Через несколько часов, экипаж, подпрыгивая на ухабах, оставил меня на краю дороги, у указателя с полустертой надписью «Честная собственность. Посторонним вход воспрещен». Кучер лишь мотнул головой в сторону узкой, заросшей колеи, уходящей в чащу леса:

–Пешком, мисс, отсюда только пешком. До самого поместья.

Воздух здесь был другим – густым, тяжелым и пряным, пахло хвоей, мхом и влажной землей. После душной кареты было даже свежо. Подхватив свой нехитрый саквояж, я ступила на тропу. Колючие ветки кустарников цеплялись за подол платья, словно не желая отпускать чужака дальше.

Тропа вилась между древними дубами, стволы которых были обвиты плющом, и внезапно вывела на опушку. И тут я замерла. Передо мной, на невысоком холме, стоял Блэкхилл-холл. Он был именно таким, каким, должно быть, и должен быть старинный дом с привидениями – величественным, немного печальным и безумно красивым. Серый камень его стен был скрыт под бархатным ковром темного плюща, кое-где пробивались оконные проемы, словно слепые глаза. Массивная дубовая дверь с коваными петлями казалась неприступной. Черепичная крыша кое-где просела, а одна из башенок и вовсе лишилась своего остроконечного завершения. Повсюду царило запустение: сад с яблочной аллеей перед домом превратился в дикие заросли, фонтан был сухим и покрытым мхом, а каменная ограда местами развалилась.

Но в этом запустении была своя, гордая красота. Дом не выглядел развалиной. Он скорее напоминал спящего льва – могучий, но безмятежный в своем сне. Солнечный луч, пробившийся сквозь облака, золотил каменную кладку, и на мгновение плющ заиграл изумрудными оттенками. Воздух звенел от тишины, нарушаемой лишь щебетом птиц и шелестом листьев.

Моё сердце сжалось от странной смеси трепета и страха. Это было не похоже на уютный дом родителей. Это было место из легенд, полное тайн. Шаг за шагом, почти неслышно, я приблизилась к тяжелой двери. Под ногами хрустела гравийная дорожка, почти полностью скрытая сорняками. Рука сама потянулась к массивной железной ручке в виде кольца. Было ли это началом чего-то нового или входом в ловушку? Я не знала. Но это был мой дом. По крайней мере, так говорили бумаги в моей сумочке.

С глубоким вдохом, как перед прыжком в холодную воду, я робко постучала.

Тишина.

Может не слышат?

Подождав некоторое время, я постучала более настойчиво. Вновь тишина.

Постояв еще несколько минут, я нажала на ручку. Дверь с глухим скрипом поддалась, и внутрь хлынул поток света, освещая частицы пыли, танцующие в воздухе.

Я застыла на пороге, не решаясь войти.

И вдруг из-за куста разросшейся гортензии на дорожку выскочило… нечто.

Я вздрогнула и замерла на месте, пальцы судорожно впились в ручку саквояжа. Прямо передо мной, неестественно выгнув шею и склонив голову набок, застыло нечто, лишь отдаленно напоминавшее петуха. Вернее, это было то, что от него осталось. Грязно-белые перья местами клочьями обвисли, обнажая сероватую, иссохшую кожу. Движения его были резкими, дерганными, словно куклой-марионеткой управлял невидимый и неумелый кукловод. Но больше всего поразили несколько ярко-розовых перьев, нарочито воткнутых ему в основание хвоста, – чья-то трогательная и в то же время жуткая попытка украсить неживое.

Существо уставилось на меня пустыми глазницами. Из его приоткрытого клюва доносилось тихое, хриплое клокотание, похожее на предсмертный хрип. Оно сделало шаг вперед, неуклюже волоча лапы.

–Кх-кх-кудах-тах-тах… – просипело оно, и от этого звука по моей спине побежал ледяной холод.

Петух внезапно взмахнул крыльями – не с громким хлопком, а с сухим, шелестящим звуком, будто трясли старую пергаментную бумагу, – и бросился ко мне. Не для атаки, а скорее из немого любопытства, что делало его приближение еще более жутким.

Я инстинктивно отшатнулась, сердце заколотилось где-то в основании горла. Отступая назад, я споткнулась о корень, выпирающий из-под земли, и едва удержала равновесие.

– Фу! Кыш! Бяка какая… – вырвалось у меня сдавленным, дрожащим шепотом.

Зомби-петух, словно удовлетворив свое любопытство, остановился, еще раз хрипло клокотнул и, повернувшись, заковылял прочь, скрывшись в зарослях. Несколько розовых перышка выпали из его хвоста и медленно, словно нехотя, опустились на гравий.

Я стояла, тяжело дыша, и смотрела на пустующую дорожку. Первый обитатель Блэкхилл-холла дал мне ясно понять, что привычные правила здесь не действуют. Сердце все еще бешено колотилось, а по телу бегали противные мурашки.

И тут из-за того же куста гортензии появилась новая фигура.

– Это не бяка! Это Берти! Вот ты где! Не убегай больше!

Голосок был звонким, детским, полным легкого упрека. На дорожку выпорхнула маленькая девочка лет шести. Солнечные лучи поймали ее золотые кудряшки, уложенные в аккуратные завитки, и она вся словно светилась изнутри. На ней было нарядное розовое платьице, щедро украшенное кружевами и бантиками, и безупречно белые носочки – живая картинка невинности и очарования. Она выглядела так, будто собралась на праздник в самом фешенебельном салоне, а не бродила по заросшим тропинкам заброшенного поместья.

Девочка совсем не испугалась вида полуразложившейся птицы. Наоборот, она подбежала к тому месту, где скрылся петух, и нежно наклонилась.

– Ах ты непослушный мальчик, – с укором сказала она, подбирая с земли выпавшие розовые перья. – Опять твои перышки теряешь. Придется тебя снова украшать.

Затем она подняла голову и устремила на меня широко распахнутые, бездонные глаза. На ее лице расцвела самая дружелюбная и открытая улыбка.

– Берти вас не напугал? Он очень добрый, просто немного… несмышленый.

Она сделала шаг мне навстречу, и ее розовые туфельки звонко скрипнули по гравию. Воздух вокруг словно замер, и контраст между этой картинкой невинной прелести и только что увиденным кошмаром был настолько оглушительным, что у меня перехватило дыхание.

– Я Джоди, – весело представилась девочка. – А вы кто?

– Кхм… я…

Прежде чем я успела найти хоть какой-то вразумительный ответ, из-за угла дома появилась пожилая женщина в простом темном платье и белом, безукоризненно чистом фартуке. В ее натруженных руках была плетеная корзина, полная румяных, налитых соком яблок.

– Мисс Джоди, заходите вечерком, я как раз сварю джем из этих яблочек, заберете баночку к чаю, – сказала она ровным, хозяйским голосом, но, подняв взгляд и увидев меня, резко запнулась на полуслове.

Ее взгляд, только что мягкий и усталый, стал жестким и оценивающим. Она медленно, с неохотой поставила тяжелую корзину на землю, выпрямилась во весь свой невысокий рост, и на ее лице появилась недовольная гримаса, в которой смешались холодная вежливость и легкая, но отчетливая толика отвращения.

– Ах, – произнесла она, и это короткое слово прозвучало как приговор. – Это вы. Леди Аннабель. Вот уж не ожидала вас здесь увидеть.

– З-здравствуйте, – пролепетала я, чувствуя, как горячая краска стыда заливает щеки. Я была обескуражена не только ее тоном, но и тем, что эта незнакомка говорила со мной так, будто мы давно знакомы, будто она знает обо мне что-то, чего не знаю я сама.

– А вы на похороны опоздали, – продолжила она, и ее голос зазвенел ледяной сталью. – Хозяина на той неделе схоронили. Так что, полагаю, вы пришли не на кладбище, чтобы цветок положить. Значит, за наследством. Я так и думала.

В ее тоне не было ни капли тепла, лишь горькая, выстраданная обида.

Вот те раз. Да что вообще здесь происходит?

Глава 3

Женщина, тяжело вздохнув, решительно протянула руку к моему саквояжу.

– Давайте уж, – буркнула она без всяких любезностей.

– Не стоит беспокоиться, он совсем не тяжелый, – попыталась я возразить, инстинктивно прижимая свои пожитки к себе.

Она лишь фыркнула – короткий, выразительный звук, полный скепсиса, – и почти выхватила саквояж из моих рук. Развернувшись, она двинулась к тяжелой дубовой двери, давая мне понять, что разговоры окончены. Мне ничего не оставалось, как последовать за ней, чувствуя себя непрошеным гостем.

Как только я переступила порог, то застыла на месте, осознав, как было обманчиво первое впечатление. Дом не был заброшенным. Нет. Здесь царила почти стерильная, суровая чистота. На темном резном дереве столов и консолей не было и намека на пыль, каменные плиты пола были выскоблены до блеска. Но от этого становилось только тревожнее. Потому что сквозь эту чистоту проступало безжалостное дыхание запустения – не от грязи, а от бедности. На стенах, обитых когда-то дорогими тканями, а ныне поблекшими и потертыми, зияли призрачные прямоугольники и овалы – следы от снятых картин и гобеленов. Взгляд невольно скользнул вверх, к потолку, от которого расходились замысловатые трещины, словно паутина. Там, несомненно, когда-то висела массивная хрустальная люстра, осыпавшая холл алмазной россыпью света. Теперь же ее заменял одинокий, дешевый канделябр с оплывшими свечами, чей тусклый свет лишь подчеркивал мрак, копившийся в углах.

Это было не жилище, а тень былого величия. Призрак богатства и знатности, давно покинувший эти стены и оставивший после себя лишь стойкое, горькое послевкусие упадка.

Пока я пыталась осмыслить открывшуюся мне картину, в холл впорхнула Джоди. Она бесцеремонно ухватилась за складки моего платья и, закинув голову, уставилась на меня своими бездонными глазами.

– Так вы правда вдова? – без всякого предисловия выпалила она. – Мой папуля тоже одинок. Было бы неплохо вас познакомить! – на ее лице расцвела довольная улыбка, будто она нашла решение самой сложной головоломки. – У вас много общего, оба похоронили супругов. Только представьте – романтические прогулки по кладбищу! – продолжила она с воодушевлением. – Можно устраивать там совместные семейные пикники.

Ее слова, произнесенные таким звонким, невинным голоском, повисли в напряженном воздухе холла. Пожилая женщина, ставившая мой саквояж, застыла на полпути и, сжав переносицу, тихо, с болью прошептала:

– Мисс Джоди, ради всего святого…

Цок-цок-цок! – в холл, отряхивая лапы, забежал петух. Он деловито ткнул клювом протертый ковер, оставив на нем комочек земли, и направился к корзине с яблоками.

– Ах ты, нечисть ходячая! – взвизгнула дама и отчаянно замахнулась на него передником. – Мисс Джоди, умоляю, уведите это чудище! Немедленно!

Берти, нимало не смущенный, вдруг взлетел с сухим шелестом крыльев на плетеную ручку корзины и с этой высоты попытался схватить клювом самое румяное яблоко.

– Берти хороший! – закапризничала Джоди, подбегая и сгребая птицу в охапку. – Он просто проголодался!

– Он же неживой! – взмолилась женщина, сжимая в руках свой передник. – Я слыхала, зомби на людей нападают и мозги пожирают!

– Вовсе Бертольд не такой! – возразила девочка, прижимая к себе петуха, который беспомощно свесил голову. – Он, конечно, негодник, и почтальона один раз клюнул в задницу, но тот его шлепнул газетой. Ладно уж, пойду, пока няня не хватилась, а то вечером опять нажалуется на меня папуле, а я не люблю, когда он сердится. Мы потом вместе на чай придем, к леди Аннабель!

С этими словами девочка, неловко неся впереди себя дергающегося петуха, выпорхнула из холла. Женщина тут же подскочила к двери, захлопнула ее на засов и, прислонившись лбом к прохладному дереву, тяжело выдохнула.

– Ух, чтоб этого петуха! Суп варить – поздно, прикопать вечерком от греха подальше, с осиновым колом в груди, и ладно.

– Осиновый кол… это вроде от вампиров, – робко подала я голос, чувствуя себя абсолютно растерянной.

– Да какая разница! – крякнула дама, отходя от двери. – Нежить она и есть нежить. Я вам в господской спальне постелю.

– Спасибо, – кивнула я, пытаясь вернуть разговору хоть какую-то форму вежливости. – Простите, вы не представились. Как к вам обращаться?

Она остановилась и медленно повернулась ко мне. На ее усталом лице появилось выражение глубочайшего, почти театрального изумления.