– Я боюсь за отца. Не знаю почему, но боюсь. Мне стало страшно ночью, в самолете. Как будто… – Джуди оперлась локтями об стол и уронила голову на руки. – О боже! – с трудом проговорила она. – Просто бред какой-то.

Мне захотелось утешить ее, но помочь я ничем не мог. Я прикурил еще одну сигарету и стал ждать. Наконец она подняла голову.

– Ночью я думала об отце и Эрике – как они там, в Антарктике.

– Эрик – это ваш муж, да? – спросил я.

– Эрик Блэнд. Да, – кивнула она.

– И ваш отец тоже там?

– Да. Он управляющий факторией. И еще начальник экспедиции. – Ее пальцы так сильно сжали стакан, что костяшки стали совершенно белыми. – Если бы там не было Эрика, – сказала она еле слышно. – Если бы только его убили на войне… – произнесла она неожиданно резко. Она посмотрела на меня грустным взглядом. – Но ведь убивают всегда не тех, верно?

Я подумал – любила ли она вообще кого-нибудь? Она опустила глаза и принялась разглядывать стакан.

– Я боюсь. Эрик стремился к этому два года. С помощью своей матери, которая живет в Норвегии, он сам набрал на судно людей из Сэндфьорда. И в этом сезоне он уговорил полковника Блэнда назначить его помощником управляющего. Не успели они выйти из Кейптауна, как он отбил телеграмму, в которой заявил, что мой отец настроил против него людей из Тёнсберга. Затем была еще одна телеграмма, в которой говорилось: «Нордал открыто заявил, что он скоро станет полноправным управляющим компании». Отец никогда бы не сказал подобного – ни открыто, никак. Это, по-моему, часть плана Эрика – вбить клин между отцом и полковником Блэндом.

– Нордал – это ваш отец? – спросил я.

– Да, Бернт Нордал. Он удивительный человек. – Впервые с тех пор, как я встретил Джуди, ее глаза словно ожили. – Девятнадцать лет он каждый китобойный сезон проводит в Антарктике. Он какой-то упрямый и… – Она оборвала себя и бесстрастно произнесла: – Понимаете, у Блэнда случился удар. У него больное сердце. Он знает, что ему недолго осталось. Вот потому-то он и согласился, чтобы Эрик принял участие в экспедиции. Иначе Блэнд никогда бы на это не пошел. Он знает, что у Эрика слишком мало опыта. Но он хочет, чтобы Эрик стал его преемником в компании. Конечно, это естественно. Но Блэнд не знает своего сына, не знает, что тот собой представляет.

– А ваш отец? – спросил я.

Она кивнула.

– Да. – Поколебавшись, она сказала: – Та телеграмма, которую Блэнд получил в аэропорту ночью, – от моего отца. Он написал – либо Эрик будет отозван, либо он слагает с себя все обязанности.

Я посмотрел на Джуди, пытаясь понять, зачем она вообще вышла замуж за Эрика Блэнда. Вряд ли ее можно было назвать красивой. Фигура ее была приземистой, а смешной вздернутый нос придавал ее лицу слегка надменное выражение. Несмотря на ее подавленное состояние, в ней чувствовалась сила и бьющая ключом энергия. Такая девушка могла бы заниматься лыжами и совершать длинные переходы через горы. В 1940 году я был с десантом в Аанладснесе.

Я знал жителей этой страны и понял, что Джуди была норвежкой – достаточно было взглянуть на ее золотистые волосы, нежную светлую кожу и большой подвижный рот. Она относилась к тому типу женщин, которые рождены для борьбы за право быть рядом с тем, кого любят. Учитывая услышанное мною в самолете, она явно сделала ошибочный выбор.

– Позвольте задать вам личный вопрос.

Ее серые глаза внезапно стали колючими.

– Валяйте.

– Почему вы вышли замуж за Эрика Блэнда?

Джуди пожала плечами.

– Почему все женщины выходят замуж за мужчин? – медленно произнесла она. – Это было в тридцать восьмом году. Тогда он был очень привлекательным – высокий, красивый, и в нем много мальчишеского. Он отличный лыжник, неплохой танцор и яхтсмен – в Дроннингеме у него чудесная маленькая яхта. Все думали, что я должна быть очень счастлива.

– Но все это оказалось чисто внешними качествами?

– Да.

– И когда же вы открыли это?

– Во время войны. Война нас всех сделала взрослее, правда? До этого я думала, что живу в чудесное время. Я училась в Англии и Париже. Но все, чем я жила, – это были вечеринки, катание на лыжах и плавание под парусом. А потом пришли немцы. – Ее глаза, которые искрились какую-то минуту, снова стали тусклыми. – Всех моих знакомых парней призвали, и они уехали из Осло на север, чтобы пополнить военные формирования. А потом некоторые из них ненадолго возвращались и вновь уезжали. Они отправлялись кто куда: одни – через Северное море к норвежским войскам, другие – в Финляндию и Россию, третьи уходили в горы и сражались там. – Она замолчала, а ее губы сжались в тонкую полоску.

– А Эрик остался дома, – закончил я за нее.

– Да. – В ее тоне появилась неожиданная резкость. – Понимаете, ему нравились немцы. Ему нравились нацисты и то, как и чем они живут. Это просто завладело им. Нацизм удовлетворял… трудно подобрать нужное слово… его страстное желание самовыражения. Понимаете?

Я представил себе его мать, которая обожает сына, и отца, чья личность и чьи достижения подавляли его всю жизнь, не оставляя ему ничего, за что стоило бы бороться. Да, я мог это понять.

– Ему было все равно, что Норвегия борется за свое существование, – продолжала Джуди. – Казалось, он просто не понимает… – Ее голос осекся. – Возможно, это было не только его ошибкой. Жизнь была слишком легкой для него, – сказала она более мягко.

– Но почему его не интернировали? – спросил я. – Ведь он англичанин?

– Нет, южноафриканец. Он утверждал, что он бур – голландский поселенец в Южной Африке, по отцу, а его мать – норвежка. Полиция ограничилась лишь тем, что периодически проверяла его.

– А полковник Блэнд во время войны оставался в Норвегии?

– Нет. Он был в Лондоне. Но мать Эрика осталась в Сэндфьорде. Она богата, так что ему не было особой разницы в том, кто там оставался. – Она замолчала, словно решая, рассказывать дальше или нет, но затем продолжила: – Мы начали ссориться. Я отказывалась думать и действовать так же, как он. Почти на каждой вечеринке, которую он устраивал, присутствовали немцы – они ходили вместе с Эриком на лыжах, он даже катал их на яхте. Он не мог не видеть, что я обо всем этом думаю. Потом борьбу начала группа Сопротивления. Я думала – если бы он только сошелся с теми ребятами, которые в нее входили, то опомнился бы и понял, что вокруг происходит. Я все время говорила с ним на эту тему, до тех пор, пока он наконец не присоединился к ним. Они посчитали, что он будет полезен для Сопротивления, поскольку у него связи с немцами. Но мы забыли о том, что немцы, в свою очередь, считали его полезным для себя, потому что у него были связи с норвежцами. Он поднимался на вершину ради одной капли. Неделю спустя политая этой каплей земля дала свои всходы. Группа Сопротивления была на грани уничтожения, но никто не подозревал об этом.

– Кроме вас, – вставил я, когда она замолчала, прикусив губу.

Она медленно кивнула:

– Да. Я узнала об этом однажды ночью, когда он был пьян. Он действительно… действительно похвастался этим. Сказал, что служил им верой и правдой, но, мол, к сожалению, они были на неправильном пути. Это было ужасно. У меня не хватило смелости рассказать об этом ребятам из группы Сопротивления. Он знал об этом и… – Джуди бросила на меня быстрый взгляд. – Никто не знает о том, что я вам только что рассказала, – проговорила она. – Так что, пожалуйста… – Она смолкла, понимая, что ее просьба была совершенно излишней. – Впрочем, это не важно, – произнесла она резко. – Никто не поверит этому. Он ведь чертовски обаятелен. Это ужасно – знать, кто он на самом деле, и одновременно наблюдать, как он всем нравится. А его отец… – Она беспомощно развела руками и вздохнула.

– Вы, конечно, никогда не говорили с ним о деле, связанном с группой Сопротивления? – спросил я.

– Нет, – ответила она. – Никакому отцу я бы не рассказала подобное о его сыне, но сейчас я просто должна это сделать.

Мы долго молчали. Я не знал, что сказать. Джуди смотрела мимо меня, ее мысли витали где-то далеко, может, в белых просторах Антарктики, куда она направлялась. Вдруг она решительно допила свой виски – словно положила конец своим переживаниям.

– Где-то играет музыка, – сказала она твердо и даже весело. – Пойдемте потанцуем.

Я поднялся, она взяла меня за руку.

– Спасибо вам, все было хорошо.

Не знаю, как ей это удалось, но вечер получился восхитительным. Может быть, она действительно расслабилась, а может, заставила и себя, и меня в это поверить. Но ее веселость, которая вначале показалась мне натянутой, выглядела вполне естественной, когда мы танцевали. Двигалась она удивительно непринужденно. Один раз она шепнула мне: «Вы сказали мне, что мы никогда больше не встретимся». Ее губы почти коснулись моего уха. По дороге в аэропорт в такси она прижалась ко мне и позволила мне поцеловать ее.

Но как только такси минуло ворота аэропорта, Джуди отстранилась от меня, и в ее глазах вновь появилось беспокойство. Она поймала мой взгляд и скривила лицо.

– Золушка снова дома, – сказала она бесстрастным голосом. Затем с неожиданной теплотой она взяла мою руку. – Это был удивительный вечер. Может, если бы я встретила кого-то вроде тебя… – Она замолчала. – Но тогда сначала должна быть война, правда? Видишь, какой я была испорченной сукой.

Было уже одиннадцать часов. Вместе с остальными пассажирами мы поднялись в самолет. Через десять минут огни Каира уже исчезали гда-то вдалеке, и нас поглотил мрак пустынной ночи. Все заснули.

Наверное, было уже около четырех часов утра, когда Тим вышел из своей кабины и прошел в салон. Я проснулся от звука открываемой двери. Тим держал в руке полоску бумаги. Он прошел мимо меня, остановился возле Блэнда и принялся будить его.

– Срочное сообщение, полковник Блэнд, – сказал он негромко.

Затем я услышал ворчание Блэнда и шелест бумаги.

Я обернулся. Лицо полковника было бледным и отекшим. Он не отрываясь смотрел на лист бумаги, который держал в руке. Затем взглянул на Джуди, спавшую в своем кресле.

– Ответ будет? – спросил Тим.

– Нет. Никакого ответа.

Голос Блэнда был едва слышен. Он дышал с трудом – как будто ремень на его животе был затянут слишком сильно.

– Простите, что принес вам плохие новости в такое утро, – пробормотал Тим и вернулся в кабину.

Я попытался заснуть снова, но безуспешно. Мне хотелось узнать, что было в телеграмме. Почему-то я был совершенно точно уверен, что это связано с Джуди. Пару раз я оборачивался на Блэнда. Он не спал, откинувшись на спинку кресла, уставившись в листок бумаги.

Наступил рассвет, по правому борту мелькнул вулкан Элгон. Вскоре впереди показалась белоснежная вершина Килиманджаро, вздымавшаяся над горизонтом. Самолет приземлился в Найроби, где мы могли позавтракать. Мы уселись за столы точно так же, как и в прошлый раз. Блэнд ничего не ел. Поначалу я думал, что его просто укачало в самолете: мы то и дело проваливались в воздушные ямы. Но затем я заметил, что он не отрываясь глядит на Джуди. Взгляд его был почти испуганным.

Бономи, который сидел рядом со мной, неожиданно наклонился ко мне и спросил:

– Что это с полковником Блэндом? У него такой вид, как будто его сильно тошнит.

– Не знаю, – ответил я. – Рано утром он получил какую-то телеграмму.

Когда мы покончили с едой, я увидел, как Блэнд направился к выходу и сделал знак Джуди, чтобы та подошла к нему. Вернулся он один.

– Где миссис Блэнд? – спросил я. – Что-нибудь случилось?

– Нет. Ничего.

Его тон явно говорил о том, чтобы я не лез не в свои дела.

Я закурил и вышел наружу. За углом здания я увидел, что Джуди идет по летному полю. Она шла совершенно бесцельно, как будто не знала, где находится, но нисколько об этом не волновалась. Я позвал ее, но она не ответила. Она бродила по полю и поворачивала то в одну, то в другую сторону, словно корабль без руля.