Через пять минут, общими усилиями, несчастный фикус был спасён и пересажен. Дети, перемазанные землёй с ног до головы, но ужасно гордые и довольные собой, дружно убирали со стола и подметали пол. А Марк… Марк стоял в стороне. Он молча смотрел то на свои грязные руки, то на цветок, который только что спасли всем классом. Он был смущён, зол и, кажется, впервые в своей жизни совершенно растерян. Он, который знал всё про фотосинтез, оказался абсолютно беспомощным в простом деле, с которым справились даже те, кого он считал глупее себя. Кажется, мой урок практической ботаники удался на славу.

Но моё тихое счастье было недолгим. Сразу после уроков, когда я, уставшая, но довольная, уже собиралась бежать домой, в дверях класса появилась запыхавшаяся секретарша директора.

– Дарья Ивановна, вас срочно к Елене Викторовне!

Я устала вздохнула и потёрла переносицу. Зачем это ещё? Я вошла в приёмную, где меня уже ждала Света. Подруга была бледнее мела. Она тут же схватила меня за руку.

– Дашка, что ты натворила? – прошептала она, и её глаза были похожи на два больших блюдца.

– В смысле? – не поняла я, хотя нехорошее предчувствие уже начало скрестись где-то внутри.

– К директору приехал отец Марка Соколова, – выдохнула Света так, будто сообщала о начале третьей мировой. – Он в ярости. Просто в бешенстве и он ждёт тебя.

Глава 2

Дверь в кабинет нашей директрисы, Елены Викторовны, распахнулась так, словно её вышибли ногой. Без стука, естественно. Висевший на стене портрет какого-то бородатого учёного мужа испуганно подпрыгнул. Я от неожиданности икнула и вжала голову в плечи, чисто на автомате.

На пороге, заполнив собой весь проём, стоял он. Андрей Соколов. Собственной персоной.

Я, конечно, поддалась любопытству и погуглила папашу моего маленького тирана, Марка. Но ни одна, даже самая глянцевая фотография из интернета, не передавала этой… мощи. Высоченный, плечистый, в идеально сидящем костюме такого цвета, который я бы назвала «мокрый асфальт в лунную ночь». Стоил этот костюм, наверное, как моя скромная однушка в спальном районе. Короткая стрижка, упрямый подбородок и холоднющие серые глаза. Сейчас эти глаза смотрели на меня так, будто я была не учительницей начальных классов, а жвачкой, прилипшей к подошве его сияющего ботинка за тысячу евро.

Елена Викторовна, обычно гроза всей школы, тут же сдулась, как проколотый шарик, и превратилась в трепетную мышку.

– Андрей Игоревич, здравствуйте! Какая радость! Проходите, пожалуйста, присаживайтесь… – защебетала она, указывая на стул для посетителей, который рядом с Соколовым выглядел как детский стульчик из «Икеи».

Он её попросту не заметил. Сделал два шага ко мне, и я почувствовала, как в кабинете резко упала температура. Воздух как будто сгустился.

– Вы – Дарья Ивановна? – его голос, низкий и ровный, без единой эмоции, мог бы замораживать воду.

– Она самая, – пискнула я, но тут же взяла себя в руки. Так, Потапко, не дрейфить! Я заставила себя расправить плечи и посмотреть этому ледяному человеку прямо в глаза. Мама всегда учила: «Даша, никогда не прячь глаза. Ты не золотой рубль, чтобы всем нравиться, но и не дырявая копейка, чтобы тебя ногами пинали».

Уголок его рта едва заметно дёрнулся в подобии усмешки, но глаза остались такими же холодными.

– На каком основании вы позволили себе унизить моего сына перед всем классом?

Ну, началось. Наезд был такой прямой и бесцеремонный, что я на секунду потеряла дар речи. Я сделала глубокий вдох, чувствуя, как где-то в глубине души закипает моя горячая донская кровь. Унизить? Да он хоть в курсе, как его драгоценное чадо вчера другого ребёнка до слёз доводило?

– Прошу прощения, а не могли бы вы уточнить, в чём именно заключалось унижение? – я позволила себе самую капельку своего южного говора, чуть растягивая гласные. Пусть знает, что я не из тех, кто в обморок падает от строгого взгляда.

– Вы заставили его копаться в земле! Выставили его на посмешище! Мой сын пришёл домой в слезах, потому что какая-то… учительница, – он буквально выплюнул это слово, – решила устроить ему показательную порку.

– Во-первых, не «какая-то», а Дарья Ивановна, – я говорила спокойно, но внутри всё клокотало. – А во-вторых, это была не порка, а урок труда и биологии в одном флаконе. Ваш сын, который может процитировать наизусть параграф о фотосинтезе, испугался пересадить один-единственный цветочек. Потому что, о ужас, можно испачкать ручки в земле. Вы сами не находите это немного… странным для восьмилетнего мальчика?

Брови Соколова поползли вверх. Кажется, такого ответа он не ожидал. Видимо, он привык, что при его появлении все сразу падают на колени и начинают биться головой об пол, вымаливая прощение. А тут какая-то учительница в простенькой блузке и смешной юбке в горошек смеет ему возражать.

– Мой сын станет программистом, а не садовником! Ему не нужно уметь возиться в грязи!

– А программисту обязательно нужно уметь доводить одноклассника до истерики, потому что у того планшет «неправильной» фирмы? – мой голос предательски дрогнул от возмущения. – Ваш сын растёт очень умным, я не спорю. Но он растёт абсолютно нечутким, понимаете? У него эмпатия на нуле. Он не умеет дружить. Он не уважает никого, кроме себя и своих навороченных гаджетов. И никакие деньги, Андрей Игоревич, не купят ему ни друзей, ни простого человеческого тепла. А тот несчастный цветок мы сегодня спасали всем классом. Все вместе. И даже тот мальчик, которого Марк вчера обидел, помогал ему. Вот это, я считаю, и есть настоящий урок. А не унижение.

В кабинете повисла такая тишина, что было слышно, как за окном чихнула ворона. Елена Викторовна, кажется, вообще забыла, как дышать. Я стояла, тяжело дыша, и смотрела прямо в ошарашенные серые глаза Соколова. Ну всё, Даша, договорилась. Сейчас тебя вместе с твоим фикусом вышвырнут из этой элитной школы. Можно паковать чемоданы и возвращаться в Ростов.

Андрей молчал. Он смотрел на меня долго-долго, и я видела, как выражение его лица меняется. Ледяная ярость медленно сходила на нет, а на её месте появлялось… что-то другое. Удивление? Задумчивость? Я не могла разобрать. Казалось, он впервые в жизни столкнулся с человеком, который не испугался его статуса и миллионов. С тем, кто посмел сказать ему в лицо правду о его сыне. Горькую, но очевидную.

Он медленно опустил взгляд на свои идеальные руки с дорогими часами. Потом снова посмотрел на меня.

– И что вы предлагаете? – его голос прозвучал совершенно иначе. В нём больше не было стали, только глухая усталость и… растерянность.

Я даже моргнула пару раз, не веря своим ушам. Он не орёт. Не угрожает увольнением. Он… спрашивает совета? У меня? У «какой-то учительницы»?

В этот момент я вдруг поняла, что мой маленький урок ботаники дал совершенно неожиданные всходы. И не только для маленького Марка, но и для его всемогущего отца. Похоже, этот разговор это начало чего-то очень интересного.

* * *

Я уставилась на него, как на восьмое чудо света, и мысленно прокручивала в голове его вопрос. Мне не послышалось? Этот мужчина, который только что метал в меня молнии из своих серых глаз, теперь спрашивал моего совета? Ну всё, приехали. Кажется, где-то в мире сейчас плачет один очень растерянный бизнес-консультант, потому что его работу бесплатно выполняет учительница начальных классов.

– Что я предлагаю? – переспросила я, стараясь, чтобы голос не дрогнул от изумления. – Ну, для начала, можно попробовать поговорить с вашим сыном. Только не как с подчинённым на планёрке, а как с обычным восьмилетним мальчишкой. Ему, может, и не нужен новый айпад последней модели, а нужно, чтобы папа просто посидел с ним рядом и спросил, как дела.

Я сделала паузу, набираясь смелости.

– Спросите, не кто его обидел, а с кем он дружит. Не какие оценки получил, а что смешного было сегодня на перемене. Объясните ему, что быть сильным – это не значит унижать уборщицу или хвастаться дорогими вещами. Настоящая сила – это когда ты можешь заступиться за слабого и признать, что был неправ.

Андрей Соколов слушал меня, и его лицо, до этого напоминавшее дорогую каменную столешницу, вдруг начало меняться. Он взъерошил свои идеальные волосы совершенно обычным, уставшим жестом. Этот простой человеческий жест впечатлил меня куда больше, чем его костюм, который стоил, как моя годовая зарплата. Он тяжело опустился на стул напротив, и тот страдальчески скрипнул. Директриса, Елена Викторовна, поняв, что сейчас начнётся что-то интересное, но уже не про школу, тихонько испарилась из кабинета. Мудрая женщина, ничего не скажешь.

– Вы и правда думаете, что я не пробовал? – он криво усмехнулся, не стесняясь демонстрироват горечь. – Я прихожу домой – они уже спят. Ухожу – они ещё спят. У меня их трое, Дарья Ивановна. Трое. Марк – средний. Есть ещё Кира, ей одиннадцать. Эта вообще объявила мне бойкот после того, как… – он запнулся, – как жена ушла. Просто молчит и смотрит. И Алина, младшая, ей пять. Это не ребёнок, это стихийное бедствие в розовых колготках. Она крушит всё, до чего дотягивается, просто чтобы на неё обратили внимание.

Он говорил это тихо, глядя мимо меня. Вся его напускная строгость слетела, обнажив уставшего и замученного мужчину, который не знал что ему делать со своими детьми.

– Няни от нас бегут, как от огня, – продолжил он. – Одна не выдержала моих правил, другая – детских истерик. Последняя уволилась вчера. Сказала, что её тонкая душевная организация не переживёт ещё одной художественной инсталляции из гуаши на её волосах. Это Алина постаралась. А я… я не знаю, что им ещё нужно. Я покупаю им всё самое лучшее, самое дорогое. А они несчастны. Все трое.

Вот тебе и Соколов. Большой, сильный, а в глазах – вселенская тоска и отчаяние. Проблема оказалась куда глубже, чем я думала.

Он замолчал, а потом резко вскинул на меня свои серые, как тучи перед грозой, глаза. В них больше не было ни холода, ни злости. Только внимательный, изучающий взгляд и что-то похожее на отчаянную надежду.

– Вы. Вы им нужны, – произнёс он так просто, будто это было решением уравнения два плюс два.

– Простите, что? – я точно решила, что у меня сегодня проблемы со слухом. Может, от нервов?

– Я предлагаю вам работу, – чётко, разделяя слова, сказал Андрей Соколов. – Увольняйтесь из этой школы. Становитесь гувернанткой для моих детей. Будете жить у меня. Платить буду… – он на секунду прищурился, оценивая меня, – в пять раз больше, чем здесь. Нет. В десять.

Десять раз больше.

Цифра взорвалась в моей голове фейерверком. Перед глазами пронеслись все мои финансовые проблемы: кредит за холодильник, вечно барахлящая стиралка, мечта свозить маму на море, да и просто возможность купить себе торт, не дожидаясь зарплаты. Десятикратная зарплата! Это очень серьезные деньги, это пропуск в другую жизнь!

Сердце застучало так громко, что, казалось, его слышал даже Соколов. Во рту моментально пересохло. По всем законам жанра я должна была подпрыгнуть, закричать «Я согласна!», может, даже пустить слезу счастья и немедленно начать писать заявление на увольнение.

Но вместо этого я сидела истуканом. Я смотрела на него как на доброго волшебника. Но нет, это был всё то же бизнесмен, который привык, что всё и вся имеет свою цену. Он не просил меня о помощи. Он пытался меня купить. Так же, как покупал своим детям игрушки, которыми они не играли.

И тут до меня дошло. Если я сейчас соглашусь, я стану для него просто очередной дорогой покупкой. Функцией и обслугой. А я, Даша Потапко, простая девчонка из-под Ростова, никогда в жизни не была прислугой. И не собиралась начинать.

Я сделала медленный, глубокий вдох, заставила сердце биться ровнее и натянула на лицо самую вежливую и непроницаемую из своих улыбок.

– Андрей Игоревич, ваше предложение невероятно щедрое, – проворковала я так спокойно, будто он предложил мне не новую жизнь, а всего лишь чашечку кофе. – Но я, пожалуй, откажусь.