3

12 октября 1720 года, утро

Клара наблюдала, как донья Урсула снова производит осмотр всей кухни. Одно присутствие экономки не оставляло сомнений в том, что любое изменение, каким бы мелким оно ни было, должно было получить ее одобрение. Она проверила все на чистоту и мельком взглянула на Клару, которая почувствовала себя словно в ожидании приговора. Клара увидела, как она так же тщательно, как и прошлым утром, осмотрела ящики со специями на полках, и заметила, что сеньора Эскрива низко склонила голову, будто стояла перед самим герцогом. И поступила так же. Только бедняжка Росалия не опускала головы, а улыбалась в пустоту и пускала слюни. Донья Урсула с презрением посмотрела на главную кухарку.

– Ожидаю вас лично сегодня утром в своем кабинете, сеньора Эскрива.

Пышнотелая кухарка сглотнула слюну и побледнела; они с Кларой сделали легкий реверанс, глядя вслед уходящей экономке. Властная фигура скрылась за дверью кухни, и Клара ощутила, как в помещение возвращается его прежнее очарование, будто спала черная накидка, впустив лучи света. Даже несчастная Росалия засмеялась, будто к ней внезапно вернулось радостное настроение. Клара приготовила марлю, чтобы пропустить через нее смесь яичных желтков, крахмала и полфунта сахара, когда к ней подошла главная кухарка, украдкой косясь на входную дверь на случай неожиданного возвращения доньи Урсулы.

– Надеюсь, ты меня ни в чо не впутала на этот раз, – пригрозила она, приблизив свою поросячью рожу вплотную к лицу девушки.

Клара молча поглядела на нее. Начальница обернулась и пнула ведро.

– Сделай что-нибудь полезное, например, иди во двор прочисти сточную трубу, – грубо приказала она.

Это заставило Клару вздрогнуть и замереть на месте. И не потому, что нужно было прочистить трубу от кухонных отбросов, что не входило в ее обязанности помощницы по кухне, а потому, что стоило ей выйти наружу, как все узнали бы о ее недуге. А это послужило бы отличным поводом для главной кухарки вышвырнуть ее на улицу без рекомендаций.

– Пошла, кому сказала! – прорычала сеньора Эскрива подобно рассвирепевшему кабану.

Клара взяла деревянное ведро, на лбу у нее выступили капли холодного пота от одной только мысли об открытом пространстве, которое вот-вот предстанет перед ней. Она в душе прокляла свою невезучесть, из-за которой оказалась наедине с главной кухаркой. Обе посудомойки и помощница кухарки, Кармен дель Кастильо, ушли в Мадрид на рынок, чтобы помочь закупщику продуктов Хасинто Суаресу и носильщикам. Клара обогнула Росалию, которая играла со своими волосами, рисуя в воздухе круги, и подошла к решетчатой двери, ведущей во двор. Пульс участился, тошнота подкатила к горлу. Она медленно двинулась вперед, и грязная вода в ведре закачалась, словно неспокойное море. Росалия что-то произнесла, и на юбке у нее образовалась маленькая лужица из слюны и того, что собралось там за утро. Клара перевела взгляд с нее на дверцу, ощущая безудержный стук сердца. Положив руку на щеколду, она вздохнула, пытаясь собрать всю силу воли и заставить себя выйти за дверь, – и тут дверь открылась снаружи, стукнула по ведру, и часть воды пролилась на пол.

– Раскрой глаза! – недовольно крикнула кухарка, цокая языком.

Росалия показала на Клару и неестественно засмеялась, будто присутствовала на комедии Лопе де Веги. Клара отступила, и на пороге появился немолодой крепкий мужчина. Она присела в неглубоком реверансе, а мужчина снял шляпу, обнажив седые волосы. В его загорелом теле еще сохранилась часть той огромной силы, которой он, должно быть, обладал в молодости. По граблям и стоявшей позади него деревянной тачке Клара догадалась, что это садовник. У него были большие, мускулистые руки с огромными костлявыми кулаками и длинными, огрубевшими от земли и почерневшими от удобрений пальцами. Клара, все еще тяжело дыша, подняла глаза на незнакомца и угадала в нем скромное очарование, свойственное простым людям. Он приветливо улыбнулся во весь рот, и ее тревога частично рассеялась, словно улыбка этого старика на некоторое время ее успокоила.

– Какой же я неловкий, – сказал он и взглянул на полное ведро воды. – Позволь я тебе помогу, труба все еще забита? Ее не мешало бы раз и навсегда прочистить, сеньора Эскрива, тогда вы бы избавились от неприятных запахов, которые иногда из нее доходят.

– Это обязанность не моя, а чернорабочих.

Старик вздохнул, взял ведро с грязной водой и вылил в сточный колодец в патио. Клара поблагодарила бога за свое везение и, когда мужчина вернулся, улыбнулась ему.

– Сеньорита Клара Бельмонте, – представилась она, сделав по привычке реверанс. – Спасибо за помощь.

– Симон Касона, главный садовник, и, бога ради, не стоит благодарности, – ответил он, слегка рас=терявшись.

– Приятно познакомиться и прошу прощения, – добавила она, желая поскорее прийти в себя.

Она почувствовала, что сеньора Эскрива посмеивается над ее манерами, хоть и ощутила облегчение, вернувшись с ведром на кухню.

– Ну и чо вам надо, Симон? – окрысилась на него сеньора Эскрива.

Он спокойно улыбнулся, уже успев привыкнуть к свинству, царившему вокруг главной кухарки, и повернулся, поглядывая на Клару исподтишка. Клара пропустила их разговор мимо ушей и начала собирать сухой тряпкой разлитую воду; ее пульс постепенно приходил в норму.

– Я пришел попросить немного золы из зольника, если вы его еще не опорожняли, чтобы приготовить щелок, – медленно объяснил садовник. – Я ее использую как удобрение.

Клара подняла голову, и он ненадолго взглянул на нее, еще раз улыбнувшись. Она в ответ тоже робко улыбнулась.

– Можете взять сколько угодно, – словно его начальница, ответила сеньора Эскрива и обратилась к Кларе: – Эй ты, набери золы в ведро и помоги сеньору Касоне отнести ее в сад – я не могу заставлять донью Урсулу ждать.

Клара заметила, что пульс снова ускоряется. Росалия радостно завизжала, глядя на сеньора Касону, как будто только в этот момент заметила его присутствие. Садовник вежливо ответил на приветствие и протолкнул тачку ко входу в зольник – маленькое помещение рядом с выходящей в патио дверью, подальше от печей.

– А вы знаете, что сады Кастамара вызывают зависть у друзей господина герцога? – любезно поинтересовался старик, нагружая тачку.

Кларе слова садовника показались немного заносчивыми. Выглянув наружу, она почувствовала, как мышцы охватывает невероятная слабость. Она сжала зубы и сосредоточилась на золе, которую маленьким совком набирала в деревянное ведро. Старик устало вздохнул, сказав что-то по поводу своей утраченной молодости, и направился к выходу. Клара, стараясь не поднимать глаз, уткнулась в его широкую спину и, как завороженная, пошла за ним. Но стоило сеньору Касоне переступить порог, как она ощутила, что ее окутал тусклый дневной свет, и замерла. Потом заставила себя шагнуть наружу, терзаясь тревогой и стараясь не обращать внимания на предчувствие опасности, ей же самой и вызываемое. Она уже почти не осознавала, что дыхание ее стало прерывистым и грудь судорожно вздымалась и опускалась, и поняла, что потеряет сознание, если не сделает шаг назад.

Старик, посмотрев на нее, остановился, и она, словно цепями прикованная к порогу, на мгновение перевела взгляд на него, а потом закрыла глаза, полностью утратив контроль над собой.

– Сеньорита Бельмонте, по-хорошему, не стоит выходить в патио, земля сегодня немного скользкая. Позвольте я сам отнесу золу в сад, – прошептал он, беря ее за плечи и помогая дойти до деревянных лавок на кухне. – Знаете, до переезда в город я жил в поселке Робрегордо, в окрестностях Буитраго. Помню, был у меня друг по имени Мельчор, который терпеть не мог оставаться один в темноте.

Клара наконец открыла глаза, пытаясь прийти в себя и сосредоточить внимание на сеньоре Касоне. Присев на корточки, чтобы оказаться вровень с ней, он ласковым голосом рассказывал свою историю и гладил ее руки, стараясь успокоить. И неважно, что его ладони были грязными и шершавыми, исходящее от них тепло придавало ей сил.

– Когда Мельчор открывал среди ночи глаза, то всегда начинал вопить и будил половину поселка, – продолжал старик. – Многие думали, что у него не в порядке с головой, пока однажды моя бабушка, царствие ей небесное, не нашла способ справиться с его напастью.

Садовник замолчал, ожидая, что она поучаствует в разговоре и тем самым забудет про свои страхи.

Клара пристально посмотрела на него, все еще дрожа, и слегка улыбнулась, понемногу приходя в себя.

– И… и что же это за способ? – в конце концов спросила она.

– Она посоветовала ему спать при зажженной свече, – закончил он, поднимаясь. – Потому что в таких делах всегда требуется много терпения и спокойствия, сеньорита. Сейчас, как я вижу, вам уже лучше, и я, если позволите, займусь своими делами.

Клара кивнула и, вытирая платком пот со лба, немного придержала руку садовника, не давая ему уйти. Потом очень мягко обеими руками обхватила огромную ладонь сеньора Касоны и тихо прошептала: «Спасибо». Он одарил ее проникновенной улыбкой.

– Прощай, Росалия! – нежно сказал он и неторопливо вышел.

Клара еще посидела, чтобы отдышаться, а когда собралась с силами, встала и начала отделять с помощью сита яичные желтки, чтобы приготовить господину натилью^[13]. Внезапно она осознала, что прошло слишком много времени с ухода сеньоры Эскривы. Она подошла к дровяной печи, кочергой открыла железную дверцу и убедилась, что хлеб под ягненком пропитался стекающим с него жиром. Потом постояла, ощущая жар из печи на щеках, и, глядя на пузырьки жира на глиняной форме, подумала, что серый день – отражение ее душевного состояния, и что-то ей подсказало, что долгое отсутствие сеньоры Эскривы не сулит ничего хорошего.

12 октября 1720 года, после полудня

Энрике почувствовал, что в воздухе уже похолодало, напоминая о приближении зимы. Но они еще ни разу не попали под дождь с того момента, как день назад отправились из Вальядолида, и до самой Сеговии по дороге на Коку. Переночевав, они возобновили свое путешествие через ужасный перевал Фуэнфрия, где повозки при малейшей неосмотрительности срывались в пропасть. Пришлось распрячь лошадей и запрячь мулов на время подъема, так как первые уже не могли тянуть карету. По слухам, король Филипп хотел вымостить дорогу вместо этой ужасной козьей тропы, поскольку на некоторых участках каретам приходилось проезжать так, что с одной стороны колеса висели над пропастью. По этой же причине Энрике сам порой приказывал свите доньи Мерседес Кастамарской остановить экипаж и пересаживал пожилую даму на своего могучего гнедого, удивляясь энергии, которую она проявляла несмотря на возраст. Герцогиня де Риосеко-и-Медина с относительной легкостью садилась в карету и выходила из нее, а также пробиралась через камни без помощи палки.

– Вы отважная женщина, – льстил ей Энрике. – Поэтому сопровождать вас в этом путешествии – одно удовольствие.

– Я все еще в форме благодаря тому, что в молодости, когда еще был жив мой супруг дон Абель де Кастамар, нам обоим нравились долгие прогулки по нашему имению, а также пешие путешествия по горам Сьерры-де-Гвадаррамы, расположенным неподалеку, – объяснила она.

Энрике понравился ее резонный ответ, поскольку дама не боялась ни высоты, ни старости. Он, в свою очередь, не солгал, похвалив ее отвагу, хотя его желание сопроводить ее до Кастамара было вызвано не удовольствием от общения с ней, а интересом к дону Диего, ее сыну, которого он всем сердцем ненавидел.