим воском. Глядя на все эти ее перемещения по комнате, я не сомневалась, что Мисс 1990 в лице моей тети вернулась из прошлого. Прямая осанка, длинные ноги и идеально симметричное лицо говорили в пользу этого.

Она прицепила полоски бумаги к моим ногам и сказала:

– А теперь сделай глубокий вдох.

Я сделала так, как требовалось, но все равно завыла, когда она выдрала волосы с моей кожи.

– Дорогая, это ерунда. Подожди, пока я доберусь до более глубоких участков.

На моих глазах выступили слезы, и я их смахнула.

После нескольких минут воска и визга тетя втерла масло в мои красные ноги, а потом для закрепления эффекта обработала их тальком. Затем она сняла пластиковую перчатку и разгладила морщины на моем лбу.

– Солнышко, взносы заплачены, и я заказала все платья и костюмы в цветах, которые подчеркнут зеленый цвет твоих глаз и придадут лицу персиково-кремовый оттенок. Все, что тебе остается, – появиться, мило улыбаться и следовать распорядку. Я помогла твоей маме все организовать. – Тетя ДиДи прокашлялась и дотронулась указательным пальцем до подбородка, пристально меня разглядывая. – А теперь скажи мне, что ты знаешь о конкурсе красоты?

На этот раз мои брови остались на месте.

– Я знаю, что это шоу – инструмент патриархата и полностью зависит от токсичного мужского взгляда.

– С таким ответом ты безоговорочный претендент на Гран-при, – усмехнулась тетя ДиДи. – Пожалуйста, не забудь, что твоя тетя-феминистка, то есть я, помогает этому «инструменту патриархата». Хотя, как ты знаешь, несла вместе с вами плакаты на Женском марше несколько лет назад.

Я посмотрела на нее, не желая принимать ее точку зрения. Да, тетя раздавала печенье и носила табличку с надписью: «Относитесь к нам так же, как к мужчинам». Такой себе «патриархат», конечно. И все-таки она пришла ко мне с этим чертовым конкурсом.

– Иногда проще и правильнее внедриться в нечто устаревшее, чтобы потом что-то глобально изменилось, – тетя провела рукой по своей идеально выглаженной юбке. – Слушай, я была примерно в твоем возрасте, когда заняла первое место на этом конкурсе. Я пережила ужасный разрыв отношений, и моя мать подумала, что конкурс будет для меня хорошим опытом. И так и получилось. Победа дала мне достаточно денег, чтобы купить собственное жилье и запустить свою линию одежды. Престижная победа дала мне узнавание и связи. Это шоу может дать тебе толчок и средства, которые нужны, чтобы сохранить наш фамильный дом, возобновить обучение и начать собственную карьеру. Другими словами, – она символически обвела руками пространство, – делать все, что ты хочешь. И это самая феминистическая вещь на свете, которая только может быть.

Я повернулась на бок, положив руку под голову.

– Ты даже не знаешь, смогу ли я победить.

– С моей помощью, золотце, – тетя выпрямила плечи. – Итак, есть три вещи, которые ты обязана знать. Во-первых, судьи будут наблюдать за тобой все четыре дня, не только во время финального шоу. Они будут оценивать твою уверенность в себе, манеру поведения, как ты разговариваешь и, конечно, костюмы.

– Костюмы?

– Разумеется, талант и креативность тоже.

– Если я скажу, что считаю все это дерьмом, сойдет за креативность?

– Смешно, как всегда, – заметила тетя, даже не улыбнувшись. – Во-вторых, так как нынешний год юбилейный, сотый, призов будет больше, что означает, – она смерила меня колючим взглядом, – больше денег, чем в какой бы то ни было другой год. Первое место – триста тысяч долларов. Второе – двести тысяч. Третье – сто тысяч долларов и трактор. Согласна, это странно, но, раз дают, придется брать. А еще есть специальный приз Мисс Рози, его дают за симпатии и популярность. – Тетя ДиДи заметила выражение моего лица, которое Лэйси называла «морда отдыхающей лошади», пустое и ничего не выражающее: – Впрочем, пожалуй, Мисс Рози мы во внимание брать не будем и сосредоточимся на призовых местах.

– Хорошо, – вздохнула я. – Это были две вещи, которые я должна знать о конкурсе. А что третье?

– Я говорила, что буду защищать тебя, но все же… – Тетя на некоторое время замолчала, а потом продолжила: – Прошу тебя держаться подальше от доктора Беллингема.

– Кто такой доктор Беллингем?

– Единственный судья мужского пола – и по совместительству пластический хирург доброй половины дам, задействованных в конкурсе.

– Не вполне понимаю, как избегать его, если я участвую в конкурсе.

– Ты не должна его игнорировать, просто не оставайся с ним наедине. Он давний друг конкурса, но он… как бы так сказать… небезопасен. Он скажет тебе, как восхищается тобой. Потом объяснит, что не так в твоем внешнем виде, а потом к тебе пристанет. – Тетя наверняка заметила, как меня перекосило на этих ее словах. – За эти годы я научилась с ним справляться, а вот ты, пожалуйста, держись подальше.

Должно быть, речь шла о каком-то конкретном инциденте, потому что тетя ДиДи вздрогнула, словно что-то вспомнив, и добавила:

– Этого человека нужно было бы кастрировать десятки лет назад.

– Звучит все лучше, м-да.

Тетя улыбнулась своей фирменной улыбкой.

– Все будет хорошо. Просто общайся с другими участницами. Заводи друзей. Вместе вы сила.

– Хорошо, но никаких шляпок. Эту черту я переступать не собираюсь!

Тетя поджала губы, словно говоря: «Это мы еще посмотрим».

– Никаких шляпок, – повторила я. – Разве что мой старенький стетсон^[4]…

– Ни в коем случае! – взвизгнула тетя. – Это отвратительно!

Что ж, кажется, мы достигли некоторого компромисса.

Неожиданное мяуканье поблизости напугало меня, и я оглянулась в поисках моего драгоценного, старенького котика, который медленно направлялся ко мне, потягиваясь на ходу. Я бросилась навстречу и провела рукой по шерсти Жмурика, прежде чем заметила почту, которую бросили в щель входной двери. Один конверт был ярко-розовый, и, даже не открывая его, я знала содержимое этого письма. Уведомление о конфискации имущества. Черт!

Каждый прием пищи, каждый громкий смех, каждая игра в «Фазу 10»^[5] проносились в моей голове. Этот дом был единственным кусочком жизни с мамой, который у меня остался. Если это письмо было похоже на предыдущее, значит, у меня меньше месяца, чтобы раздобыть кучу денег.