– Впервые вижу, чтоб такое красивое! – Кудрик не мог оторвать глаз. – Точно богачи ехали. Может, даже короли! А как думаешь, – сглотнул он голодную слюну, – у них остались припасы?

– Какой король в такой глуши? – Нод неоднозначно качнул головой. – Что-то тут нечисто.

– Да какая разница! Чур главная карета моя!!!

Кудрик драпанул к грязно-белому чуду, а Нод, вздохнув, пошел к обозам. Кудрик застыл у кареты с открытым ртом, как привороженный. Та напоминала ему ларчик с драгоценностями, какие бывают у дам позажиточнее. Он обошел ее со всех сторон, чтобы найти, где легче забраться, и заметил на дугообразной крыше кареты странный обугленный след, словно кто-то решил выстрелить в карету сгустком огня.

Кудрик нашел целехонькую подножку и, оттолкнувшись от нее, забрался на бок кареты. Темнеющий чернотой проход оказался у его ног. Мысль о богатствах, скрытых внутри, согрела пустой желудок, и мальчишка, набравшись смелости, прыгнул внутрь.

Его ноги приземлились на что-то твердое, но и мягкое одновременно. Кудрик не смог удержать равновесия и завалился, хватаясь за вертикально стоящее сиденье. И тут же сморщился от нахлынувшего смрада. В карете кто-то лежал – и, кажется, на этого кого-то, кто совершенно точно мертвого, ему не повезло приземлиться.

С Кудрика схлынули все краски, в животе предательски закрутило. Он едва ли успел разглядеть труп. Понял только, что тот в белом или вроде того, с длинными светлыми косами. Взгляд Кудрика заметался между светом дня и темнотой кареты, но он вспомнил, что говорили старшие: бояться надо не мертвых, а живых. Зажав рукавом нос, Кудрик как можно быстрее пробежался по одежде и распухшим пальцам трупа, цепляя все, что мог, а потом ужаленной белкой вылетел из гроба-сокровищницы.

Нод забрался в одну из повозок, что чудом стояла прямо. В сухости тканевого верха прятались кованые сундуки и тяжеленные бочки. Нод достал кинжал из-за пояса и попытался вскрыть один из сундуков. Тот насилу поддался. Внутри оказались ткани – красная, синяя, пурпурная, зеленая… Пробормотав ругательства, Нод машинально поправил сбившиеся бинты, пряча бледнеющий крест рун на шее.

Когда он взялся за соседний сундук, услышал вздох за спиной. Обоз слегка покачнулся, принимая еще одного гостя.

– Долго же тебя носило, – сказал Нод, не отвлекаясь от дела. В кустах сидел?

– Ну.

– Куриные ягоды?

– …почти.

Когда крышка поддалась, открывая взору содержимое, Нод чертыхнулся:

– Тц, и здесь нет драгоценностей.

– А что есть?

– Книги.

– Фу, – сморщился Кудрик. – О чем?

– О лягушках и ядах, – соврал Нод, захлопывая сундук. Читать он не умел и учиться в ближайшее время не планировал. Впрочем, возможно, он не так уж и соврал: на кожаной тисненой обложке действительно красовалась лягушка. Нод наконец обернулся, разглядывая Кудрика с макушки до ног. – Что это на тебе?

Кудрик довольно выпятил пузо. На его ногах красовались непомерно большие сапоги, не пропускающие влагу, на талии – ремень, инкрустированный рубинами, а на пальцах – большущие кольца с каменьями, кроме одного: то было было с печатью орла.

– Все сам нашел, – довольно протянул Кудрик, демонстрируя шикарную дырку на месте молочного зуба. – Смотри, я богаче тебя, – он поиграл пальцами с перстнями.

– Ну король, – усмехнулся Нод, хватая его за руку и рассматривая кольца. – На ком нашел-то?

– А я знаю? Дядька какой-то, весь в белом. Волосы длинные, светлые. Распух и вонял так, словно в карету весь лес дристал.

– Не прокаженный?

– Обыкновенный. Не мутант точно, зуб даю.

– Не давай, с твоими обещаниями ни одного не останется. Не испугался труп обирать?

– Пф, я? – Кудрик задрал нос. – Не.

– Ну и хорошо, – Нод уже задумался о своем, потому забормотал: – В белом, говоришь… Простые люди белое не носят, стало быть, он из церкви. Я понял, – Нод возбужденно положил руку Кудрику на плечо. – Мы нашли архиепископа!

– Да ну?! – Кудрик опять показал дырку.

– Ну да! Было ваше, стало наше. Отлично. Сбудем, как только…

Он прервался, заметив печать орла на безымянном пальце.

– …придем в город.

– Что? Это очень важная штука, а? – Кудрик разул глаза.

– Очень. Очень дорогая штука, – сделав акцент на «дорогая», Нод ухмыльнулся и взлохматил волосы Кудрика. – Давай! Помоги мне с этими сундуками. Может, хоть там не будет вонять буквами?

В других сундуках были жемчуга. Украшения. Даже музыкальные инструменты, картины и посуда. И никаких припасов! Тем не менее, все добро можно на еду обменять – нашелся бы покупатель.

Нагрузив вещами бочку, мальчики обвязали ее веревкой, которую нашли тут же. Впряглись в нее и потянули, чавкая ботинками по грязи. Бочка тяжело заскользила по грязи, сама выбирая маршрут через грязевые выбоины.

– Нод, а Нод.

– Что?

– А зачем облаву-то устроили, а? Ничего ценного не взяли. Только людей перебили, и все.

– Значит, только это им было и нужно.

– А кому это – им?

– Видел стрелы?

– Ну.

– Это королевские стрелы.

Замолчали.

– Сучьи выродки, эти лыцари, – Кудрик сплюнул, но так, чтобы не попасть на свои изрядно запачкавшиеся сапоги. – Когда-нибудь я вырву им…

– Тише, – Нод покосился на деревья. – Поговорку слышал? У леса есть уши. У этого так на каждом дереве по уху.

Кудрик, изрядно раздасадованный, пнул попавшуся под ноги железную перчатку.

Глава 3
Храм богини, которая начала все на свете

Всякий, кто направлялся в Арданию, ориентировался на тонкий, пронзающий небо шпиль. Этот шпиль, прозрачный, как лед, и увенчанный остроконечной звездой, принадлежал храму великой Навекки – богини Судьбы. Именно она положила начало человеческому роду, когда вплела нити первых людей в свое Полотно.

Арданский храм Судьбы не был единственным. Еще один находился далеко на безлюдном Севере, аккурат под физическим воплощением Богини – Полярной звездой. Третий, последний, располагался восточнее и южнее – в зелени и роскоши империи, именуемой Даррагоном. Даррагонский храм был роскошнее и больше арданского, но именно арданский считался старшим, потому что появился раньше.

Прямо сейчас арданский храм готовился к рассветной молитве. Горожане вереницей поднимались по ступеням, борясь с гневным ветром, от которого коченели пальцы и кололо лицо: арданская весна никогда не была мягкой. Людей собралось больше обычного. Последние отряды, посланные на борьбу со скверной, потерпели сокрушительное поражение. Часть прихожан – родственники, друзья, неравнодушные – хотела помолиться за павших. Другая – рыцари, воины, добровольцы – собиралась принять благословение, чтобы заменить павших на поле брани.

Голова змеи-толпы исчезала за массивными белыми вратами. Внутри пахло благовониями. Прямо в полу, закрытые изящными решетками, протянулись два канала с горной водой, важной для нужд храма. Высокий сводчатый потолок озаряла имитация звездного неба с яркой звездой в центре главного купола.

Архиепископ Вегарон, слепой старец в церемониальных одеждах, расшитых звездами, стоял на возвышении небольшой лестницы. Он осенял склоненные головы знаком остроконечной звезды, который рисовал двумя пальцами.

– Защити нас Звезда от бед и мрака. Да вернут воины порядок в наш мир и быт.

Мягкому покровительственному голосу, усиленному заклинанием, отвечал монотонный гул верующих:

– Защити нас Звезда.

– Да исчезнут порождения Бездны. Сохрани нас Звезда.

– Сохрани нас Звезда.

Позади архиепископа, обозревая верующих с высоты десяти метров, возвышалась статуя богини Навекки. Одетая в простую белую робу, она распростерла руки, словно обнимая всех и каждого. Ее лицо закрывала кружевная вуаль, оставляя догадываться о внешности богини, а на груди лежали длинные косы, заканчивающиеся вплетенными кольцами.

Служители и послушники, расположившиеся по периметру храма, вне зависимости от пола подражали ее облику: носили длинные косы с кольцами в них, белые робы и кружевные вуали, густые настолько, что не давали разглядеть лиц.

Архиепископ поднял тяжелые веки и устремил морщинистые ладони в свод храма. Два послушника поднесли по чарке вина и вложили в ладони. На лестницу взошли двое рыцарей в тяжелых серебряных доспехах со знаком звезды на груди. Когда они преклонили колена, архиепископ передал им вино и сказал:

– Благословляю вас, воины Судьбы, на добрый путь и славную победу.

Они разом осушили чарки. Их зрачки загорелись голубым светом: в вино добавляли зелье выносливости. После рыцарей шли сыновья родовитых домов, еще не ставшие рыцарями. Потом – добровольцы из менее обеспеченных слоев общества. Всем им Вегарон давал один и тот же отвар, осенял знаком и отпускал.

Кто-то в рядах зрителей тихо рыдал. Многие знали, что сегодня, возможно, последний день, когда они видят своих соседей, сыновей и друзей.

Вдруг в прежде недвижимых рядах послушников, стоявших по периметру храма, прошла рябь. Она коснулась всех одновременно, как ветер, встревоживший колосья, и десятки вуалей всколыхнулись, обращаясь ко входу в храм. Архиепископ Вегарон тоже поднял голову.

Одинокая фигура, стоявшая против света солнца у входа, выделялась в коленопреклоненной толпе, как скала, торчащая в штиле моря.

Архиепископ прищурился. Морщинки в уголках глаз стали явнее. Никто не проронил ни слова, когда фигура сделала пару неровных шагов вперед.

– Мой… сын…

Обернутая в лохмотья, горбатая, скукоженная женщина двигалась вперед рваными движениями. Она шла с большим трудом, словно прорывая путь в толще снега. Ее лицо – бледное и сухое, как бумага, не выражало ничего. Глаза, как две проруби, были темны и холодны.

– Мой сын… не вернулся! – повысила голос она. Голос ударился в колонны и своды, возвращаясь в зал. Прихожане возмущенно забормотали, оглядываясь. – И во всем виноваты… Вы. – Скрюченный палец прошелся по дуге, обводя служителей с архиепископом. – А в особенности, – дрожащие губы раздвинулись в отвратительной улыбке, палец переместился на статую богини, – ты.

Женщина разразилась хриплым смехом, в то время как ропот прихожан становился громче и неприязненней. Прихожане начали осуждающе перешептываться.

– Кто это?

– Какая-то сумасшедшая.

– Никто ее не выгонит?

Архиепископ сделал один шаг вниз по лестнице. Служители, спрятав руки в рукава длинных одеяний, оторвались от стен. Никто из прихожан не успел осознать, как служители взяли храм в цепь. Но когда прямоугольник стал сжиматься, люди заволновались. Озираясь и отступая к стенам, они быстро освободили пространство, пока в центре не осталась одна содрогающаяся в надрывном смехе женщина и окружившие ее люди в белом.

Рыцари и добровольцы, оставившие оружие за пределами храма, подскочили, топчась позади, но без амуниции против Прокаженной они не могли ровным счетом ничего. Женщина тоже это понимала, и потому играла злой ухмылкой, одними глазами следя за подступающими служителями.

– И что вы сделаете? Меня тоже отправите? Людей-то не хватает, не хватает, а? Бездна вас поглотит. Трепыхайтесь или нет, уже слишком поздно!

Ее пальцы напряглись и скрючились, как кривые сучья, лицо треснуло от страшной гримасы. В один миг ногти стали настоящими когтями, длиною в полруки, а глаза ввалились в череп. Некогда человеческий, голос стал визгом. Что-то, что уже не было женщиной, рванулось к архиепископу.

В толпе закричали. Кто-то рванул к выходу, кто-то упал, а кто-то остался, глазея в ступоре.

Служители протянули правые руки, зачитывая молитву в десятки голосов:

– Aelira-vandór, fé-mintárë!