Пользуясь моментом замешательства, виконт продолжил, обращаясь уже ко мне:

– Мисс Аннабель, румянец весьма идет вам, вы похожи на весеннюю розу.

Леди Абедьён вновь обрела дар речи. Она поставила чашку с таким звоном, что все вздрогнули.

– Льюис, дорогой, конечно, мисс Уинтер весьма хороша собой, но не будем забывать о приличиях. Воспитание – вот основа характера. А воспитание, увы, не купишь за деньги и не приобретешь в провинциальной гостиной. – Она повернулась к моей маменьке с ледяной улыбкой. – Вы уж простите мою прямоту, я всегда за искренность.

Маменька уже открыла рот, чтобы излить новые потоки извинений и лести, но леди Абедьён остановила ее жестом.

– Впрочем, мой сын, обычно такой хм…скромный и послушный, на удивление проявил настойчивость. Он буквально умолял меня не откладывать этот визит. – Она бросила на Льюиса взгляд, полный немого укора. – Он заявил, что мисс Уинтер – единственная девушка сезона, в чьих глазах он увидел свою судьбу. Смелое заявление, не правда ли?

Я почувствовала, как кровь ударила мне в лицо. Это было столь непохоже на те шаблонные комплименты, что он отпускал на балах.

– И хотя, – леди тяжело вздохнула, будто принимая горькое лекарство, – вы, милая, не совсем из нашего круга, и ваше воспитание, откровенно говоря, хромает… мой сын так настаивал. Он даже позволил себе намекнуть, что впервые в жизни имеет собственное мнение, которое намерен отстаивать. Представляете?

Она произнесла это с такой ядовитой сладостью, что воздух в гостиной стал густым, как патока. Было ясно: она дает свое «согласие» с той же радостью, с какой подписывает смертный приговор. Но это было согласие. Пусть вымученное и неохотное.

Виконт смотрел на меня, и в его глазах я наконец-то увидела не маменькиного сынка, а молодого человека, который совершил, возможно, первый в своей жизни самостоятельный поступок. И это заставляло взглянуть на него совершенно по-новому.

Все в гостиной затаили дыхание. Казалось, самый торжественный момент вот-вот наступит. Маменька замерла с выражением блаженного предвкушения на лице, ее взгляд сиял, словно она уже видела меня в фамильной диадеме виконтессы. Папенька нервно поправил воротничок, понимая, что финансовое спасение семьи находится в одном шаге от них.

А я? Я смотрела на виконта с нарастающим ужасом, похожим на легкое головокружение. Он с серьезным, сосредоточенным видом взял из рук своей матери небольшую бархатную коробочку. Сделав шаг ко мне, он начал было медленно опускаться на одно колено.

В этот самый миг дверь в гостиную с тихим скрипом приоткрылась, и на пороге возник растерянный лакей.

– Прошу прощения за беспокойство… – пролепетал он, – но вас желает видеть посетитель.

Мама вздрогнула, будто ее окатили ледяной водой. Ее лицо исказила гримаса крайнего раздражения.

– Не до него сейчас! Мы крайне заняты! Вели зайти позже! – прошипела она, стараясь сохранить подобие любезности перед высокими гостями.

– Но, хозяйка… я уже впустил его, – еще тише проговорил лакей, отступая в сторону.

И словно тень, перекрывая собой свет из прихожей, в дверном проеме появился пожилой мужчина. Он был одет в строгий, немного поношенный сюртук. Вежливо, с легким покашливанием, он снял свою шляпу, прижимая ее к груди в немом приветствии. В его другой руке была потертая кожаная папка, вид которой вызывал тревожные ассоциации с судебными повестками и долговыми расписками.

Леди Абедьён подняла бровь, выражая холодное любопытство. Виконт так и замер в неловком полуприседе, с бархатной коробочкой в руке, выглядев вдруг совсем по-мальчишески смущенным. Волшебство момента было безвозвратно разбито. В гостиной воцарилась гробовая тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов на каминной полке. Незнакомец обвел взглядом собравшихся, и его глаза на мгновение остановились на мне.

– Прошу прощения, что прерываю столь… важное собрание, – произнес он глуховатым голосом. – Мое дело не терпит отлагательств. Я – мистер Грэйсон, официальный представитель магистрата. И я пришел сообщить скорбную весть. Ваш супруг, леди Аннабель Стилнайт, в девичестве Уинтер, скончался неделю назад. Примите мои искренние соболезнования.

Все присутствующие застыли в немой сцене. Первой ожила виконтесса.

– Ее…ее…кто, позвольте уточнить? – визгливым тоном поинтересовалась мадам.

– Лорд Виктор Стилнайт, муж леди Аннабель, – спокойно пояснил мистер Грейсон.

– Вот даже как …

Теперь все взгляды метнулись ко мне, а я судорожно сглотнула ком вставший в горле и буркнула:

– Ну…хорошо хоть не повестка в суд на мошенничество.

– А что, должна была прийти? – голос виконтессы сорвался в истеричный фальцет, послышался грохот – это маменька упала в обморок, а батюшка бросился ее поднимать.

– Ну… может еще пронесет…– с надеждой протянула я.

Глава 2

Гробовую тишину, последовавшую за моими словами, разорвал леденящий душу, высокий звук – нечто среднее между свистом парового котла и криком раненой птицы. Это оказался голос леди Абедьён.

– Она…эта…эта… замужем?! – прошипела виконтесса, вскакивая с такой стремительностью, что подол ее платья захлестнул чашку, стоящую на столе. Та с грохотом покатилась по полу, оставляя за собой лужу на ковре. – Мой сын… мой единственный наследник… чуть не сделал предложения… чужой жене?

– Леди Абедьён, умоляю вас, успокойтесь! – маменька, которую папа кое-как привел в чувство, метнулась к аристократке, протягивая дрожащие руки. – Это чудовищное недоразумение! Вы же слышали, этот господин сказал – муж… то есть, этот лорд… он… скончался! Аннабель свободна! Она девица! Ну, почти девица! Теоретически!

Казалось, эти слова не успокоили виконтессу, а подлили масла в огонь. Ее лицо из бледного стало землистым, а глаза сверкали стальным блеском.

– Теоретически?! – презрительно фыркнула она. – Ваша дочь, сударыня, либо аферистка мирового масштаба, либо… я даже не могу подобрать слов, приличных для светской беседы! Льюис! Немедленно! Мы покидаем этот вертеп!

Она бросила на нас уничтожающий взгляд, обводя им всю семью.

– Вы… – ее палец, указующий на маменьку, дрожал от ярости, – отчаянная выскочка, готовая на все ради титула! Вы… – взгляд перешел на папеньку, который снова уставился в камин, будто надеясь провалиться в него, – безвольная тень, позволяющей жене вертеть собой! А ваша дочь… – ее глаза остановились на мне, полные холодного презрения, – либо беспринципная интриганка, либо бестолковая дурочка, не способная уследить даже за собственными любовными похождениями. В любом случае, она не пара моему сыну! Никогда!

С этими словами она, величественно вздернув подбородок, направилась к выходу, не глядя по сторонам.

Льюис замер посреди гостиной, бледный, как полотно. В его бессильно опущенной руке всё ещё была зажата бархатная коробочка с кольцом. Он выглядел потерянным, словно ребёнок, у которого отняли только что подаренную игрушку, объявив её краденой. Его взгляд скользнул по мне, но не встретился с моими глазами – в нём читались стыд и растерянность, но не обида. Не сказав ни слова, он повернулся и, сутулясь, поплёлся вслед за грозной матушкой. Нераскрытая коробочка так и осталась в его ладони – немой символ рухнувших надежд и несостоявшегося предложения.

Дверь захлопнулась с таким звуком, который поставил жирную точку не только на сегодняшнем дне, но и, казалось, на всем будущем семьи Уинтер.

В наступившей тишине был слышен лишь тяжелый, прерывистый вздох маменьки, которую папенька безуспешно вновь пытался привести в чувство, обмахивая ее газетой, и мерное тиканье часов. Казалось, сама атмосфера в доме стала густой и удушливой от позора и разочарования.

Мистер Грэйсон, стоявший все это время в стороне с видом человека, видавшего и не такие сцены, вежливо кашлянул.

– Мисс… то есть, леди Стилнайт, – поправился он, – позвольте вручить вам документы. Покойный лорд Виктор оставил вам в наследство свое родовое имение, Блэкхилл-холл. Все необходимые бумаги здесь. – Он аккуратно положил потертую папку на столик рядом с чайным сервизом. – Примите еще раз мои соболезнования. Если потребуется, я буду в городе до послезавтра в гостинице «Корона». Мое дело сделано. Откланиваюсь.

Мистер Грэйсон так же тихо и незаметно исчез, как и появился, оставив нас наедине с нашим рухнувшим миром.

Как только дверь закрылась за ним, маменька чудесным образом пришла в себя. Не было больше ни блаженных улыбок, ни заискивающих интонаций. Ее лицо исказила гримаса ярости.

– Как?! – выдохнула она, поднимаясь с пола с помощью папеньки. – КАК ты могла, Аннабель?! Когда ты успела? С кем? Этот… Стилнайт! Кто он вообще такой? Ты что, тайком бегала на свидания? Опозорила нас!

– Доченька, почему ты нам не рассказала? Он воспользовался твоей слабостью и сбежал, как ухажер матушкиной племянницы Летисии?– подал голос папенька, заставив маму на секунду замолчать и одарить его пламенным взглядом.

– Нет уж, дорогой, – рявкнула она. – Это все твое воспитание, моя родня тут не причем! Ты слишком много позволял Аннабель, разрешил оборудовать лабораторию в кладовке, чем она там занималась? Кто знает…

– Она дяде Роберту мазь от подагры сварила, отличная мазь…-виновато промямлил папа, жалея, что вмешался в разговор.

– Ты запятнала честь семьи навсегда! -продолжила кричать мама. – Леди Абедьён раструбит эту историю по всему свету! О каком замужестве теперь может идти речь? Ни один приличный человек не посмотрит в твою сторону! Ты поставила крест не только на себе, но и на нас! Мы разорены, ты понимаешь? РА-ЗО-РЕ-НЫ! И все благодаря твоему безрассудству! – Она рыдала, но это были злые, беспомощные рыдания. – Как ты могла нас так разочаровать!

Я пыталась оправдаться, взывала к логике, что это абсурд, что я впервые слышу это имя, что это какая-то чудовищная ошибка. Но мои слова разбивались о каменную стену их горя и гнева. Папенька смотрел на меня с немым укором, и это было хуже всех истеричных воплей маменьки. Они не верили мне. Ни на секунду. В их глазах я была либо обманщицей, либо безумной.

Ночь была долгой и беспросветной. Я не сомкнула глаз, ворочаясь в постели. Обида стояла в горле колючим комом. Они не поверили мне. Самые близкие люди решили, что я способна на глупость или сумасбродство. Все их мечты о блестящей партии разбились вдребезги, и виноватой в этом оказалась я – не незваный гость из магистрата, не нелепая ошибка в документах, а я.

Но сквозь обиду и отчаяние пробивалась упрямая, шальная мысль. Мистер Грэйсон сказал… дом. Муж, о котором я не знала, оставил мне в наследство дом. Блэкхилл-холл.

Что мне оставалось здесь? Смотреть на разочарование родителей? Выслушивать упреки? Стать посмешищем для всего света?

Решение созрело внезапно, с кристальной ясностью. Если этот дом мой – значит, мне там и быть. Что бы меня ни ждало, это не может быть хуже, чем оставаться здесь, в этой атмосфере упреков и недоверия.

Едва первые лучи солнца пробились сквозь портьеру в спальне, я встала. Действовала быстро, почти машинально. Сложила в небольшой саквояж самое необходимое – пару платьев, белье, туалетные принадлежности. Не забыла и свою заветную шкатулку с алхимическими формулами и заметками – моим главным сокровищем и, возможно, единственным средством к существованию. Документы из папки мистера Грэйсона заняли почетное место внутри сумочки.

На цыпочках я вышла из дома, не простившись ни с кем. Что я могла сказать? Они все равно не стали бы слушать.

Когда почтовая карета тронулась, унося меня от родного дома, я не обернулась. Впереди была неизвестность. Но по крайней мере, это была моя собственная неизвестность, а не навязанный кем-то позор.