Тут герцог сделал нечто, что застало ее врасплох и вызвало еще больше удивленных взглядов среди всех слуг: он подошел к ней и решительно склонил голову, как сделал бы это перед какой-нибудь дамой.

– Не все мужчины одинаковы по твердости духа и силе воли. Я уверен, что в будущем вы непременно встретите кого-то, кто будет не только мириться с вашими мыслями, но и гордиться тем, что у его жены они есть, – сказал он с вежливым поклоном. – Сеньорита Бельмонте.

Она даже не смогла ответить ему, а лишь вместе с остальными сделала реверанс и, подняв голову, встретилась глазами с устрашающим и одновременно ошеломленным взглядом доньи Урсулы. Клара повернулась и с дрожью в коленях сосредоточилась на готовке. Краем глаза она видела, что дракон все еще стоит у двери, пытаясь понять, что происходит между ней и господином, на что у самой Клары не было ответа.

16 октября 1720 года, после завтрака

К тому времени, как Диего вернулся в столовую, маркиз уже закончил завтрак, матушка отдыхала в одном из кресел, а донья Амелия с Габриэлем беседовали в глубине зала о чем-то несущественном. Он сел на свое место, будто прошло всего несколько мгновений и разговор, который вынудил его спуститься на кухню, не закончен.

– Она любит готовить, поэтому и не выходит замуж, – сухо объяснил он маркизу.

Тот нахмурился, слегка изумленный, и дал понять, что поведение герцога выходит за рамки приличного и что он опоздал к разговору, который уже давно окончен. Матушка же быстро встретилась взглядом с маркизом, чтобы несколько снизить значимость слов своего сына.

– Друг мой, не хочу вас обидеть, но я и подумать не мог, что вы так серьезно воспримете эти малозначительные разговоры, – сказал дон Энрике с улыбкой.

Диего снова ощутил тот снисходительный тон, который заставил его притворно улыбнуться и всем своим видом смягчить напряжение, возникшее после его замечания. Похоже, у этого представителя знати особая способность использовать общественные нормы как тонкие шпильки, направленные против него лично. Возможно, первое впечатление, которое у него сложилось в первый день их знакомства, было не таким уж и ошибочным. Он взял себя в руки и не моргая посмотрел на маркиза. Тот в ответ посмотрел на него, и именно в этот момент Диего явно разглядел опасный блеск, скрытый за этой поддельной улыбкой. Матушка улыбнулась ему и закончила мысль дона Энрике:

– Дон Энрике хочет сказать, что не важно, что думает кухарка, сын мой, – уточнила она с другого конца зала.

– Конечно, – ответил он.

Маркиз лишь задержал на нем взгляд еще на несколько мгновений, а потом подошел к донье Мерседес. Она, такая же отстраненная, как и остальные, улыбнулась и предложила ему сыграть в шашки. Диего протянул руку к чашке шоколада, размышляя над тем, что, возможно, тонкие колкости дона Энрике имели какую-то цель, а не были просто естественным проявлением его сути. Безупречная улыбка маркиза свидетельствовала о полнейшем отсутствии страха. Однако, похоже, тот и не подозревал, что будит спящего в герцоге зверя, который, если так дальше пойдет, вырвется наружу и уж точно не придется ему по вкусу.

11

16 октября 1720 года, позднее утро

Эрнальдо услышал стук в дверь и сонно открыл глаза. Он решил, что это вернулась его дочь Адела, ходившая за покупками на Пласа-де-ла-Себада, пока он спал. Он недовольно приподнялся на тюфяке и обнаружил, что разведенный накануне огонь в очаге едва теплится. Должно быть, уже наступил полдень, поскольку сквозь ставни лачуги проникали кривые лучи света и освещали висящие в воздухе частицы пыли. В дверь постучали еще раз, и он, натянув потертые кожаные штаны и сапоги, вынул из ножен шпагу, подарок господина, и схватил острый нож. Мадрид был небезопасным местом, особенно для таких, как он, которые стольким несчастным устроили встречу с Создателем. Не хватало еще, чтобы заявился чей-нибудь брат или родственник с целью отомстить. Эрнальдо давно смирился с мыслью, что однажды умрет именно так, это были издержки его ремесла. Он поднялся без рубашки, с голым, покрытым шрамами торсом и прокричал, что если там не прекратят дубасить в дверь, то он выйдет и перережет горло тому, кто это делает. Кто бы ни был снаружи, он воспринял его угрозу всерьез.

– Кто там? – спросил он, подходя к двери.

– Посылка, – раздался мальчишеский голос.

Он чуть приоткрыл дверь, заблокировав ее изнутри ногой на случай проблем. На лестничной площадке стоял мальчишка лет двенадцати.

– Вот, пжалте, – сказал он и протянул маленький предмет, завернутый в тряпку. – Левша сказал, что бут вас ждать в «Эль Сагуане», штоп забрать свою долю.

Эрнальдо забрал посылку и отпустил парнишку. Потом убедился, что дверь закрыта, и развернул тряпку. Оказавшийся там металлический ключ, не имеющий абсолютно никакой ценности, вызвал у него улыбку. Это означало добрые вести для его господина, дона Энрике де Арконы. Он давал маркизу свободу действий внутри Кастамара. Эрнальдо вздохнул и стал одеваться. Добыть ключ было первым из поручений Энрике. Второе ему предстояло выполнить сегодня утром, и оно подразумевало участие доньи Соль Монтихос, женщины, с которой нужно держать ухо востро.

С давних пор донья Соль, тоже маркиза, была выгодным союзником господина де Арконы, и тот попросил у нее некоторого содействия. Эрнальдо не знал деталей этой просьбы, ему было доподлинно известно лишь то, что донья Соль будет приглашена вместе с мужем на дружеский ужин в Кастамаре сегодня вечером и что это соответствует планам дона Энрике. Она же просила дать ей пару дней, чтобы подумать о цене за свою услугу. Он даже не представлял, что бы это могло быть. Донья Соль Монтихос была дьявольски опасной женщиной: выйдя замуж за человека на двадцать лет ее старше, она была жадной до плотских утех и коварной, как змея. Наконец накануне вечером ему доставили записку от маркиза, который утверждал, что донья Соль определилась с тем, что она хочет взамен. Эрнальдо, едва научившемуся читать и писать у местных священников, стоило большого труда распутывать изящные хитросплетения в речи маркиза, поэтому иногда он умолял того выражаться попроще. Через некоторое время, перечитав послание несколько раз, он понял приказ. Утром он должен был навестить маркизу и узнать, чего она хочет.

Эрнальдо убрал шпагу в ножны, поправил кожаный колет^[32] и спрятал за спину «бискайца»^[33] на случай, если придется быстро им воспользоваться. Он, всю жизнь прослуживший в терциях, закаленных в европейских битвах при Карле II Зачарованном^[34], тогдашнем короле Испании, которая, истекая кровью, уступала французам свою уже жалкую гегемонию, знал, что в поединке нет места чести, что все решает вульгарная дестреза^[35]; уловки, усвоенные на войне и в стычках в ночных переулках, когда за несколько реалов сводят счеты с каким-нибудь бедолагой, бросив ему шляпу в лицо, чтобы тут же проткнуть его клинком. Главное было лишь действовать быстро и наверняка, особенно если попадался кто-то, промышляющий тем же. Для этого пользовались одной из многочисленных уловок, как, например, поворот, когда клинком отводят прямой удар противника, поднимают его шпагу над плечом, чтобы быстро повернуться и как можно скорее нанести смертельный удар. Так удавалось спасти свою шкуру.

Именно благодаря этому опыту, который не даст ни один наставник, Эрнальдо научился чуять внутренний страх людей. Он считал, что этот страх, поселившийся у многих в душе, и есть отражение того, что происходит в Испании. От былого могущества остался только фасад. Самая большая империя в Европе превратилась в марионетку Франции. «Черт побери! Полжизни сражаться с галлами, чтобы сейчас они стали твоими хозяевами». Поэтому, когда ставленник Версаля приказал пятнадцать лет назад распустить терции, несчастный понял, что его жизнь окончена. Демобилизованный, сорока с лишним лет, он только и умел, что продавать свое мастерское владение шпагой в интересах бездушных людей за несколько биллонных реалов. Очень скоро он очутился в севильской тюрьме и был приговорен к повешению за то, что выпустил кишки двум привратникам и одному альгвасилу^[36] при ставшей роковой для них встрече на постоялом дворе в местечке Тресагуас.

Эрнальдо поднял маленький стакан самогона и опорожнил его одним глотком, наслаждаясь вызванным напитком чувством жжения, которое напоминало, что он все еще жив. Воспоминания вернули его в ту забытую богом дыру, где после года побоев и унижений со стороны тюремщиков, когда он уже смирился с тем, что умрет через повешение и описается в предсмертных судорогах, появился знатный господин, прогуливающийся в сопровождении тюремщика по галерее вдоль камер, как будто он находился в мадридском Алькасаре. Его парфюм немного разбавлял концентрацию зловонных испарений тюрьмы. Господин остановился перед Эрнальдо.

– Этот, – сказал тюремщик, указывая на узника. – Завтра его ведут на эшафот.

Эрнальдо на мгновение поднял взгляд, и господин, зажав нос платком, внимательно на него посмотрел.

– Понятно. Тогда, может, это именно тот, кто мне нужен.

Тюремщик пнул Эрнальдо, чтобы он выслушал господина. Почувствовав удар, он сразу же инстинктивно отпрянул, привычный к палке и боли. Тюремщик принялся кричать, чтобы он встал, но господин поднял руку и, протянув несколько реалов, сказал, чтобы тот удалился. Потом медленно повернулся. Тростью он отодвинул волосы с лица Эрнальдо и поднял ему подбородок, назвав его по имени. Тот посмотрел на него, дрожа и понимая, что визит знатного господина лишь принесет ему новые страдания в оставшиеся часы жизни.

– Успокойся, я не причиню тебе зла, – сказал дон Энрике, глядя на его пронизанное ужасом лицо.

– Что вам от меня нужно? – спросил тот, немного отодвигаясь.

И тут маркиз произнес слова, которые Эрнальдо не забудет, пока будет ходить по этой благословенной земле.

– Ты вот-вот умрешь, Эрнальдо де ла Марка, но если будешь меня слушаться, то, может быть, с этого момента твоя жизнь станет длиннее и приятнее, – сказал он, присев на корточки.

Эрнальдо замотал головой, лицо его исказила гримаса. Он не понимал. Дон Энрике развел руками и улыбнулся, будто разговаривая с ребенком.

– Ты хочешь сегодня вечером умереть на виселице или нет?

Тот оживился, все еще ошеломленный, но уже понимая, что должен ответить.

– Нет… Нет, господин.

– Слушай, Эрнальдо, – сказал тогда дон Энрике, наклоняясь к его лицу, прикрывая рот и нос платком и положив трость ему на плечо. – Идет война. Война, которая определит судьбу Европы, Испании и ее короля. Ты всю свою жизнь прослужил солдатом дому Габсбургов и, боюсь, больше не сможешь этого делать, но ты можешь принести пользу дому Арконы.

Он вспоминал сейчас, как это предложение, свалившееся с небес, заставило его сразу же проникнуться уважением к этому человеку, будто к ангелу. Было очевидно, что маркиз искал в той тюрьме не лично его, Эрнальдо де ла Марку, а просто человека, отвечающего ряду требований, и он подходил. Он вспомнил также, как бросился целовать руки дона Энрике и как тот слегка отпрянул.

– Вытащите меня отсюда, и, клянусь, я буду верен вам, как в свое время королю Карлу. Вся моя кровь, до последней капли, будет принадлежать вам, ваше сиятельство, – сказал он.

Дон Энрике поднял палец, отстраняясь от проявлений его признательности.

– Начни с того, что не прикасайся ко мне без моего разрешения, – с полуулыбкой произнес он, пока тот снова и снова просил прощения. – Перед тем как заключить сделку, я хочу, чтобы ты кое-что понял, Эрнальдо. Я освобожу тебя под свою ответственность, и, если тебе взбредет в голову обмануть мое доверие, ты не только вернешься сюда, но я лично позабочусь, чтобы твои тюремщики занимались тобой каждый день. Тебе это понятно?